Гл V. Поэзия как заплыв по-собачьи

.



АРХИПЕЛАГ ЧЕТЫРНАДЦАТИ ОСТРОВОВ:
заповедные тропы разбросанного «я»

Глава V. Урок плавания или Поэзия как заплыв по-собачьи 


В казённом пунктире летней морзянки Таганрог стал качественным скачком, первой звёздочкой в новом созвездии. Это был не выезд на природу, а попадание в иную данность, в которой запах горящего на солнце морского ила смешивался с ароматом тёть-Зоиных пирожков, а басовитый говор дяди Коли, замещал пионерские речёвки. В один из первых вечеров, стоя на деревянном мостике «собачьего пляжа», в обществе дворового пса Уголька, я получил урок, который позднее осознал как одну из главных парадигм своего отношения к творчеству. На вопрос «Умеешь плавать?» я ответил честно-отрицательно. Тогда дядя Коля, не мудрствуя лукаво, взял Уголька за шкирку своей здоровенной ручищей и, скомандовав «Смотри!», швырнул его в воду. «Видишь, плывёт. Не сложно». И прежде, чем я успел охнуть, ощутил, как та же рука, отправляет в след за собакой и меня. Холодный шок, всплеск, инстинктивное движение конечностей – и вот уже мы, я и Уголёк, наперегонки, по-собачьи, гребём к берегу, к спасению, к жизни. Этот метод «обучения через шоковое погружение» без всяких предварительных теорий о стиле «брасс» или «кроль» стал для меня на многие годы единственно известным способом взаимодействия со стихией – будь то море, жизнь или поэзия.

Именно так, «по-собачьи», я долгое время и плавал в океане стиха. Поэзия, отодвинутая в «дневниковую тень», на второй план выживания в эпоху распада, не была предметом изучения или шлифовки мастерства; она была инстинктивным гребком, способом не утонуть, сохранить хоть какое-то движение, хоть какую-то связь с берегом собственного «я» в штормящем мире. Не было времени и сил на изящные заплывы «баттерфляем»; был лишь этот простой, неуклюжий, но эффективный «собачий стиль» – писать так, как можешь, как получается, как диктует внутренняя необходимость, не оглядываясь на каноны и авторитеты. И, как ни парадоксально, возможно, именно эта маргинальность, эта несистемность и спасли мою Поэзию. Она не была встроена в литературный процесс, не претендовала на лавры, не участвовала в тусовках. Она просто терпела, как терпел и я, переживая развал государства, потерю малой Родины, многие другие лишения. И в этой тени, в этом внутреннем подполье, она сохранила нечто бесценное – страну внутреннего мерцания, внутренней гармонии и внутренней чистоты, не замутнённую конъюнктурой, не искажённую желанием понравиться.


Дом, как больное дерево, в ночи
Вздыхает тяжело, пугая кошек,
И лунный свет теряется в окошках,
Измазавшийся сажей у печи.

Слой пыли покрывает зеркала,
А в них – мгла таганрогского залива,
Крик чаек, охраняющих ревниво
Смотрящего из пыльного угла

Ребёнка-при-зра-кааа-аа…
Не дозовёшься,
А только искоркой
Во тьму сорвёшься

И поплывёшь неведомо куда,
Листая волн страницы, примечая
Торговые старинные суда,
Кирпичный выступ заревого края.

07.2022

Сонет «Дом, как больное дерево…», написанный  в 2022 году, – это и есть «собачий заплыв» к берегам памяти, выполненный с той же инстинктивной, неотрефлексированной прямотой. Это не стилизация под детство, а его призрачный отпечаток, проступивший сквозь «слой пыли» на зеркале позднего сознания. Дом «вздыхает тяжело», лунный свет «измазался сажей» – это мир, увиденный глазами того самого «ребёнка-призрака», который когда-то сбегал из него к морю. И вот, в пыльном зеркале, вместо собственного отражения, возникает «мгла таганрогского залива» – воспоминание как альтернативная реальность, затягивающая в себя. И тогда происходит то самое «срывание искоркой во тьму» – прыжок в прошлое, и он же – прыжок в стихию языка. И начинается заплыв: «И поплывёшь неведомо куда, / Листая волн страницы…» Поэзия уподобляется морю, чтение его – плаванию, а «страницы волн» – это и строчки стихов, и гребни волн в заливе. Финал – «кирпичный выступ заревого края» – это и реальный берег Таганрога с его старинной застройкой, и символический предел, горизонт поэтического высказывания, к которому так долго и неумело плыл.

Вот и выходит, что вся моя последующая, якобы сложная, «византийская» поэтика с её дериватами и циклами выросла из того простого, дядя-Колиного жеста: чтобы научиться плавать, надо перестать бояться воды и начать грести. А «собачий стиль», как выяснилось, имеет одно неоспоримое преимущество перед всеми академическими: он гарантирует, что ты не утонешь. Да, ты не будешь выглядеть изящно, не выиграешь соревнований по синхронному плаванию в литературных салонах, но ты останешься на плаву. И однажды, уже много позже, отдышавшись и оглядевшись, ты обнаружишь, что плывёшь не просто так, а «листая волн страницы», и что горизонт, к которому ты всё это время стремился, имеет чёткие, родные очертания – очертания того самого языка, который когда-то, в Таганроге, принял тебя, не умеющего, и позволил доплыть до берега собственной судьбы.