Кутузов и циклоп

Крымское солнце 1774 года не щадило никого. Подполковник Михаил Илларионович Кутузов, пыльный, уставший, но по-прежнему щеголеватый, объявил привал. Пока солдаты разводили костры, он прикорнул под сенью скалы, подложив под голову треуголку. Сон навалился мгновенно — густой, как турецкий кофе.
Очнулся Михаил Илларионович не под скалой, а внутри неё. Пещера была грандиозной: своды уходили в темноту, а пахло здесь странной смесью овечьего сыра и вечности.
— Гм, — кашлянул Кутузов, поправляя мундир. — Есть здесь кто? Я, вообще-то, при исполнении.
В ответ раздался грохот, будто с горы скатилась телега с камнями. Из тени вышел хозяин — ростом с добрую каланчу, с одной-единственной бровью, под которой горел огромный, как плошка с маслом, глаз. Циклоп.
— Опять туристы? — проворчал великан. Он не стал церемониться: протянул руку, сгрёб подполковника за шиворот и поднял на уровень своего лица.
Кутузов, болтая ногами в воздухе, сохранил идеальное хладнокровие.
— Любезный, — вежливо заметил он, — в русской армии не принято так обращаться с офицерами. Поставьте меня на место, и мы обсудим условия вашего транзита.
Циклоп не слушал. Он прищурился, поднося Кутузова почти к самому носу. Единственный зрачок великана расширился от любопытства.
— Слышь, человечек... А это что у тебя за мода такая?
— Вы о чём? — не понял Михаил Илларионович.
— Да вот же, — Циклоп ткнул толстым, как бревно, пальцем в сторону правого глаза Кутузова. — Повязочка эта. Ленточка чёрная. Тонкая работа! Стильно, ничего не скажешь. Хочешь под меня косить? На одноглазых нынче мода в Петербурге?
Кутузов невольно потянулся рукой к лицу. Но пальцы коснулись лишь гладкой кожи.
— Помилуйте, почтенный! У меня оба глаза на месте. И никакой ленточки нет. Я, слава Богу, зрю обоими очами на три версты вглубь леса.
— Да как нет, когда вот она! — расхохотался Циклоп, и от его смеха с потолка пещеры посыпались сталактиты. — Так и светится будущей славой. Идёт она тебе, подполковник. С ней ты выглядишь... как человек, который точно знает, куда идти, даже если все остальные ослепли.
Великан аккуратно поставил Кутузова на землю.
— Иди уж, «модник». Только не снимай её, когда появится. Тебе пойдёт.
...Михаил Илларионович вздрогнул и открыл глаза. Над ним склонился верный денщик.
— Ваше высокоблагородие, пора выдвигаться! Кони поданы.
Кутузов сел, потирая правый глаз. Сон был настолько ярким, что он ещё пару минут испуганно моргал, проверяя зрение. «Надо же, — подумал он, усмехнувшись, — привидится же чертовщина. Какая-то ленточка, повязка... Глупости. Я ещё планирую этой парой глаз увидеть Париж!»
Через несколько дней, в бою при деревне Шума, турецкая пуля прошла навылет через висок. Когда лекарь, дрожащими руками, накладывал первую повязку на лицо окровавленного, но живого героя, Кутузов вдруг слабо улыбнулся.
— Что вы, ваше высокоблагородие? Больно? — испугался врач.
— Нет, любезный, — прошептал Михаил Илларионович, вспоминая пещеру и рокочущий голос великана. — Просто вспомнил одно... модное предсказание. Кажется, теперь я действительно в тренде.