Душевредство

Нынешний вечер, как старое дно,
где много гадов, дохлины и слизи.
Девки трактирные хлещут вино,
жрут, как худые голодные лисы.

Здесь только те, кто изрядно пропит
и кто потерян, и изгнан с манежей,
в чьих драных душах раненья и спирт,
язвы, стервятина, камни и бреши.

Обозреваю грешнейший вертеп
как отчужденец и жизнестрадалец,
тихо жуя заработанный хлеб,
малостью чёрствый и, как африканец.

С видом непальца в грязи и поту
в стае из злых голодранцев с ворами
скромных и рьяных речей не веду,
как-то надеясь смотаться дворами.

Кажется, сброд душевредный весьма,
старый, вонючий и миром презренный
начал хлебать, как явилась весна,
и по сей день тут безвылазно-пленный.

Люд многогрешный и битый житьём
шумен, страдателен, дик и неподвластен,
сыт малахитовым змием с огнём,
лих и опасен, мал и безучастен.

Чарки с сивухой и кружки с вином,
банки, кувшины, графины повсюду.
Кляксы и лужицы их под столом
и на столах, где хмелящие груды.

Общество бедных, бродяг и жулья,
пьяных несчастников и вороватых
стало родным за полгода питья
и беспробудности в образе мятом.

Дед-спиртоглот будоражит юнца.
Конюхи, шулеры режутся в карты.
Скоро, быть может, отведав винца
примутся резать друг друга три барда.

Стражей порядка за мили тут нет.
В этом краю только Господа воля!
Что там за стёклами? Где с неба свет?
Время препозднее, а всюду поле.

Белотуманные шторы уже
как-то задёрнули окна снаружи.
В духе кутёжном, в дурном галдеже.
Как бы найти путь-дорогу по стуже?

Все изоврались. Всех тянет ко сну.
Срочно отсюда! Вон-вон, в любой позе.
Пьян и устал. Нужно прочь, в белизну!
Надо идти, протрезветь на морозе.

Я ж этот вечер отраву лакал
как бездомовник без крова и сада.
Ополовинив графин коньяка,
вышел из зла придорожного ада.