Оренбуржье

    Телятником, в сорок первом году,
    Притащились мы в город Чкалов,
    Война помножила беженцев беду,
    Оттуда в Медногорск нас услали.

    Двадцатиоднолетняя наша мать,
    Металась между мной и братом,
    А ей ещё нам сестрёнку рожать,
    Жизнь у неё, была жутким адом.

    Так два года, пока отец не возник,
    Ранен был он, под Сталинградом.
    Из Медногорска увёз в Кувандык,
    Потом Ракитянка была в радость.

    В семидесятые годы, неожиданно,
    Оренбургский  театр  музкомедии
    Приглашает меня, где это видано,
    Спектакль поставить немедленно.

    Задумал я для срочной постановки
    «Весёлую войну», Штрауса, взять,
    И в роковые дни своей подготовки
    Стал нашего художника приглашать.
   
    Он, любимец театра «Современник»,
    Его-то мы с директором пригласили,
    Он работами своими высоко оценен.
    Хоть слухи о нём нелестные ходили.

    В Оренбург с ним вместе прилетели,
    Директор в кабинете худсовет собрал,
    Я рассказал о постановке, что хотели,
    Художник соглашался и весело кивал.

    План постановки советом утвердился,
    Директор выдать суточные нам велел,
    Художник тут же в лоскуты напился,
    Проспался. И, без опохмелу, улетел.

    О постановке я рассказывать не буду,
    Премьеру театр великолепно сыграл,
    Но не Судьба была свершиться чуду,
    Я, к сожалению, восторга не познал.

    Но директор остался мной доволен,
    Приглашал в театр, худруком стать,
    Обещал квартиру, звание, гастроли,
    Но не хотелось свой театр бросать.

    Девяносто четвёртый. Зовут снова,
    На этот раз выступать как артисту,
    Страна повернула к жизни новой,
    Пригласили и ведущих солистов.

    «Звёзды Московской Оперетты!»
    Так назвали они этот фестиваль,
    Мы были их вниманием согреты,
    Нас зритель овациями встречал.

    Отцы города любовно привечали
    Великодушным посещением зала,
    Банкеты в нашу честь расцветали,
    Прекраснее этого группа не знала.

    Сам Глава Администрации бывал,
    Былой уровень Секретаря Обкома,
    Коллега - «главарь», шутя называл,
    Просил чувствовать себя как дома.

    Мы себя за столом так и ощущали,
    Я его коллегу осторожно попросил,
    Чтобы платок знаменитый продали,
    Он тут же кому-то оттуда позвонил.

    Я купил жене роскошный палантин,
    Белый, невесомый, вязки необычной,
    Оренбургский! Он шкафу лежал один,
    Судьба его была поистине трагичной.

    Как-то в Москву прилетел по дороге,
    Коллега. Он Лондон по делу посетил,
    Его встречал я дома, у себя на пороге,
    Из аэропорта он звонил, и я пригласил.

    Гостеприимно супруга на стол накрыла,
    Из его сувениров была упаковочка пива,
    Мы его не пьём, да и у нас выпить было,
    И упаковка в холодильник стала игриво.

    Радостно было Оренбуржье вспоминать,
    Тостам дружеским нашим не было счёта,
    Мы уговорили гостя у нас переночевать,
    Утром жена спешно умчалась на работу.

    После ночного застолья хотелось попить,
    На кухне приготовленный завтрак стоял,
    Гость спросил, я графин поднял налить,
    Он отказался, и заторопившись, убежал.
   
    Я удивился и стал еду убирать со стола,
    Открыл холодильник, и ахнув, обомлел,
    Упаковочка пива укором мне душу рвала,
    Я понял, он пивка конечно выпить хотел.

    Полон отчаяния, смутился я, не передать,
    Он постеснялся напомнить, а я-то забыл!
    Кем же теперь хозяина он будет считать?
    Пытался связаться, чтобы меня простил...

    Однако вскоре в Германии мы оказались,
    Жена редкий палантин подарила, обидно,
    А чувства вины перед мужиком остались,
    Прости, Оренбург, мне до сих пор стыдно.

    4.11.2024 года