Предчувствие любви

Дела все переделаны.
Субботний вечер, на веранде красивый полумрак.
Заветная скамеечка,
которую я облюбовал
ещё когда и бубушка и дедушка
легко ступали по земле,
зовёт меня —
«Давай, присядь — поговорим!»
Так получилось, что я один
оставлен в огромном
крепком деревенском доме.
На два иль три денька уехали
все родичи мои,
немного погостить
в соседнюю, но дальнюю деревню,
доверив мне посторожить старинный дом,
заложенный сто лет
назад моим прадедушкой —
рукастым и умелым
вологодским, молодым тогда мужчиной,
решившим здесь семьёй обзавестись.
Сегодня я опять решил
немного помечтать,
но не совсем умею
я делать это,
и поэтому просто удаляюсь и уношусь,
как и вчера, в воспоминанья
лета прошлого,
которые меня так поразили!
Я ещё очень юн,
учусь я в школе,
обычный семиклассник,
самый средний,
ничем не выделяюсь
среди сверстников своих
и не отмечен природными талантами особыми
иль ростом гренадёрским.
Но есть одна прекрасная особа
в нашем классе,
которая увидела меня
в каком-то девичьем мечтаньи,
когда в поход мы выезжали прошлым летом
и очутились в лагере одном,
произнеся:
— А ты мне понравился, Серёжа,
я и себе ответить не могу —
чем поразил меня ты,
хотя я знаю, и в книгах и романах написано,
что эти все слова
ты адресовать мне должен,
а не я тебе, если бы
вот также я понравилась тебе!
Но знаю я тебя уж столько лет,
что пусть простят меня писатели-поэты,
я первая открылася тебе.
Тогда и я вдруг засмущался,
мы стояли у реки —
в короткой юбочке,
в цветастой лёгкой кофточке
с открытыми плечами,
немного загорелая,
она была чудесна,
ещё девчоночка тонюсенькая,
сидевшая на три ряда
впереди меня
в любимой школе, в нашем классе.
Хватило у меня ума —
я этому сейчас так удивляюсь —
по-мужски взглянуть
в её растерянные и засмущавшиеся глазки,
ведь и она не ожидала
откровенности своей такой.
Тихонько, сдавленно скорее выдохнул
иль громко прошептал я:
— Пойдём на луг, я приглашаю —
там так кузнечики стрекочут
и воздух совсем — совсем другой!
В ста метрах, недалеко от нас,
разбит был лагерь,
горел костёр,
вода кипела в огромном котелке,
ожидая, что картошку
скоро туда засыпят,
ту, которую мы чистили с утра
всей компашкой юной нашей.
Там пионервожатые
уже играли на гитаре,
настраивая всех на романтизм лесной.
Все спорили
и так все от души смеялись,
звонко, искренне, задорно,
как только в юности и детстве
можно всё это услышать!
До вечера июльского
было ещё несколько часов.
Она задумалась немного,
но ни кокетства,
ни жеманства в этом
нисколечко не проскользнуло.
— Ну что ж, пойдём, — сказала девочка, —
я кавалером ещё не обзавелась,
как многие мои подружки,
и никому записки не слала.
Ухаживай — я разрешаю!!!
Застенчивые улыбки
озарили наши лица,
но лица просветлели,
нам очень стало хорошо, спокойно —
мы поверили друг другу.
И по тропиночке, полубегом,
расшаркивая уже попадавшие
там и сям желтеющие листья,
похлопывая и отгоняя
комаров и мошек,
совсем некстати оказавшиеся здесь,
мы, раздвигая кустики
и цепляясь за прутики кореньев,
наконец покинули низину.
И я, как брутальный следопыт
и проводник индейский,
опытнейший, повидавший жизнь,
остановился —
и широким жестом,
ломающимся голосом вдруг театрально объявил,
как тот артист:
— Я приглашаю Вас, о моя Дама,
в волшебный заповедный луг,
где все мечты сбываются,
лишь загадать их надо
и провернуться раза три
вокруг своей оси!
Я пропустил её,
которая шажками осторожными,
тихонечко пошла
по направлению к красивой ели,
что стояла при входе
на бескрайний, ароматный
и цветущий луг.
На голове её,
желтеющей как солнце,
был свит уже
из ромашек ободок живой
с вкраплениями
из голубых цветочков нежных.
Когда она успела
это сделать и себя украсить —
не пойму?
Он так ей шёл
и подходил к её глазам
темнеющего неба,
что я остолбенел и замер.
Что-то у меня оборвалось,
и я вдруг понял —
ведь самая красивая девчонка
в нашем классе —
это же ОНА.
Как же я раньше
этого не замечал?!
— А где кузнечики,
где эти музыканты?
И где то место,
где я желанье или желания
смогла бы загадать?
И что с тобою,
что случилось —
я не узнаю тебя?
А я стоял
и ничего не слышал.
Меня, напоённый цветами,
ветерок обвил
неведомым
и сладостным
природным ароматом,
и вместо девочки прекрасной
и её фигурки тонкой
я видел только
ослепительное Солнце.
И слышал не её слова
и не её вопросы —
а нежный и хрустальный перезвон
неведомых волшебных инструментов.
Они струились
и играли песню
на душе моей!
Из небытья другого мира
смех её
обратно вывел меня в жизнь,
и я ответил:
— В самый центр
зайди волшебного ты луга,
глаза закрой,
вздохни всей грудью —
и ты поймёшь,
что будет всё,
исполнится
и будет Счастье…
Естественно,
последние слова
не произнёс я,
но она,
внимательно взглянув
в восторженные глаза мои,
вдруг что-то
уже по-женски поняла.
Серьёзна стала,
но не отошла,
а стала двигаться
поближе к середине луга
и — замерла.
Я деликатно
собираться стал
в обратную дорогу,
у ели жду
и лицезрею
и пою я про себя.
Прошли какие-то мгновенья.
Я терпелив.
Вот показалась
на окраине
её фигура.
Она и ничего не говорит,
не поднимает глаз.
Так и дошли мы
к лагерю
в задумчивости
и молчаньи полном.
К палаткам
сопроводил её я
к женской половине —
так в походе
положено у нас.
Уже сверчки
свои мелодии
всем дарят,
дым от костра
тихонько вьётся
и достигает нас двоих.
И я молчу —
слов нет,
да и не надо нам их.
Какая-то незримая
волшебная верёвочка
уже протянута меж нами.
И Месяц
иль Луна
над головами нашими
повисшие,
кивнули нам:
«Ребята, счастья вам,
и как же необыкновенна
и прекрасна эта жизнь —
всё будет хорошо!»