Падший ангел

В отчаянье обманчивой надежды,
Средь мрака стен и хладных плит,
В мечтах о том, что было прежде,
Где свет былой ещё горит —
Явилось тихое виденье,
Как прошлых дней прикосновенье,
Над миром тленным и людским.
Когда-то пали с неба «звёзды»,
Обречены в пыли бродить.
И выбор их — печальный, поздний —
Мог души странников смутить.
Тогда писалось сотворенье,
И паденье, и любовь,
Как вечности одно мгновенье,
Что застывало в жилах вновь.
Средь прочих был и он — скиталец,
Не ослеплённый гордой тьмой.
Он не желал зажать в испуге
Свой жребий горький и земной.
Из всех грехов, людских и вечных,
Лишь одному он был ведом:
Он слышал боль сердец беспечных,
Для одиноких став щитом.
Над этим чувством власть имея,
Он сам в капкан его попал.
И, вниз летя, о ней жалея,
Себя на части разорвал.
В тот миг, когда земля разверзлась,
Приняв его в свои тиски,
В другую душу — как бессмертность —
Он врос частицею души.


Шли года, сменялись зимы,
Планета меркла и росла.
Людской народ, окрепший в силе,
Познал плоды добра и зла.
Возвышены своей гордыней
Среди дворцов и алтарей,
В богах миряне правду чтили,
В сплетенье судеб и смертей.
Тогда и наступил час встречи:
Сквозь мглу веков её узрел.
Венерой звали ту богиню —
Прекрасней всех небесных тел.
Она плыла по небосклону,
Затмив сияньем мир земной,
А я лишь скромным был атлантом,
Следя за дивной чистотой.
Но в облике Адониса земного,
Не знавшего средь равных он преград,
Проснулось нечто — древнее и злое,
И вместе с тем — святое во сто крат.
Тот лик прекрасный, образ лучезарный,
Что в избраннице вечности узнал,
Он в черной той душе, во тьме коварной,
Священной искрой света задрожал.
И взор его упал совсем не скромно
На лик Венеры, вечно молодой.
В глазах её, сияющих бездонно,
Увидел он потерянный покой.
И вспомнил в то же самое мгновенье
Тот вырванный кусок из полотна —
Часть духа, плоть единого творенья,
Что отняла когда-то та война.


О той войне известно мало,
И в каждом миге из скитанья,
Что от творенья, был нюанс:
Богами прошлого незнанья
Увидеть истину сознанья —
Что в каждом свете есть и тьма,
И в теплых искрах сотворенья.
Вулканом прошлого веденья,
Любви начала и творенья,
Величье иных богов...
Ведь так устроено и время:
Задолго до сотворенья,
Демиургов гордый лик
Нескромно властвовал над миром.
Планеты, спутники, светила —
Небесных отблесков мерило —
В движенья приводили боги.
И на закате древних лет
Светлого потока пламя
Восхитительно сияло...
Тогда един был образ тот,
Как колесницы оборот.
В походах древнего народа,
Среди холмов семи он был,
И гордо имя он носил.
С восходом солнца он вставал
И с ним же с неба уплывал,
Несущий свет с небес на землю.
Он был и в древние века,
Горделиво глядя в облака,
Среди титанов, в светлом лике,
Где гром и молнии звучали
И тихо, молча умирали
В закатах древности они.


Ну вот, прошли ещё столетья,
Новых учений утвержденья:
Что Бог один на небесах,
И ангелов святое сотворенье,
И воинство, и в небесах моленье
Навеки мир переписали,
И будущее миров создали
Небес и воинства они.
И в небе войны наступили —
Его за это невзлюбили.
Порывов человечества писанье
И их новое создание,
Приурочив их как рабов.
Остальные же разделили
Ту горесть, о которой и просили:
Остаться в недрах ада,
Что создан был тогда для них,
Где правит вечность, затаив лишь миг.
Один лишь бывший бог земли,
На верность в правде и мечты,
Согласен был стать сыном неба,
Чтоб видеть общий он процесс.
Но в сердце мрак, как бездна, вскрылся,
Любовь — враждой на свет родилась.
Зачем же светлый ангел страстно
Любовь сковал, став вечно властным?
Любовь к создателю тому,
Что пир готовит будущий всему,
Переписав историй след,
Идущий в мире с давних лет.
И вместе с тем, в том самом месте,
Собрав с собою треть небес,
Низвергнут был и он с небес.


И стал он солью всех разлук,
Вместив в себя любви томленье,
Как высший дар и преступленье,
Замкнув страстей извечный круг.
Тот падший дух — не просто тень,
Он в каждом стоне безнадежном,
В порыве чистом и тревожном,
Где ночь венчается и день.
Он стал Ромео в час ночной,
Что к Джульетте шел по краю,
Свою частичку в ней теряя,
Сгубив и душу, и покой.
Та искра, что с небес упала,
В Вероне пламенем зажглась,
И, смертью в вечность вознесясь,
Она влюбленным колыбелью стала.
Он — Резанов, что ждал рассвет,
В «Юноне» веруя в «Авось»,
Чтоб через тернии и сквозь
Оставить в влюблённости он след.
Той, что в молитве сорок лет
Свой взор хранила у причала,
Пока любовь в ней не увяла,
Храня в душе святой обет.
К земному став в тот миг поближе.
В безумстве клятв и в тех слезах,
Что на ланиты пали нежно,
Он воплотился неизбежно,
Развеяв бренной жизни прах.
Теперь он в каждом, кто горит,
Кто не боится пасть, любя,
Кто отдает всего себя,
Пока огонь в сердцах велит.


Летел он вниз, как метеор,
Сжигая крылья о пространства,
За то, что в жажде постоянства
Вступил с Творцом в извечный спор.
Но не в аду нашел приют,
Не в недрах, скованных тоскою, —
Он в каждом сердце стал рекою,
Где страсти буйные живут.
Разбился дух на миллиарды
Мельчайших капель и частиц,
Не зная более границ,
Стирая догмы и наряды.
Он в каждом вздохе, в каждой жесте,
В безумстве тех, кто полюбил,
В избытке чувств и в трате сил,
Что пробуждаются однажды.
Живет он в ропоте людском,
В желанье воли и познанья,
Как символ вечного терзанья
Меж ярким светом и грехом.
Так павший ангел стал душой,
Во всех скитаясь поколеньях,
В великих планах и сомненьях,
Обрел в людских сердцах покой.
И бог, и раб, и грех, и свет —
Он в нас живет десятки тысяч лет.