Не жизнь, а сказка

Глава 1
Дореволюционная

Есть на свете Уральские горы,
А на них вековые леса.
И в Петровы далёкие годы,
Кладовых их открылась краса.

Горняки, что руду добывают,
Поселились на этих местах.
Железняк1, сидерит2 вынимают,
Из забоев на сильных плечах.

Сказочные Уральские горы,
Расселились на них казаки
Вокруг Яик-реки, да на взгорьях,
При границе служили они.

Царской Грамотой первый Романов,
Избранный государь Михаил,
От Илека все земли до устья
И притоки казакам дарил3.

В необъятных лесах на Урале
Тихой жизнь староверов4  была.
На Демидовских5 горных заводах
Их руда от гонений спасла.

Мои предки всю жизнь совершали
Труд тяжёлый на пользу страны.
Добывали сырьё, обжигали.
Лето, осень - до снежной поры.

А зимой, как скрепляют морозы
Лёд. В лубочных6 пожевнях7-санях
На заводы тянули обозы,
Груз руды, на впряжённых конях.

Ну, раз надо того государству
И повинность на выкорм коней,
И чтоб к зимней поре на доставку
Была упряжь для дела прочней.

Сани крепки для долгой дороги,
Чай8 не сено возить - железняк.
И самим быть здоровым от роду,
Чтобы в зиму в дороге не чах.

Перевозка руды - труд не лёгкий.
Сотню вёрст, взад-вперёд, на сто дней.
По заносам, метелям, морозам.
Круглосуточно. Ночь шли и день.

А обоз, если малый, то двадцать.
А бывает сверх сотни идут!
Один возчик ведёт три подводы9,
Ну..., иль две, да и то - тяжкий труд.

Первым ставят коня что покрепче,
Чтоб в снегу колею пробивал.
И второй, чтобы сильный, за первым,
Колею для других попримял.

Вот поэтому лето - им выпас
Табуном по полянам лесным.
Да на сочной траве, чтоб окрепли
И к зиме набрались полных сил.

Но бывает сезон с непогодой.
Тех коней круглый год прокорми! ..
Ну, а если они заболеют?..
Всех лечи... Или новых купи!


Горняки, как свозили в заводы,
Что добыли из рудной горы,
Получали оплату деньгами,
Для семьи закупиться могли.

Выезжали на ярмарки в веси10,
Где хлебами богата земля.
Закупали муку, крупы, обувь,
Ткань, одёжу и упряжь коня.

В селе Рудничном весело жили.
Все хозяйство вели для себя.
На вечорках11 приданное шили,
Вышивали и пряли любя.

С разных мест, да от разных заводов
Жили рядом, но говор разнит.
Муж, бывает, всё "А-кает" больше,
А жена всё на "О" говорит.

Те, что "А" - это Симские значит.
Их "кАрова" дала "мАлАка".
Юрюзаньские скажут, как пишут,
"МОлОко" им "кОрОва" дала.

А заводчик построил всем школу,
Чтобы грамоте деток учить.
В горном деле без этого, честно,
Можно много людей загубить.

Но не все в те года понимали,
Что другие грядут времена.
От ученья детей ограждали -
Рой забот, на что школа нужна?

А Филиппа Данилыча дети
Все учились, как время пришло.
И в училище артиллерийском
Изучали войны ремесло.

Сам в отставке, военный бывалый,
Для женитьбы уж время прошло,
Но вдову он сосватал, Наталью,
Народил сыновей на село.

Ловкая и проворная баба,
Та Наталья не робкой была.
Перетягивала всех на скалке12!
Вес ей - восемь пудов, но мила.

Коль13 почует в чём несправедливость,
Скажет прямо, не будет юлить.
- Вот бесшлейная14! Тьфу, что за баба! -
Ей Филипп каждый раз говорит.

Он её четверых ребятишек
Одевал, обучал, воспитал.
И совместно рождённых мальчишек,-
Равно всех он любил, наставлял.

Замуж выдал трёх старших девчонок.
Им нашёл, что в приданное дать.
И мальчишки уже подрастали,
В них отцовская виделась стать.

Он примером своим научал их,
В жизни силу свою испытать,
Смело пробовать, не унывая,
Всё, что к пользе ты можешь познать.

Облегчая горняцкое дело,
У заводчиков денег просил.
От "Успенки" дорогу в "Тяжёлый"
Предложил по расчётам своим.

Сын Семён для нужд местной общины,
Спроектировал доменну печь,
Чтоб по всем мелочам могли сами
Из руды железяк всем нажечь.

Сын Иван в рудниках не сберёгся,
Повредило от взрыва глаза,
Оторвало два пальца на правой,
Хорошо, что осталась рука.

Все трудились на общую пользу,
Знали каждый своё ремесло.
Но бывало, конечно, и злое,
Коль без меры пьют горько вино.

По-христиански о судьбах жалея,
Мой пра-прадед девчушку спасал.
Сироту, чей отец с горя спился,
Бесприданницей замуж забрал.

Рассуждение было такое:
То, что бедная - это пустяк.
Главное - не лентяйка. Любовью
И трудом, дом созиждут и брак.      

Сарафан свёкры ей подарили,
Полушалок цветной расписной.
Девку, словно княжну нарядили!
Доброй, доченька, будь ты женой.

В церкви Дмитриевской обвенчались,
Павел к дому Ирину ведёт.
Девки свадебны песни запели,
У ворот их встречает народ.
               
Павел Фирсович сильный, высокий,
Перевозчиком в зиму ходил.
Летом с шахты от рудных забоев
На конях он породу возил.

Для семьи и любимой старался.
Дочки три и сынков пять росло,
Если кто из детей провинился,
Не кричал и не бил никого.

Наклонится, в глазёнки заглянет,
Чтобы стыд сразу насквозь пронзил,
И детишки росли в послушании.
Все смирялись, лишь пальцем грозил.

В помощь дома Ирине дочь Маша:
"Школа, улица - что баловать? -
Пой, пряди, вяжи и качай люльку,
Да пелёнки... Семья! Как гулять?!"

В помощь тяте - Семён, самый старший.
На ребят взгляд Ирины другой:
"Вырастут, пойдут в армию, жалко...
Тяжало им, вернутся ль оттоль15?"

А в училище артиллерийском
Выпускной, уж наполнился зал.
Сын Филиппа Данилыча младший
Хорошо все экзамены сдал.

Чертежи по устройству орудий,
Яды в газах и порохов смесь,
Карты, тактику и маскировку,
Не пятная отцовскую честь.

И зачислен Владимир Филиппыч
В полк..., о чём документов уж нет,
Только карточка, фото: он с другом,
В форме с шашкой и краткий привет:

"Жив, здоров, Вам того же желаю.
Извините, прижмурился глаз.
Двадцать третьего в чине повысят,
Тогда сфоткаюсь я ещё раз."

Как то фото вообще сохранилось?
Словно в прежнее время проход.
Стоит дата: десятое мая,
Век двадцатый, семнадцатый год.

Вот две разных семьи моих предков,
Удалось вкратце мне описать.
Все трудами и любящим сердцем
Жили так, чтоб ответ Богу дать.

Глава 2
Революционная

Море хлебное бьётся волною.
Ветер тяжесть колосьев гнобит16.
Серп уж жнёт17, вяжут жито святое18,
На току19 цеп20 снопы21 молотит22.

Ловко действуют сильные руки,
Отбивают, стараясь, зерно.
О судьбе тех колосьев нет муки.
Дело хлебной страды23 свершено.

Сединою ободранной поле
Под просторами неба молчит.
Вот пришло это время покоя,
Туча слёзная землю мочит.

***
1917
В феврале под Самарой Владимир
Беспорядки был призван тушить.
И с правительственными войсками
Быть в строю, чтоб законность хранить.

Вроде хлеба просили, но лозунг...
Про царя и груз, тяжкий, войны;
И в запале неповиновенья
Бродят лучшие кадры страны...

Революции страшная сила
Сорвала, закружила в свой вой.
Всех...! Она ни кого не щадила,
Наказала... За мир и покой.

Жертвой выбран Помазанник Божий24,
В заключеньи со всею семьёй!
Под лукавые лозунги братства
Брат на брата выходит войной!

Октябрём большевистским охвачен
Петербург с златоглавой Москвой.
Двоевластие то же безвластье.
И Владимир отпущен домой.

В декабре снегом белым укрыта
На Урале родная земля.
В политических кровопролитьях
Не нуждались село и семья...
 
1918
Пусть там власти пока разберутся,
Что да как... Может сладится мир.
Человеку ведь много не нужно,
Чтоб трудился и с ближними был.

А в июле Владимиру двадцать,
Он как братья, горячим прослыл.
Вот приметил Марию сосватать,
Лишь другой кто б не опередил.

Боязливая очень Мария.
Ох, как сильно к ней сердце влечёт.
Убегает, глаза она прячет,
В Ильин день ей семнадцатый год.

В цвете пышный июнь! Что тут думать?!
В городах тихих мест не найти.
Может, снова придётся уехать..?
Поспешить надо, сватать идти.

Сговорились. Теперь уже завтра.
Вечер, душу терзал он свою.
К ней шальной прискакал: "Завтра сватать
Я приду. Коль откажешь - убью!"

Мать с отцом отдавать не хотели,
Но она согласилась сама.
Обвенчались и свадьбу сыграли,
И медовым был месяц тогда!

В сёлах нет ещё крови, безумья.
Только новости эхом несут
Гул тревог от безчинств и "по кОням"
Казаки в напряжении ждут.

***
Реки крови, подняв на знамёна,
Заграничной лукавой змеёй,
Впрыснут яд социальных утопий -
"Рай" построить при жизни земной...

Бог не нужен им. Властью террора -
Счастье, равенство! Общей судьбой!
И на Русской земле богомольной...
Ритуально убит Царь с семьёй!

Обезглавленным роем народным
Закипела безумная тьма..!
Предан всеми "удерживающий"!
Отступила с ним "тишина"...

Как посмели! И кто же удержит
Управленье безумной страной?!
И пришли тут холера с испанкой,
Голод, тиф повсеместно сыпной.

Август был, когда вновь призывали.
Армия Колчака собралась,
Свергнуть власть большевистских агентов
И гражданская сечь началась...

В рядах первой Уральской бригады
Против "красных",  в  районе Уфы,
И Владимир сражался с войсками
За порядок казнённой страны.
 
1919

Агитаторы всюду шныряют
И в полку, где Володя служил,
Боевые порядки смущают:
Мол, народ власть себе взять решил...

И в метаньях служивые люди:
Меж соблазнов, что ж честь и мундир?!
- По присяге, за Волю Народа?!
- А зачем наш убит командир?!

Май восстанием встретил опасным.
Комитеты солдат теперь власть.
Перешёл полк Владимира к "красным",
Бойня русских уже началась!

Разодрала на "красных" и" белых"
Революция тело страны.
То одни на селе, то другие,
Мужиков призывают в ряды.

И лихие казацкие сабли
Братьев с визгом ряды бороздят.
За идею на поле сражения
"Красно-белые" рядом лежат..!

Брат Марии Семён повидаться
На денёк в дом родительский шёл.
Мать обнять..., но не скинул шинели
Уж мальчишками предупреждён:

- Едут "красные"!!! В лес уходите!!!
Обнял мать, не поел ничего,
Скрылся в ночь... После этого бегства,
Не встречал его больше никто.

На гармошке играл он красиво...
Только мать слышит - тянут меха25,
Не унять её рёв, обессилев,
Заболела, слегла, померла...

***
А "Всему своё время" - то мудрость.
Смерч прошёл. Кто остался живой,
Тот меж небом и грешной землёю
Продолжает путь жизненный свой.

У Марии сынок народился.
Александром назвали его.
А в стране невзнузданное время,
Всё копытами топчет быльё...

Вертит, крутит, ломает и рушит.
Бунт повсюду, в бессилии нытьё...
Продразвёрстка что ль голод потушит?!
Без копейки, отобрано всё!

Жизнь держалась пока прежним ладом.
Семьи дружным укладом своим
Пережить лихолетье пытались,
Примеряясь на новый режим.

У Филиппа Данилыча в доме
Все четыре семьи сыновей:
Пять Семёна, ИвАновых трое,
Трое Вовы, четыре - Сергей.

Мужики на работе иль службе.
На хозяйстве четыре жены:
Одна двор чистит, воду привозит,
Другой дома заботы даны,

Чтоб прибрать, починить всем одежду;
Третьей - стряпать на всех и варить,
А четвёртой - сарай обиходить,
Мыть коров, покормить, подоить.

А в субботний день: баня, побелка,
Всю посуду начистить; с детьми
Всё бабуля Наталья кружится,
Семь внучат, - воспитай и уйми!

В декабре на побывке Володя
Месяц дома был - рада семья!
Молодая жена, сын пол года,
Тятька26, мамка... Дух чиста белья...

1920
После отпуска красноармейцем
В батальоне казацком служил.
В Златоустовской воинской части
Горьку весть из села получил.
 
Эпидемии, голод и старость.
Помер тятя Филипп в феврале.
Попрощаться родня собиралась,
Чтоб предать его тело земле.

А в апреле - демобилизован,
Возвратился Владимир в село.
Стал забойщиком в шахте работать,
Взрыв пород и разбор - ремесло.

Принят в партию, большевиком стал,
Теперь взносы ещё заплати,
И собрания, голосованья
Обязательно все посети.

В мае избран в ряды исполкома,
Переизбран ещё раза три.
Время шло, но голодные годы
Всё, как прежде, с болезнями шли.

1921
Продразвёрстку сменив продналогом,
Власть опять хочет взять урожай...
Председателем многолавки27
Стал Владимир - "что хошь продавай".

Указанья и постановленья,
Что ни день, на село выдают.
"Но не солнышко, всех не согреешь",
Председателем быть - тяжкий труд.

С церкви колокол снять приказали,
Переплавят на нужды страны...
- Церковь - Божие место! Разбойник!
- На кого же надеешься ты?

Угождая властям люд ты давишь.
Так свои ж - всё село, каждый дом!
Не давя, ты задачу не справишь,
Виноват перед всеми во всём.

Урожай отдавать, горько плакать,
Зиму всю голодать... Тяжко жить.
Когда снег уже таял, с крыш капал,
На погост стали многих свозить.

Глава3
Советская

1922
Тиф и голод Наталью забрали.
Саша-внук её мамочкой звал.
В её кофте и тёпленькой шали,
Завернувшись, он долго рыдал.

Он, трёхлетний, понять был не в силах:
Что не может ни встать, ни обнять.
Ей за пазуху прятал костяшки,
Чтоб потом с ней в игру поиграть.

Страшно, ведь померла-то от тифа,
А он к мамочке старенькой льнёт.
Так заснёт, горевавши над нею,
Отодвинут... Пусть спит, не ревёт.

***
Вот задачу дают: "Посевную
В голодающей веси провесть",
И Владимира уполномочить.
В голод чем засевать? - А чем есть...

Власть теперь не про семьи и сёла,
А про сдачу продуктов, зерна.
Скупят дёшево - "дойной коровой"
Стал народ и родная страна...

Для посева в Башкирию ехать,
Там и климат теплей, есть поля.
Кто поможет, чтоб службу исправить28?
Братья, кто ещё? В помощь семья!

Всё, что было, собрали в дорогу.
Там на две семьи дали им дом,
Называли тот хутор "Свобода".
Расселились отдельно потом. 

Мужья сеяли в поле пшеницу,
Рожь, гречиху, горох и овёс,
Коноплю. В огороде картошку, 
Мелочь. Ваня и пчёлок привёз.

***
В Рудничном в тот год дело случилось,
Женщина своровала овцу.
Спрятала в подполе под картошкой,
Как пришли к ней, метнулась к крыльцу,

Мол29, корову дою, что вам надо?
В подпол слазили, кражу нашли,
И сейчас же её наказали,
Как велось тогда: "лучше свои".

С давних пор на Урале казаки
Проживают и службу несут.
У них было в традиции местной,
Что властям своих не выдают.

Если кто провинился накажут:
Коль своровано - быстро найдут,
Что украл, то на шею повесят,
Сквозь село на стыденье ведут.

Бьют нагайкой30, все смотрят на вора
Видят, что он украл на плечах.
Больно, трудно идти с ношей в гору
И в глазах не скрываемый страх!

Всем наука. А если вор жадный
Своровал, что потолще овцу,
Долго шёл и под тяжестью падал,
Больше порки дадут подлецу.

Возмешение взыщут убытка
И отпустят  бока полечить.
И обычно один раз хватает,
Чтобы как воровать позабыть.

Хорошо, что на месте решают.
Бить нагайкой, что тут хорошо? -
То, что властью своею наказан,
Отлежался и кончилось всё.

А иначе - арест, областной суд,
Ссылка, каторга. Что там решат..?
Без родителя как же детишки,
Старики, если в доме лежат?

Кто скотину твою обиходит,
Каждый день натаскает воды,
Печку русскую в доме протопит?
Не спалят дом детишки одни?

Если не подоили корову,
Заболеет, придётся лечить.
Или вовсе подохнет. Хозяйство
Без хозяев не может прожить!

1923
На Свободе посев охраняли,
На земле труд не легче руды.
Если уполномочен - так должен!
Коль не сдюжишь - ответственный ты!

Всё растили, чтоб сдать продналоги
Да село, чем осталось снабжать.
Весной всходы хранить от погоды
И до зрелости оберегать.

Всяк хозяйственный умный мужчина
Размышляет, управить дела.
Но помочь тем, кому очень плохо
Нужно, чтоб в них надежда была.

Вот, Владимир сдал норму налога,
Что осталось всем распределил.
Да вдове мешок хлеба оставил, -
Семь детей, муж за белых служил.

И тогда... всё иначе сложилось...
Ну, раз "белым" помощник - нам враг.
Оппозицию в партии строишь?
Механически выбыл! - Вот так.


1924
Пока жили там малость отъелись,
Вновь Мария была на сносях.
Саше пять, во дворе вой метели,
Мужа дома нет, где-то в делах.

Просит мама сынишку: "Ты сбегай,
Тётю Надю скорей позови!"
Он противится: "Мама, там холод,
Ветер воет в сенях у двери!"

- Схватки начались, надо помочь мне.
Дверь толкни! - она снег и примнёт.
Вновь пошёл и вернулся: "Там дует!
И с сугробов снег в глазки метёт!"

Так раз пять к ней сынок возвращался:
То дорогу забыл, как идти...
То почти он до тёти добрался,
Но забыл, что сказать, по пути.

Всё же вызвал подмогу для мамы,
В конце марта, завьюженным днём,
Народилась сестрёночка  Клава.
Стали жить в доме том вчетвером.

Хоть чуть-чуть отдохнуть после родов,
Но малышка-то грудь не берёт...
Что такое?! Что делать?! Есть знахарь!
Их Владимир к башкиру везёт.

Старичок посмотрел: молодые
В беспокойстве, и плачет дитё...
Плёнка под языком, он прирощен,
Надо просто подрезать её.

Подточил остро нож, обмотал весь,
Только маленький кончик торчит.
Показал, чтоб головку держали,
Чуть подрезал. "Корми" - говорит.

Тут голодная девочка цепко
Ухватила грудь, - дело пошло!
Рады все, мало надо для счастья,
Чтобы сытым заснуло дитё.

Вот весна... Дело вновь посевное,
Третий год без родных, всё одна.
По отцу, сёстрам, братьям тоскует,
Ночь и день плачет Маша без сна.

Но задачу свою выполняя,
К концу года ей муж обещал
Всё управить. И дело сдавая,
Он жалел, что его оставлял.

Продал скот, сдал запас, посевное.
Чтоб зимой не захворить детей,
Он коня прикупил, стало двое.
Гнал, что чуть не загнал тех коней!

1925
И вернулись в село, где родные,
Дом купили просторный, большой.
Там две комнаты, кухня и погреб,
У двора был колодец с водой.

Вот на улице горной безлюдно,
Через два двора дед коня вёл.
Открываясь, ворота скрипели,
Петли смазать, он с банкой пришёл.

Саша с другом в то время гуляли
И полезли родник открывать.
Стали спорить и прутики взяли
И тянулись, чтоб воду достать.

Васька как закричит! Сашки нету!
Прибежал сверху дед Авакум:
"Руку, руку давай мне!" И держит.
За мизинец, спасая, тянул!

Он двоих видел, дёргали крышку,
А когда крик услышал, смекнул,
Что второй, перевесившись лишку,
Ненароком в колодец нырнул.

Вася долго ревел, указуя
На колодец дрожащей рукой.
Нем стоял, пока друга тащили
В дом, согреть от воды ледяной.

1926
Долго здесь не смогли, не прожили.
Сердцу что-то тревожно. Потом...
Этот продали, меньше купили,
На Советской - пол дома, не дом.

Рыли ямы к столбам под ворота.
Клане два с половиной, - Сама! -
Помогала на ручках у тяти,
Лейкой вычерпать воду со дна.

Труд любить с малых лет научали,
Наловчиться и делать самой.
А в селе власть Советов в печали...
Не выходит опять "рай" земной.

И кого уж тут сильно волнует,
Что земле тут не климат плодить.
Власть террора над всеми лютует,
Всё отдай! Как детишек растить?!

Дело рудное зная Владимир,
План добычи забойщиком вёл.
Через год как десятник назначен,
Чтоб семью прокормить - на всё шёл!

В дружных семьях друг другу на помощь
Каждый день кто что сможет даёт.
Да проведать друг друга с работы
Кум иль брат каждый вечер зайдёт.

Ну, а если твой дом по дороге
От работы у всех на пути,
Так известно, что тут все сойдутся,
Новостями обмен провести.

1927
Братья Маши уже повзрослели,
Стали возчиками помогать.
Конь у каждого, утречком ранним
Вместе стали на рудник гонять.

Тятя с Ваней, Егорка и Пётр,
Коля тоже, хотя ученик.
Добывают руду и по лету.
Понемногу, помочь и привык.

Как с работы вернутся, на отдых
Распрягают уставших коней.
Хомуты31 в дом повесят на шпигри32 -
Вся стена занята от дверей.

Отряхнутся от крупного сора.
Рукавицы, обмотки33, носки
Посушить набросают на печку,
До рабочего утра, поры.

Вечер. Ели, чем были богаты.
Спать - полати34 с печи до стены.
Молодые туда залезали,
Всем тепло, отдыхай до зари.

Утром тятя толкает: "Вставайте.
Уж светло". У Арины дела.
Уж коровок помыла, сдоила,
До ворот к пастуху довела.

Маша с Марфой уж выданы замуж.
Ей одной: скот, изба, женский труд.
Как мы будем без нашей Арины?
Скоро сватать, пожалуй, придут.

Носки, "варюжки", лапти, обмотки,
Тятя с шумом сметает с печи,
На пол: "Ну-ка, своё разбирайте".
Пыль столбом сквозь косые лучи.

Обтряхнули, оделись, попили,
Обед взяли, коням хомуты.
И пошли запрягать на работу,
В рудной пыли, натопав следы.

Приберёт всё Арина, помоет,
Постирает, все дырки зашьёт.
Есть в сарае дела, в огороде.
Печь натопит, чего-то спечёт.

А меж этих дел: тканье, вязанье,
Прясть шерсть в нитку - дел круговорот.
И... в Советской стране равноправие
На работу всех женщин зовёт.

Пусть они камни грузят лопатой
Цельный день. Труд до боли простой..
Из забоев пустую породу
На отвалы ссыпали горой.

Да на всех - нормы вырубки леса!
Без разбора: детей, стариков.
В государственных то интересах!
В топку лес и продать - до пеньков!

Павел Фирсович добрый дедуля,
Помогал детвору занимать.
Лес рубить вместе было сподручней:
Муж валить, жена ветки срубать.

Вова с Машей всю вырубку леса
Успевали по срокам сдавать.
А другие, к своим интересам,
Успевали доносы писать...

1928
Разделение труда в горном деле:
Разный труд, как его оплатить?
Споры и пересуды, волненья,
Обсужденья, как дело решить?

Сколько лет уж внушают народу:
Власть Советов – народная власть!
Сколь ни бейся - тебя не услышат.
А в немилость так просто попасть…

Агитацией против Советов
Можно всё, что угодно, назвать.
Если ваши суждения будут
С «курсом партии» не совпадать.

Права голоса Вову лишили
И затеяли суд ни на чём.
Рассмотрев дело, освободили.
Был в правах восстановлен потом.

***
Масленица

Тяжко жили, но русские люди
Не умеют "вконец унывать".
Как на Масленку снежные горы,
Люд уральский умел обкатать!

Перед Масленицей две недели,
С Воскресенья седмицы сплошной
До Прощёного Воскресенья,
На скамейках катались гурьбой!

Коль, пока есть скамейки, не съели,
Ещё голод пока не такой!
На морозе, ещё на неделе,
Обливали сиденье водой.

Зимни вёдра из лыка35 плетёны,
Раз черпнёшь - струйки в дырки идут.
На морозе вода замерзает
И все дырочки льдинки заткнут.

Нарастить слоем лёд на скамейке,
Чтоб летела с горы, как стрела!
Молодые их прятали тайно,
Ведь опасность в катаньи была...

То Урал, а не детские горки!
Всё село промелькнёт по пути.
Склон крутой! Льдом покрыта дорога!
По ней воду всю зиму везли.

"Обкатная", как раньше б сказали.
Подморожены длинны скамьи!
"Ножки вверх" вдоль дороги их клали
И садились в длину, сколь могли.

Сядут шесть, или восемь вместятся!
Масса скоростью давит с горы.
Мал Санёк был, его прокатиться
Подсадили разок, до поры.

После ярких таких впечатлений
Привели "взросла парня" к крыльцу...
Краснощёкий, в снегу весь. Бормочет,
Что нечаянно сбили овцу...!

Не овцу - человека в тулупе!
Просто он не успел и понять...
Маша охает, жалко беднягу,
Молодёжь эту можно ль унять?!

На Урале бывает так снежно,
Что устанешь лопатой махать!
Если к дому дорожки все чистят,
Так за валом лишь крыши видать!

С октября по февраль - так навалит!
От крыльца уж нельзя выбирать:
Стены снега спрессованы туго,
В лабиринте к дороге шагать.

Те, что мчатся с горы на скамейке
Не заметят за валом того,
Кто решил прогуляться из дома,
В гости, или по делу чего.

Сколько раз столкновения были
Меж скамейками! Всё нипочём!
Стук! В сугробы летят, ноги кверху!
Обтряхнутся и в гору бегом!

Что сказать, на Руси - это игры!
Воспитание бесстрашия в том.
Виноватых искать не ходили,
Что синяк, рана иль перелом.

Отвечать за решения в жизни
Сам ты должен и ныть не моги!
Сам садился на эту скамейку?
Покатался?! Терпи и молчи.

Редко было, чтоб прямо сбивали,
Все же знали: "кататься пошли".
Были рейды, скамейки искали.
Прятать в бане, в сарае могли!

***
Баня есть не у каждых хозяев,
Но у всех для скота есть сарай.
Там хранили кирки и лопаты,
Вилы, всякий другой инвентарь.

На его чердаке много сена,
Чтоб скотину зимой прокормить.
Так два месяца лета, с Казанской,
Начинали все сено косить!

Для просушки траву ворошили,
А потом в кучи с поля гребли.
Чтоб стога на шестах не сопрели,
Сбоку в сене окно развели.

Прокормить и коров, и овечек,
И коней, чтоб руду вывозить.
Много надо. Покосы далече,
Сено к дому на санях возить.

Как крестьянину жить без хозяйки,
Если он весь в работе кругом?
Кто поесть хоть ему приготовит,
Постирает, займётся скотом?

1929
Церковь без колокольного звона,
Всё работала, тихо жила...
Приходили, кто верует в Бога.
Один раз туда Кланя зашла.

Смотрит: дедушка Павел там с бабкой,
В руках свечки, рушник35 на полу.
Им поёт песни дяденька сладко,
Надевает "горшки" на главу.

И домой побежала быстрее,
Чтобы маме про всё рассказать...
Жизнь до крайности жуткая штука,
Иногда, как в ней жить не понять.

Объяснить то ребёнку - нет силы.
Горько сердцу, душе и уму.
Вова в Бога не верит, наверное,
Маша... тайно молилась Ему.

Детям  в школе внушают: "Нет Бога".
Дома прячут иконы кто-где,
Нравы сдержанной жизни забыты,
Радость духу не взять в суете.

***
Прежде в юности, с горя напившись,
В окно выкинул Вова квашню.
И ни капли с тех пор в рот не брал он,
Презрев страсть ко хмельному огню.

Трезвый в праздник за всем наблюдал он,
Образованность стал  применять.
В юбилей у Семёна для смеха
Решил Вова стихи сочинять.

Что заметил, над тем посмеялся,
Сочинил, был доволен собой.
Святости позабыл завещание,
"Если грех видишь, тайной покрой..."

И слова те беспечные впились
Раня, хмеля развеялся пыл.
Скорбь сокрыл, не простил, не забыл он,.
От обиды гость зло затаил.

***
Сон Клавы

Дети слышат различные толки,
Разум их неокрепший - не щит.
Снился Клаве не раз сон тревожный,
Она мечется, сильно кричит.

Будят, чтоб успокоить. Так плачет,
Что не может сказать ничего.
Мама дочку обнимет, качает.
- Не реви... Сказывай. Сон про что?

- Снилось мне: куры белые наши,
С петушком ходят, плотный лужок,
В травке много красивой ромашки,
Вдруг пришёл страшный, злой, серый волк.

Зубы острые скалит со злобой,
Вдруг схватил и загрыз петушка!
Перья в воздухе вьются, летают.
Страшно мне, побежала с лужка.

Дом на двое хозяев, безлюден,
Я бегу, хочу спрятаться в нём.
Только вижу идёт мне на встречу
Чужой дяденька, злющий, с ножом.

Ловит он, я спешу, убегаю!
Дом раздвинулся, виден пролёт,
Где стена меж соседей-хозяев…
Он сейчас в спину нож мне воткнёт!

Нож блестит, он меня догоняет!
Я кричу и бегу, а потом...
Где вы были?! Я вас не видала!
И двери не видала я в дом!

Успокаивали и качали:
"Мы с тобою и дяденьки нет,
Никого мы к себе не пускаем,
То был страшный, но сон", - вот ответ.

Глава 4
Репрессивная

1930
Как же жить стало тяжко и худо...
Скот отнять хотят, как будем жить?
Дети малы - четыре и девять,
Не рудой же их милых кормить?

Жить достойно трудов все привыкли,
Честь, хоть трёпану, дух их хранит.
Если всю их семью истязают,
Кто же муж, если просто глядит...

"Раскулачить" трудягу, что пОтом
Для семьи и страны "горб ломал"!?
И, наверное, думали, чтобы
Он терпел и всё сам отдавал.

"Раскулачить! Врагов всех к ответу!
Арестовывать!" Только за что?
Агитация против "советов"!
Обыск в доме...  А найдено что?

"Что искали:" в графе этой прочерк.
"Что нашли:" там "не найден" стоит.
Павла Фирсовича и Володю,
Прочих многих конвой торопит.

Тятя Машин откатчик, рабочий,
Из забоев руду вывозил.
На своих лошадях он работал
С сыновьями, сколь сена косил!

Государству теперь нет заботы,
Что для дела они не пустяк,
Что руду из забоев вывозят...!
Всё одно – «пять коней - ты кулак!»

Брат Володи, Семён виноватым
Стал, что доменну печь "повредил".
При Царе её строил, срок давний,
Износилась... "Знать, он развалил".

Муж забойщиком горным работал,
Был десятник - читай бригадир.
На него написали, что будто
Году в двадцать втором бедных бил...

Как же так, он же жил на "Свободе".
От села это так далеко,
Что не мог он там дело всё бросить
И приехать "бить бедных в село"...

Что роднёй собирались в их доме,
Дружно жили, общались - беда!
Мол, создали ячейку, замыслив,
Власти нынешней много вреда.

По статье 58 судили,
С конфискацией, многих гурьбой:
Лагеря старшему на три года
И расстрел получил молодой.

Но расстреливать сразу не стали,
"Враг народа" - клеймо получил.
Семь лет мучили, били, пытали,
Чтобы сам жизнь свою невзлюбил.

Брата Маши, Ивана сослали,
В реках северных брёвна сплавлять.
И Елена, жена его вместе
С ним решила лишенья принять.

***
А Марию из дома прогнали...
Конфискация - это про всё!
Ничего взять с собою не дали:
"То, что в доме - теперь не твоё!"

Им, партийным-конвойным, пришельцам,
Что жалеть тех людишек, врагов?
Они вместе детей не крестили,
Именами родных стариков...

Руки ломят, толкают, за шкирку
Детей тащут до самых ворот:
"Вон пошли!" В зиму, в лёгкой одежде,
На дорогу! К ним жалость не жмёт.

Маша в ужасе переживанья
Сразу в обморок... дети ревут!
Тут соседи водой отливали,
Страх! Плеснут и к себе убегут.

Саша маму поднял. Мокро. Холод .
Кое как по дороге ведёт...
На ночлег даже их не пускали,
Все боялись - "свободный народ!".

И в сараях тайком ночевали,
Сняли угол в прихожей потом.
Посушиться к печи не пускали,
Только Феня пустила их в дом.

К ней, такой же несчастной, без мужа,
Попросились за так, не в долги.
Хорошо не погнали с работы,
Но детей прокормить не могли...

Голодали. И холодно было.
То февраль, до весны далеко.
Два окна одинарные были,
Не держалось в избушке тепло.

Пол помыть - лёд у стен застывает.
Клаве пять, Нюре меньше тех лет.
Их одних приходилось оставить
И с утра до темна мамок нет.

Саша мальчик хороший, толковый,
Книги очень любил и читал.
Обихаживать библиотеку,
Его библиотекарь принял.

После школы он там прибирался,
Помогал и дровишки рубил.
В десять лет за мужчину остался,
Что давали - в семью приносил.

Он читал для сестрёночки сказки,
И любила послушать она,
Как разбойников перехитряет,
Добрый, умненький Али-Баба.

Раз, приходят с работы - так тихо.
Всё же, надо бы печь затопить.
Где ж они? Не случилось ли лихо!?
И заслонка не плотно стоит...

Открывает, а там две девчушки!
Ужас! Бросилась в двери, кричит:
"Маша! Наши девчонки сгорели!",
Вёдра бросила Маша, бежит.

В избу впрыгнули, видят из печки
Вылезает всё в саже дитё.               
- Как залезли туда вы, ответьте!?
- Мы там грелись…, заснули, тепло.

- Вот и ладно. Затопим. Погреем.
- Затируху наварим, съедим:
На воде мы муку замешаем,
До кипенья доводим, солим.

Загустела бедняцкая каша.
Если с луком, вкусней во сто раз!
По весне скоро снеги растают
И земля прорастит свой запас.

Так и жили, едва успевая:
На работу, с работы пришли,
Дров на топку и ветки собрали,
Лес по норме рубить не могли.

По суду им оставлена норма,
На всех членов семьи и детей.
На троих - да по три кубометра,
Долг растёт каждый месяц за ней.

Маша силы, крепясь, собирала.
Чтоб детей не пугать, иногда,
На кладбИща ночами ходила,
Маме выплакать горе сполна.

1931 (февраль)

"Молодой стране"  было так надо,
Чтоб работали без выходных.
В школе суд, почтальон извещенье
Принесла, застав деток одних.

Саша вечер работал, по силе.
Маша с доченькой в суд - страх, нет сил...
Быстро всё проходило. Спросили:
"Почему не срубили буксир37?"

- Вы же знаете, что ж вы какие?!
Не с кем мне и нет денег нанять.
Я работаю и выходные
Не дают, чтоб буксир вырубать!

Год уже, как Володю забрали.
- "Взять под стражу! Всё! Время пришло!"
А ещё Серафиму судили,
Их конвоем вели сквозь село.

Всех родных из села разогнали:
Отца, братьев всех, мужа её.
Даже некому деток оставить...
Что страшнее быть может ещё?!

Клава вскоре устала, всё в гору,
Понесла Маша чадо своё.
У последних домов, по забору,
В конце улицы: "Снять с рук дитё!

Отогнать!" Вой, рыдания: "Мамааааа!"
- "О-о-й-ёй! Горькое горе моё!"
Провожающих остановили,
Бьют прикладами в спину её!

Плачет девочка, мать постоянно
Всё оглядывается на дочь,
Без сознания свалилась. Сельчане
Подбежали конвою "помочь"...

- Из колодца воды принесите!
Отольём! Да тащите быстрей!
Что тут встали?! А ну отойдите!
Скрыли Клавочку спины людей...

За ворота её протолкнули
Ко двору, где кузнец Алексей.
В дом к себе, на печь, за занавеску
Спрятал родственницу поскорей.

И, напуганная, та молчала
Вечер долгий в укрытии том.
Ночью шурин его до рассвета
Приезжает с повозкой тайком.

***
Клаву везут на "выселки"

Вот девчонку в тулуп завернули,
В короб38 спрятали и повезли.
А куда, ничего не сказали...
Едут сани, дома уж вдали.

Клава вспомнила сказки, что братик
Ей читал про разбойников, лес.
Что живут где-то и людоеды,
И, что баба-Яга детей ест.

Маму жалко, заплакала тихо,
Ткнувшись в короб, скрывая глаза.
И домов уже в щёлки не видно
За пригорком, туманит слеза.

От дыхания инеем белым
Воротник к мокрым щёкам прилип.
В пять лет, думая о сокровенном,
Тайну мук выдаёт её всхлип.

Дядя Вася, как в горку, так сходит,
Клавочку поразмяться зовёт.
Как с горы, вновь садится он в короб.
Снег вздымая, конь сани несёт.

Только грустная девочка тихо
Всё сидит и не хочет вставать.
Думает, что её людоедам
В лес везут, на съеденье отдать:

"Вот "Давай разомнёмся" - он скажет,
- "И пешком за санями пойдём".
Выйду, вдруг он стегнёт и угонит,
И оставит. Лес, волки кругом... "

Утро, день просидела. Смеркалось.
- Кланя, видишь в дали огонёк?!
То Термянево видно нам стало!
Она сжалась вся в страхе в комок.

Степь далёко видна, едут долго.
От мучений сердечко болит,
А ещё отсидела все ноги.
Огонёк уже близко горит.

"Вот "разбойничье логово"!" Встали!
И Василий Иваныч ушёл...
"Убежать надо!", - мыслила Клава, -
"Лес! Темно!  Дядя с кем-то пришёл,

Напоили коня и судачат
Про дорогу, махая рукой."
Вновь поехали, девочка плачет,
Но таится, горюя с собой...

Низких домиков улицу видно,
Электричества нет здесь нигде.
Лай собак окружил оглушенно!!!
Керосинка мелькнула в окне.

Муж с женою, наверное, вышли.
Скорый был разговор, не слыхать.
И мужчина из короба вынул...
Обнял! Начал лицо целовать!

В избу внёс, посадил на скамейку,
Развязал шаль, стал шубку снимать.
Сутки ехали, в ножках нет силы,
Онемели, не могут стоять.

***
Молоко пропустив в сепаратор,
Тётя полную кружку даёт.
Режет край свежего каравая,
Неуверенно Кланя берёт:

"Может здесь совсем люди другие...
Всё как в сказке - "молочна река",
Или сон это?" - нет, то родные,
Незнакомые люди пока.

"Млеет сердце, такой вкуснотищи
Не едала, кажись, никогда!"
Тётя добрая, трое детишек,
Кто не в люльке и те мал мала.

На печи полежала, погрелась,
Начала кое-что понимать.
Тётю Дашей зовут, дядя - Федя,
Стукнул в стенку, соседа позвать.

Прибежал муж с женою, соседи,
Начали всё решать, обсуждать.
Стало Клаве понятно, что жить здесь
Привезли её, а не страдать.

"К нам пойдёшь жить? Нашли себе няньку!",-
Пробурчал, забирая сосед, -
"Сами люльку качайте, а Кланя
К нам пойдёт, ведь у нас детей нет."

Кланя вовсе идти не хотела,
Люльку с лялькой хотела качать...
Доброту тех хозяев не смела
Ни на что, прям сейчас, променять.

Дядя Вова не слышал ответа,
Просто сунул девчонку в тулуп.
За стеной её вытащил где-то,
В разговоре он строг был и груб.

Вот вошли к нему - "рай", всё красиво!
- Вот кровать тебе, Кланя, вот стол.
Зеркало, фотокарточки мило
На стене превратились в узор,

И  буфет со стеклянной посудой.
Здесь жила, сыто ела, спала.
И сначала казалось не будет
Огорчений, несчастий и зла.

Все свои здесь, на выселках жили,
Кого выгнала власть из села.
Невысоки избушки срубили,
Пока тёплая осень была.

Головской - хутор дальний и новый.
Всяк "кулак" снова жизнь там ковал.
Конфискацией обделённый,
В новом месте он в землю врастал.

В семьях разных жила, помогала.
От тревог прежней жизни вдали
Вспоминала: "Зелёны вагоны,
Страшно, тятю они увезли.

Саша, где же братишка любимый?
Он не знал, что мы с мамой ушли.
Что же с мамой, куда повели их?"
Тихо слёзы, без спроса, текли...

***
Скитания Саши

Саша. Сколько тогда пережил он...
Холод, негде ему ночевать.
По сараям сначала ходил он,
В сене спал, но старались прогнать.

Под мостом сам шалашик устроил,
Спал голодный, сушился костром.
Иногда есть украдкой39 давали,
Но никто не пускал к себе в дом.

Заступился библиотекарь:
"Сторож нужен, при школе служить.
Истопник он хороший. В коморке
Пусть хозяйство всю ночь сторожит."

1932
Позже взяли работать рассыльным,
Он старался себя оправдать.
Дали премию - два метра ситца,
Он сестрёнке решил передать.

Фотокарточку, где они с мамой
Для неё он с отрезом сложил.
Кланя очень была сильно рада,
Что дал весточку, что не забыл.

Слёзы памятный день потопили
И в ладонях любви образок.
Платье с тётенькой Дашей пошили,
В красоту превратив лоскуток.

***
Наказанье Марии

Без политики Машу закрыли
С уголовницами в тюрьму.
Что пришлось пережить ей
Не знаю... И жалели её почему?

Но начальник тюрьмы вызвал вскоре,
Стал допрашивать, дело листать.
Понял, что без вины молодую
Посадили срок долгий мотать.

Вскоре после допроса Марии,
Понимая "всю тяжесть вины",
В дом к начальнику препроводили,
Домработницей быть их семьи.

Милая и привычная к делу,
Приглянулась хозяйке она.
И жила в доме их, сыто ела,
И одаренной часто была.

По их прихоти к платьям привыкла.
Став подругой на эксперимент,
Перед тем как хозяйке завиться,
Накрутили и ей перманент.

Только плакала часто украдкой,
Всё о детях: "ГолОдны, небось!?
Мёрзнуть где-нибудь, можить, хворають...
Крыша есть ли? Аль вместе? Аль врозь?"

Да начальник тюрьмы с добрым сердцем
Стал за Машу уже хлопотать.
Чтобы срок ей уменьшили, может...
И вернётся к детишкам их мать?

1933
Сообщили о пересмотре,
Скоро и документы придут
На досрочное освобожденье!
ДОлги дни, коль желанного ждут.

Вот с покупками едут с базара,
Слышит Маша родной перебор,
Струны резвые балалайки
И знакомый до боли фольклор...

- Так вот сын мой обычно играет. -
Беспокойство на сердце, в глазах,
Ближе едут, поёт...
- Это Саша!!!
С балалайкой! Сыночек мой! Ах...

Побежала - там брёвна, мужчины
Дружно хлопают: "Вот молодец!
Нас потешил, плясал под частушки!"
- Сашаааа!!!
- Мама!, - концерту конец.

Он узнал куда маму заслали,
В отпуск свой шёл к ней долго пешком.
С балалайкой, не унывая,
И лепёшек неполным мешком.

Пел частушки рабочим на стройке,
От усталости им перерыв.
Залихватски плясал прям на брёвнах,
Заунывь побеждать он привык.

Ведь частушка, что лекарь душевный!
В ней и шутка над жизнью со злом,
В ней и правда с иронией вместе,
В ней смекалку твори сам о всём!

В ней народного творчества сила -
Правду петь, что томится в тиши.
Чтоб намёками мысль шлифовала
Чистоту христианской души!

Мать лепёшки в мешке увидала,
И реветь: "Ты мой милый, родной!
Нёс, не съел, думал: "Голодно маме...".
Мужичок ты заботливый мой!"

Сразу видно, как сын поживает:
В тех лепёшках так мало муки,
В основном лебеда да картошка,
Сердце болью сжималось в груди.

Видят встречу как есть: сын хороший,
Любит мать, речь культурно ведёт.
Предложили начальник с женою:
"Пусть немного у нас поживёт.

Скоро будут уже документы,
Да поедете вместе домой."
Радость, счастье - как в сказке, поверьте!
Благодарности наперебой!

И когда её освободили,
Как с приданным Мария была.
Ей надарены тканей отрезы.
Украшения с собой забрала.

Вот вернулась в село. Нет родных-то,
В заключеньях и ссылках они.
При разрушенной церкви в коморке
Лишь Арину сумела найти.

У неё все оставила вещи,
Все подарки, узнала пути,
И за Клавочкой, дочкой, далёко
Ей пришлось пешим ходом идти.

А на выселках, где жила Клава,
Хлеб убрать наступила пора.
В поле взрослые, Кланя за няньку,
И ни шагу с утра со двора.

Вот горшок ей оставили полный,
Чтобы кашей кормить всех детей.
Вкусно очень, но много уж сьели:
"Заругают", - подумалось ей.

Стала есть им давать помаленьку,
Чтоб хватило еды до утра.
Во дворе им затеяла игры,
Веселилась вокруг детвора.

Видит девочка: женщина в платье,
Издали потихоньку идёт
К дому их, и зачем-то бежать к ней
Манит, словно сердечко зовёт...

Здесь все женщины в кофтах и юбках,
А она не такая. Она...
Руки в стороны сильно разводит
И в объятья свои загребла!

"Это мамочка!!! Милая мама!".
Радость, слёзы, в обнимку, вдвоём.
Вскоре все обернулись с работы,
Глядь в горшок: ещё каша есть в нём.

- Кланя, что ж ты её не скормила?
- Оставляла и вам, на потом.
А на следущий день уходили
В хутор рядом, где дядя Семён.

Это хутор Свобода. Оттуда
В Рудничное, через Сулею.
Двадцать девять всего километров
Маша дочку водила свою.

Вдохновляло, что мамочка рядом,
Что подарков она привезла:
Бусы, брошки и ткань на наряды.
Ждут. "На крыльях летела", не шла!

Глава 5
Предвоенная

1934
Клава в школу пошла. Осень. Сырость.
Лавки, парты холодны с утра.
После пары уроков согреться,
Им какао внесли пол ведра.

Кружки бряцали, от аромата
в животе заурчало, зажгло.
Наливали и хлеб клали рядом,
Вот до Клавочки дело дошло.

Только: "Ей не давать! Пропускаем:
Враг народа отец у неё".
Страх в глазах... В молчаливой печали
Слёзы, взгляды, внутри сжалось всё.

Шли с уроков, её побивали.
Если враг, значит можно её.
Жили с тётенькой Феней, снимали.
Униженья терпели, враньё.

Клава маму спросить всё пыталась:
"За что тятю в тюрьму забирать?"
А Мария, как только услышит
Про любимого - рёв, не унять...

Воет: "Съели! Отца твово, съели!"
Жалко даже её распросить,
Сколь пыталась, но время не лечит -
Лучше мамочку не бередить40.

От работы без нормы устали,
Нанимались кому что помочь.
Нище жили, копейки хранили,
Чтоб жильё для себя превозмочь.

Маша вместе с сестрой накопили,
Дом купили, хоть плохонький - свой.
Радость - мытарства41 их прекратились,
На прокорм огород был большой!

Жили лучше, но всё ж собирали
От картошки кожурки горой.
Просушив, в ступке мелко мололи,
Чтоб использовать в тесто с мукой.

Рацион скудный был: затируха
С луком иль кукурузной мукой,
Суп гороховый, с сладкой водичкой
Ели блинчики в праздник иной.

Из картошки толчёной с мукою,
Как из теста лепёшки пекли.
Пироги - так с морковью, капустой,
И с черёмухой сладкой могли.

Брюкву парили, репу, морковку,
В основном был картофель еда.
Если было, то чай с хлебом пили.
Печь топили, варить не всегда:

Был елошник напротив их дома,
Он так жарко и сильно горит,
И валежнику там тоже много,
Но пришлось детям брать запретить...

Так боялись, что вновь придерутся.
Ни за что... И посадят в тюрьму.
А дрова никак хлеба дороже
И за ними идти, аж в Шуйду!

А выписывать надо заранее,
Выдать смогут - тогда приходи.
Их тащили на дровнях иль санках,
Сами впрягшись до боли в груди.

Но, украдкой, коль дома нет мамы,
Дети бегали в лес иногда.
Чтобы хворост набрать и бесплатно
Есть сварить, и нагрелась вода.

Многолюдия очень боялись.
Травля в шутку детишек "врага",
Властью только поощрялась.
Не у всех есть граница стыда.

Если видела Кланя в окошко
Человека в плаще иль пальто,
Дверь на крюк! В глазах паника, быстро
Под кровать забиралась, под стол!

Через дом, рядом с Шурой дружили
И учились, гуляли вдвоём.
Летом прыгали в сено с сарая:
Раз на вилы ногой! Кровь ручьём!

Шура раненую на фуфайке
Волокла по высокой траве,
Дотащила, лечила на лавке,
Подорожники клея к ноге.

1935
Народное гуляние

Неразлучные были подруги:
Вместе, дружно, повсюду легко.
А на "Масленку" или Крещение
Запрягали лошадку Гнедко.

Ведь традиции - крепкая данность,
Их за годы нельзя отменить.
Праздник - это когда полагалось
Всем гулять и красивыми быть!

Жить без радости грустно и скучно.
Рождество было, стал "Новый год".
Кто как мог выезжали кататься!
И богатый и нищий народ.

Так богатые, справные люди
На кошёвки42 стелили ковры.
Да на тройке нарядная збруя,
Вожжи ватные иль шерстяны.

А кошёвку красиво покрасят,
В лентах вся расписная дуга,
По серёдке звенит колокольчик,
Ширкуны43 вокруг шеи коня.

Гармонисты во время гулянья
На разрыв - их повсюду зовут!
Если резво играет и звонко,
То хороший, с ним девки поют!

На гуляниях пенье задорно,
Цель его - всем себя показать!
Громко, в лад, для веселья, не скромно!
Коли тиха гармонь - не слыхать!

Большинство победнее, катались
На плетёных к саням коробах.
Как могли украшали, конечно.
На одном или паре конях.

Обхохочешься! Кланя и Шура
С  её братом Гнедко запрягли,
И кататься поехали тоже,
Как такое пропустят они?!

Только короб совсем был негодный,
Повернули его кверху дном,
Прутья в стороны грозно торчали.
Да и ладно! Им всё ни по чём!

В гриву ленты девчата вплетали.
И поехали! Хочется жить!
По дороге за тройкою встали.
Радость! Смех! Снег искрится, блестит!

1936
Время шло и сменялись сезоны,
Дети сами учёбу несли.
Мать неграмотная и до боли
Сжата в быт и рабочие дни.

Вот был вечер, Мария при деле.
Чтобы завтра сын был не босяк,
Чинит лапти и проволкой снизу
Всё запутывает, так да сяк.

И себе надо тоже бы сделать…
Чует, дымом пахнуло, - Курил?!
И давай этим лаптем бить сына,
- На табак деньги чтоль получил?!

Как живём мы?! Смотри! Лапти чиним!
А ты куришь! Табак-то купил?!
Сын теперь школьный библиотекарь,
И полставки свои получил.

Кланя тихо сидит за уроком,
Будто дело совсем не её.
Саша спрятать просил папиросы,
Чтобы мать не прознала про то.

В старшей школе он после уроков
Детям книги читать выдаёт.
Заодно в этой библиотеке
И себе на ночь чтиво берёт.

Школьный день Саша полуголодный,
"Враг народа" - обед не дают.
Поздно он возвращался с работы
В дом, где мама, сестра и уют.

***
У Марии отец крепкой веры.
Никогда не курил и не пил,
Не ругался и просто примером
Он держаться порядка учил.

Огорчался, что люди о Боге
Перестали уже вспоминать
И, греха не боясь, без молитвы,
Стали жизнь за игру принимать.

На крыльце Павел Фирсович. Клава
Рядом сядет, к дедуле прильнёт,
Видит слёзы в глазах, - Что ты плачешь?
Он посмотрит, слезинку смахнёт...

- Почему так грустишь, расскажи мне?
- Да... Не знаю, смогу ль рассказать.
Вот помру и никто уж, наверное,
И не станет меня поминать...

- Обещаю, но много народу
я не буду в помин собирать.
- Так ить44 много-то, дочка, похвальство!
Съевства45 три и трёх можно позвать.

Сердцу радость - родные есть люди!
Обнялись, посидели вдвоём,
Но о том разговоре ни слова
И пол века таилась о нём.

1937
Разорённые возвращались
После ссылок и тюрем в село.
В их домах уже жили другие,
А иным ещё меньше везло.

Сколько раз уж Мария просила
Брата мужа о нём хлопотать.
Чтоб поехал в Москву, рассказал там:
Нет вины, чтоб его расстрелять.

Вот собрались Семён вместе с другом,
Добрались, разыскали пути.
Их Калинин с прошением принял
И при них на Урал позвонил.

Он кричал в трубку, сильно ругаясь:
"Ну какие у вас "кулаки"?!" Слушал,
Вновь отвечал, что: "У вас там,
Голытьба и одни "кизяки"!"

Дал бумагу с печатью Семёну,
Чтоб в тюрьме брата освободить.
Только, он опоздал... Или, может
Кто-то очень хотел навредить.

В Златоусте сказали: "Он умер.
Воспалением лёгких болел."
Лишь солдатик шепнул: "Расстреляли.
Позвонили, чтоб ты не успел."

В Рождество Богородицы Девы,
Выводили расстрельных гурьбой,
Чтоб могилу себе ископали
В каменистой землице родной...

1938
Маше где теперь взять утешенье?
Взрослый сын уж стремится с крыльца.
Как устроится в жизни жестокой,
Уязвлённый судьбою отца?

Горевала. Детей соглядала.
Саша прежний: все ночи взахлёб
Он, как раньше, всё книжки читает,
А как утро, сон крепкий идёт.

На работе Мария, сестрёнка
Будит брата, а он не встаёт.
Спит, не слышит, на помощь соседка
Из колодца водицы несёт.

Брызнут, вскочит и вмиг соберётся!
Он к ученью охотливый был,
В лаптях чиненых ловко "сквозь гору",
Он в Бакальскую школу ходил.

За характер души дружелюбный
И до жизни большой интерес,
Завелись самых верных три друга,
Обо всём у них свой "политес".

Были люди, терзали презреньем.
Десять классов окончить он смог,
Что в те годы вообще было редкость!
Для семьи это важный итог.

Стали думать, а что если Сашу
В Армию, как "врага" не возьмут?!
Но повестка пришла, проводили.
Там будёновку с формой дадут.

Клава пятый класс кончила рядом,
Классы средние в Рудничном есть.
Мама в лагерь путёвку купила,
В чемодан собран скарб её весь.

И купили ей первые туфли,
Ленты, галстук, зубной порошок.
Но в путёвке потом отказали -
"враг народа" поехать не мог.

Слёзы, горечь, душевная мука.
Как утешить, жалеть, обнимать?!
Власть террора - прекрасная штука,
Чтобы граждан своих истязать!

Глава 6
Военная

1939
Саша в армии. Финской вознёю,
Запад злится на нашу страну.
В Красной Армии зимней войною,
СССР укрепляет броню.

Танки новые созданы спешно,
Артиллерия им ерунда!
Образованный Саша - механик,
Испытателем стал он тогда!

1940
В годы те Оренбург - это Чкаловск.
Там была и военная часть,
Танкодром испытательный,
Там же подготовка танкистов велась.

Вот, на фото в будённовке Саша.
Красный крест с полумесяцем - знак.
Это общество помощи людям,
Добрым сердцем он чувствовал так.

Павел Фирсович очень гордился
Этим фото, что внук не забыл
И почтил его весточкой редкой,
И что людям полезным он был.

Клава школу окончила летом.
Там покосы, трава и трава,
Огород да скотина - на ней всё.
А на следущий год вновь война...

1941
Великая Отечественная Война

Ждали Сашу из Армии дома,
Но судьба вспять его повела.
Лето всё мужиков провожали,
Петру тоже повестка пришла.

"Всё для фронта!" Пошли на работу
Все девчонки, на Хлебозавод.
Хлеб пекли, сухари фасовали,
Поезд их для солдат отвезёт.

Всю войну день рабочий без нормы!
Где поставят, там трудится люд!
На подстанции тяговой, в связи.
Героизм был в те годы - не труд!

Александр испытывал танки:
Проходимость в воде, в них тонул!
Вездеходными сделать старались,
Чтоб в канаву и реку нырнул!

Сквозь огонь чтобы шёл, не сгорая,
Беспощадно паля по врагу!
Испытатели в танках горели,
Исполняя работу свою!

Экипажи для каждой машины
Обучали, как ей управлять.
Тут механник, стрелок и наводчик
Должны слаженно воевать.

1943
В Чкаловске Александр женился,
С медсестрой Надей, дочку родил.
Любочку, но потом, в жизни мирной,
Он семью эту не сохранил.

А в тылу всё военное время
Карточки на продукты дают.
И по ним норму на человека -
Хлеб, крупу в граммах взвешивают.

Вблизи лагерь был военнопленных,
Поле, чтоб их кормить, завели.
По весне там сажали картофель,
Конвоиры их труд стерегли.

Голод был и сельчане ходили
Поискать мелочь, срезки туда.
После сбора ещё раз копали,
Что найдут - хоть какая еда.

1944
Нет вестей от Петра, брата Маши.
Жену с сыном оставил одну.
Тосковали, с войны вестей ждали,
Об отцах разговоры ко сну.

Приезжал в 65-ом военный,
Фотокарточку всем показал.
На ней Пётр обросший и грязный
После боя с винтовкой стоял.

Перед боем по-христиански
Всяк казак, что традиции чтил,
Мылся, менял на чисту рубаху,
Чтобы к смерти готовым он был.

В тех тяжёлых боях в 43-ем
Он погиб, так сложилась судьба.
На отца Юра вырос похожим
Им любуясь старела жена...


Глава 7
Послевоенная.

1946
Голод после войны. Было туго.
Всё по норме в мешочки дают
С шитой надписью "3 человека".
Долго так жил в стране нашей люд.

Награждали медалью в июле
И Марию с Клавдией зовут.
Кто работал во имя Победы,
Всех "За самоотверженный труд!"

1947
Клава счётчицей в Рудоуправленье
В бугалтерии бумаги ведёт.
Из архива помочь попросили,
Пусть на верхнюю полку взойдёт.

Помогала все старые папки
Переставить под потолок
И случайно открыла бумаги,
Об отце своём несколько строк.

Вот тогда первый раз увидала,
За стремянку держась в вышине,
Что отца, как контрреволюционера
растреляли, не умер в тюрьме...

Кривотолки партийных, идейных,
На "врагов" наступают везде.
И в анкетах для кадров писала,
Что был чернорабочим, как все...

Александр повстречал Александру,
Поженились и вместе живут.
Две семьи в обветшалой избушке
Как умеют уют создают.


1953
Богу душу отдал деда Павел,
Вспомнит жизнь его каждый с добром.
Он ходил плохо, парализовало,
Но душевным делился теплом.

1954
Александр с женой дочку дождались,
Счастье есть, Верочка родилась!
В комуналке две комнаты дали
На Бакале, семья ж разрослась.

Мастером буровым он работал,
В техникум Горняков поступил.
В Рудничное приезжал, навещал всех,
В гости к маме с семьёй приходил.

1955
Уродилась у Маши картошка.
Столько много - куда и девать?
Предлагает слепой дядя Ваня,
Брат Владимира, дом выкупать.

Он построил себе дом побольше.
Зная, как та избушка мала,
Где Мария с семьёй проживает,
Цену снизил, чтоб деньги нашла.

Да Мария бы рада, но где же
Денег столько найти ей в рассчёт.
Но Иван убеждает, что точно
Урожайный год дело спасёт:

"Ты избушку продай, полушалки.
Может, что ещё есть, посмотри.
Да картошки вы сколько собрали!
Коль не хватит, немного займи."

Вот ушёл он, Марии не спится.
Мысли тюкают, стала считать.
Видит с печки, горит угол буд-то!
Там, где крест висит, только не встать.

И не может рукой двинуть даже,
Из огня человек к ней шагнул:
"Вот те деньги", как гром грянул голос,
В грудь рукой незнакомец толкнул.

Тело, словно совсем занемело,
Как прошло, не могла уж лежать.
Угол прежним стал, страх утих малость,
И пошла в сундуке поискать.

Посчитать, сколько выручить можно
с полушалков. Один подняла
И увидела деньги, прям пачкой!
И не верит, что их там нашла...

Успокоилась, пересчитала.
"Что б найти ещё? Сумму собрать?
Свою плюшевую кацавейку46,
Чай придётся, наверное, продать."

Дело сладилось, переселились.
Дом просторный, есть двор, огород.
Прям как все стали жить и работать,
В череде ежедневных забот.

Глава 8
Реабилитационная

1956
Вот годков уж прожитых не мало.
Пенсия - отдых людям дают.
Потрудилась Мария на славу,
У неграмотных тяжкий был труд.

В этот год пересмотрено дело
По репрессиям, прекращено.
И родных вызывали повесткой,
Извещение Марии пришло.

Помня прошлое и без иллюзий,
Что "в отдел" просто так не зовут.
Что похуже одежду надела:
"Будь, что будь. Чай, в тюрьму заберут."

Ну а там ей сказали, что ранее
Обвинён её муж ни за что...
И теперь всю семью "пострадавшей
От репрессий" признать решено.

Предложили за мужа начислить
Пенсию. Отказалась она:
"Я свою заработала. Ею
прокормлюсь, мне чужа не нужна."

Компенсацию дали за мужа,
Всю дорогу везла в зипуне1.
Как вошла в дверь, упала в пороге,
Кинув деньги те на пол в тоске.

Зарыдала опять, причитая:
"Вон сколь стоит Володенька мой!"
Знамо дело, её утешали,
Умывали студёной водой.

1957

Замуж вышла Клавдия. Все вместе
Обнадёжились лучшего ждать.
Государство ошибку признало,
Надо, стало быть, жизнь исправлять.

Чтобы все получить документы,
Чая, что им вернут их жильё,
Пришлось много поездить, побегать,
Представляя по справкам родство.

***
В годы те на подстанции Клава
Ртуть в шкафах раздвигала рукой.
А другою рукой протирала
Ящики влажной тряпкой простой.

Выпрямитель-преобразователь
В этих ртутных огромных шкафах.
Все работали без защиты
И не знали, что яд в их руках.

(Октябрь)

Профсоюз предлагает путёвки:
В "Увильды" отдохни, подлечись.
Только шёпотом подсказали:
"Выброс был там - подальше держись.

На заводе Маяк, взрыв огромный,
Сбросы в воды, что рядом, текли.
Лучше в тот санаторий не ехать,
Без него проживём, не бери."

Вот проходит ещё один месяц,
Предлагают путёвки в иной.
Как потом оказалось соседний,
Только берег напротив, другой.

Отдохнула как в сказке, вернулась.
Стала новости все узнавать:
Документы в суд местный подали,
Вот, уж скоро ответ должны дать.

1958
Ждали, что конфискованный дом их,
Справедливости ради, вернут.
Отказал местный суд и Народный
Не нашёл основания тут.

Нет нигде документов о прошлой
Конфискации дома, вещей.
Значит и возвращать, по закону,
Не должны. Слёз напрасных не лей.

***
В доме купленом нижние брёвна
Уж подгнили, решили убрать.
Вместо них обустроить фундамент
Из бетона, избу раскатать.

В СССР с браком стало всё просто,
Поженить могут и развести.
Так Клавдия осталась без мужа,
Жизнь свою одиноко вести.

Родилась дочка Люба без папы.
Плотник нанятый дом ворошит.
И две женщины, Клава да Маша,
Дом решили по новой сложить.

1959
Комнату у соседей снимали,
Год прожили со стройкой, в делах.
Дом на крепкий фундамент собрали
И вселились на свой риск и страх.

Где дверей нет - висят одеяла,
Дранка48 для штукатурки везде.
В ясли дочку, с утра на работу,
Вечер - кланялись каждой стене.

1960
Обустроить вновь дом - труд не малый,
К физкультуре привыкли бока.
Очень стройные были фигуры.
Жизнь, как русская водка крепка.

Невысокие были зарплаты.
В магазинах продуктов полно,
Много рыбы дешёвой и разной.
В клубе вечером танцы, кино.

Клава на семиструнной гитаре
Научилась под песни играть.
Маше на балалайке частушки
Внукам нравилось исполнять.

1961
Клава к верной подруге по детству
С дочкой Любочкой в гости пошла.
И тропинкой с заросшим забором
Мимо старой избушки вела.

Дочка пальчик к губам прилагает
И таинственный вид приняла.
- Тише, мама, ты что ли не знаешь?
Там живёт страшная Баб-Яга!

- Не выдумывай, в этой избушке
Я сама с братом, с мамой жила.
Её шесть лет назад мы продали,
Потому что негодной была.

В тот год Саша поехал в Челябинск,
Очень язвы желудка болят.
Удаляли под местным наркозом,
С тех пор ритмы сердечны шалят.

В положении жена его, Шура,
Вскоре сын народился у них.
А назвали Владимир, как деда,
В память о сердцу милых, родных.

***
Вот, однажды, детишки гуляли,
В сквере бегали. Стали кричать,
Что за них их заступится папа,
Пусть попробуют их обижать.

У кого сильней папа хвалились.
Только Люба всё терпит, молчит.
Ей кричат: "У тебя нету папы!"
И в слезах она к дому бежит.

А у Клавы в гостях семья Саши.
Дочь их старше, Верунькой зовут.
Плачет Люба: "У всех детей папы!
У меня только папы нет тут!"

Саша с добрым отзывчивым сердцем
Отвечает: "Как нет. Я же - твой!"
- Нет, ты Верин... И Вера кивает,
Приникая к плечу головой.

- Ну, давай разберёмся, Любаша, -
Говорит мамин брат ей тогда.
- У вас в садике Нина и Таня.
У них папа один, ответь?
- Да.

Растирая горючие слёзы,
На него подняла взгляд она.
Он обнял, посадил на коленку.
- Так, чего же ты плачешь тогда?

И у вас с Верой тоже один я.
И с тех пор стал её дочкой звать.
- Папа! - смотрит на всех, - Он, мой папа!?
Все кивали, слова подтверждать.

Исцелилось разбитое сердце,
Силы, большей любви не сыскать!
Саша знал, как отец нужен детям,
Сколько горя его потерять...

И всю жизнь Любе дядя был папой.
Когда выросла, всё поняла.
Но в её взрослые восемнадцать,
Сердца боль его жизнь забрала.

***
Жизнь текла, словно горная речка,
С высоты устремляя поток.
Пузырясь пеной в россыпи камней,
На плато, гладя выступов мох,

Разбиваясь о глыбы на брызги,
В радужных переливах искрясь,
И в крутых поворотах плескаясь,
Отдохнуть в заводь к ивам неслась.

1963
Время шло в ежедневных заботах.
Клава стала теперь замечать,
Что теряют чувствительность пальцы
на ногах - что ли обувь сменять?

Но, увы, тут не в обуви дело.
Приходилось под руку водить,
Стопы стали неметь, стала падать,
С тростью ей нужно было ходить.

Дальше - хуже. И ноги ломала,
В гипсе долго пришлось ей побыть.
До коленей уже онемели,
Костыли надо стало купить.

Но врачи говорят: "Симулянтка!
Что случится с такой молодой?"
Мама с дочкой вели на работу,
И обратно с работы домой.

1967
Ноги выше и выше немели,
Отказали Клавдии ходить.
Мать стареет, не молодеет,
Дочке девять, как всё пережить?

Старость с младостью распределяли
На двоих все по дому дела:
Огород, свинья, куры, корова,
Сенокос, водовоз и дрова.

Медкомиссии и инвалидность,
Стали пенсию начислять.
А со временем, как не ходящей,
Предлагали в квартиру съезжать.

1973
А в Бакале жилья много строят.
Там из крана в квартире вода.
Хоть казалось, что эти хоромы
Будут домом родным навсегда.

Переехать пришлось. Было трудно.
Хоть Мария и шла на отказ,
Без меня, мол, вдвоём вы езжайте,
Обойдусь в этом доме без вас.

Когда Саша приехал с машиной,
Чтоб вещички в квартиру свозить,
Суетилась и переживала:
"Первым делом сундук погрузить!"

Переехали в две комнатушки,
Кухня, ванная и туалет.
У подъезда всё те же подружки
Носки вяжут. Посёлку привет.

1984
А Марии, как видно в сей жизни,
Не дано по судьбе отдыхать.
Трое правнуков, внучка в работе,
И в стране, как не знаю сказать...

Перестройка. Носки по талонам,
Из еды: пирамиды консерв(ов)
На витринах. А если привозы:
Толпы, очереди раньше всех,

Лишь по слухам ешё не привозят,
Уже очередь вся кипишит.
Номерки на ладонях писали,
Кто за кем. Вся толкучка гудит.

Молодёжь на работе. Старушки
Да деды днём бегут занимать,
Ведь не факт, что с привоза всем хватит.
Записался и к дому бежать,

Чтоб записку оставить семье всей:
Пусть, кто может, потом подойдут.
Ведь давали продукты по норме
"В одни руки" - сколь рук, столь дадут.

Вот Мария так и занимала.
В дом соседка заходит сказать,
Чтоб пришли к ней, а то рук-то мало,
Очередь не решилась бросать.

А Клавдия всё время же дома,
На кровати, скучает сидит.
Дверь в квартиру открыта, быть может,
К ней соседка зайдёт, навестит.

Ну, конечно, читает газеты,
С радио разговоры ведёт.
Телефон городской провели ей,
Позвонить кто-нибудь да зайдёт.

За фасадным стеклом магазина
Очередь искривившись жужжит.
Прибывает народ, кто с работы,
Кто со школы в подмогу бежит.

Уже к многим подходят родные,
Все толпятся, кучнится народ.
- Привезли! Колбасу продавщица
Полкило только "в руки" даёт!

А куда полкило? На семью-то?
Трое правнуков, внучка и муж,
Две бабули. Семья не большая.
Полкило - по куску на семь душ...

Вот со школы приходит правнучка.
Ей задание: быстро бежать
В магазин, в очередь к бабе Маше,
Колбасу для семьи покупать.

Второкласницы быстрые очень,
Только скажешь - на помощь спешит.
Но на встречу идёт с злобным взглядом,
Старушонка, сквозь зубы шипит

Своей внучке на ухо: "Вон, видишь?
Та девчонка, что мимо бежит.
Тож из бывших. Торопится к бабке,
Я казала тебе, там стоит."

Так Мария свой век доживала...
Помогая, как тятя учил,
По хозяйству, детей соглядала.
Всё с молитвой, сколь Бог ей ссудил.

Служить церковь в Бердяуше стала,
Всех правнуков возили крестить.
Свой пример в их глазах полагая,
По-христиански учила их жить.

Быть без дела ни дня, в оправданье
Что не зря мы на свете живём.
Нитку в пальцах из шерсти сучила,
Скрутку делала веретеном.

Через локоть-ладонь в мотки сборка.
Стирка, сушка, намотка клубком.
Всей семье носки, варежки, шарфы,
Шапки, кофты вязала потом.

В воскресенье пекла по-уральски
На весь протвень, с чем хошь, пироги.
Если мясо есть - значит "пермяни"
Всей семьёй с ней готовить мы шли.

Песни пела, чтоб быть не в печали,
При делах на хозяйстве своём.
И все пели, договорившись,
Что сначала, что позже споём.

Никого она на осуждала,
Но умела о всём говорить.
На всяк случай пословицы знала,
Чтобы ближнему не навредить.

Хлеб оставшийся весь собирала
И сушила всегда сухари:
"То на чёрный день нам пригодится,
Коль есть хочешь, бери и грызи"

Поколение их уходило.
И поминки пошли чередой.
И, бывало, правнучку водила
На обед поминальный такой.

Там покоем необыкновенным
На их лицах дивилась она.
В мире бабушек любящих, тихих,
Где молитва сквозь время текла.

В кухне Крест на стене. Рушник домом,
Над крестом. Она шепчет стоит,
Не по книжке. Слова эти в сердце.
С детства помнит и тайно хранит.

Над ковшом с водой Бога всё просит,
Пусть детишек от зла бережёт.
Крестит воду, себя, тушит свечку.
Умывает детей, пить даёт.

Та вода необычная очень,
Вкус её до сих пор помню я:
Алюминиевый ковш, подсолёной,
Словно слёзы, казалась она.

Вот, недавно, да в Троицкой Лавре
Пели верую не как всегда.
Дьякон вывел распев в строчке каждой.
Тут и вспомнилось: так пела я...

Помню вместе с прабабушкой Машей,
В детстве были в церквушке одной,
На коленях она там молилась,
Много кланялась в пол головой.

Ещё помню, потом я искала
Ту церквушку, но так не нашла.
И у Мамы спросила про это:
"На том месте церквушка была?"

- Да, на месте торговой палатки.
Деревянная. Только снесли
Её раньше, чем мы переехать
жить в Бакал из посёлка смогли.

- А откуда ты знаешь, родная?
- Я в той церкви когда-то была.
- То не может быть, её убрали,
Когда я ещё в школе была.

Эпилог
И ещё об одной из тех судеб
Я хотела бы чуть досказать.
Когда Клава ходить перестала,
То старалась жить, не унывать.

Внуки выросли с нею в заботах.
Нам забавы могла сочинять.
Научила читать русски сказки
По ролям и театр создавать.

Всех организовать для концерта
К празднику, нарядить в кажду роль.
Репетировать всё с малышами.
И откуда терпения столь?

В инвалидной коляске катались,
Чтоб она не могла нас достать.
Когда плакать она притворялась,
Мы бежали её утешать.

В день, когда нашу бабушку Клаву
На балкон вывозили гулять,
Все знакомцы у лавки подъездной
Застревали, чтоб с ней поболтать.

Мы, болея, сидели с бабулей,
На кровати её можно спать.
Под кроватью и спрятаться можно,
И не сможет она отыскать.

Ведь она же ходить-то не может,
Но с ней точно не будешь скучать:
Даст потренькать на балалайке,
В шашки всех нас учила играть.

Если проголодались без мамы,
Банку из под кровати возьмёт
И водички в гранёный стаканчик
Шалунам, всем вспотевшим, нальёт.

По кусочку с буханки, простого
Хлеба даст и конфетку "Цитрон".
Вкусно как! До сих пор вспоминаю,
Как сказала: "Вот, вспомнишь потом."

И огромный портфель под кроватью,
Где хранилось всё-всё у неё:
Складной ножик, хлеб, шашки, тарелка,
Свечка, спички, тетрадка ещё.

В той тетрадке воспоминанья,
Что для нас записала она.
И по этим рассказам о прошлом,
Эта повесть и создана.

P.S.
Я прошу, строго вы не судите,
От чего что не ясно порой.
Истин многих не знаю, простите.
И не опытен слог ещё мой.