очередь

Существует так называемый "комплекс очереди" - это когда вы либо все время в противофазах с человеком, который тебе нравится: ты свободна, но у него кто-то есть; потом у тебя кто-то есть, и вы опять пересекаетесь где-то, улыбаясь друг другу ты чуть виновато, он понимающе; либо он просто сводит тебя с ума, а ты сидишь в уголке и осторожно тянешь руку, как главная тихоня в классе - но спрашивают кого
угодно, кроме тебя.

Комплекс очереди - это подсознательная уверенность, что следующей обязательно должна быть ты. Что это вообще когда-нибудь будешь ты. Что он знает, что он тебе нравится, константно, по умолчанию, и он не забудет об этом, если вдруг что.

Я давно перестала считать, сколько раз за свою жизнь стояла в очередях, потому что это занятие сродни подсчёту вдохов: если начать, можно задохнуться. Очереди бывают очевидные — за кофе по утрам, за билетами, за новостями, которые обещают «вот-вот», — и скрытые, внутренние, те самые, где ты стоишь аккуратно, не наступая на чужие тени, и время там измеряется не минутами, а состояниями. Очереди, в которых ты уверена, что всё устроено справедливо, что порядок есть, просто ты пока не видишь табличку с номерками.

Я в какой-то момент поняла, что умею ждать лучше, чем жить. Не в смысле — терпеливо, с поджатыми губами и внутренним хронометром, а именно красиво: так, чтобы ожидание само становилось событием. Как если бы ты пришла в кино слишком рано, и тебе показывают пустой зал, пыль в луче проектора, тихие шаги билетёрши, и ты думаешь — господи, как же это всё правильно устроено, даже без фильма. Я умею сидеть в этом зале, закинув ногу на ногу, и делать вид, что мне некуда спешить.

Где-то на периферии всегда есть люди, которых я люблю потенциально. Они как вкладки в браузере: не активные, но и не закрытые. Иногда они обновляются сами: присылают сообщение, лайкают старую фотографию, вдруг появляются в чьей-то истории, и я на секунду вздрагиваю, как от сквозняка. Не от боли — от узнавания. А, ты всё ещё здесь.

Я не верю в случайные совпадения, но верю в регулярные пересечения. В людей, которые возвращаются в твоё поле зрения с завидной периодичностью, словно напоминают: мы всё ещё существуем друг для друга в каком-то параллельном измерении. Не здесь, не сейчас, но где-то — да. Это придаёт странную устойчивость. Как запасной выход, о котором ты знаешь, но не пользуешься им, потому что в зале пока не дымит.

Иногда мне кажется, что я сама выбрала эту роль — не главную, но и не массовку. Такая себе постоянная второстепенная героиня, которую зритель узнаёт по походке или по тому, как она держит чашку. Про меня говорят: «Она здесь с самого начала», — и в этом есть что-то утешительное. Я не рвусь в центр кадра. Центр кадра — это всегда риск: там яркий свет, там плохо видно свои руки, там слишком много ожиданий, и любое движение становится заявлением. Я предпочитаю периферию, где можно шептать, а не кричать.

Мне часто пишут в моменты чужих обвалов. Я не знаю, почему так получается. Может, у меня лицо человека, у которого всегда есть время. Или интонация, в которой нет приговора. Люди приходят, садятся рядом, смотрят в пол и начинают говорить — как будто я не я, а скамейка в парке, которая всё выдержит. Я слушаю и чувствую, как во мне образуются маленькие трещины, но они не болят; они просто напоминают, что я живая, что через меня что-то проходит.

Есть особый вид усталости — не от событий, а от потенциальных событий. От того, что ты всё время держишь внутренний чемодан собранным. Не потому что собираешься уезжать, а потому что вдруг. Вдруг позовут. Вдруг случится. Вдруг сегодня. И ты живёшь с этим «вдруг» как с хроническим фоном, как с шумом в ушах, который замечаешь только в полной тишине. В какой-то момент я решила этот чемодан разобрать. Не демонстративно, без жестов, просто тихо разложить вещи по полкам и сказать себе: если что — соберу снова, я умею.

Покой оказался неожиданно плотным. Я думала, он будет похож на пустоту, а он оказался похож на хорошо убранную комнату, где каждая вещь знает своё место. Мне нравится просыпаться без внутреннего диалога «а вдруг». Мне нравится пить кофе, не проверяя телефон каждые пять минут. Мне нравится, что мои вечера принадлежат мне, а не гипотетическому кому-то, кто может написать или не написать. Это не одиночество — это автономия, и она удивительно сладкая.

Иногда, конечно, прошлые актёры выходят на поклон. Пишут что-то осторожное, почти извиняющееся, как будто боятся нарушить экспозицию. «Я тут подумал…» — опасное начало. «Мне всегда было с тобой легко» — фраза, которая ничего не требует, но многое предполагает. Я читаю, улыбаюсь, отвечаю ровно настолько, насколько хочется, и чувствую, что не делаю шага ни вперёд, ни назад. Я как человек на мосту, который остановился посмотреть на воду и понял, что никуда идти не нужно.

Самое странное — исчезло ощущение, что мне что-то должны. Ни люди, ни судьба, ни время. Очередь предполагает, что ты ждёшь своей очереди по праву. Что есть кассир, который однажды скажет: «Следующий». А если кассы нет? Если это просто пространство, в котором все ходят как хотят, сталкиваются, расходятся, иногда задерживаются рядом? Тогда ждать бессмысленно. Тогда можно просто быть. Это одновременно страшно и освобождающе.

Я стала замечать, как много в мире промежуточных состояний. Не «да» и не «нет», не «вместе» и не «порознь», не «начало» и не «конец». Мы слишком любим чёткие формулировки, потому что они экономят силы. А промежутки требуют внимания. В них нужно присутствовать, а не просто отмечать галочкой. Я учусь присутствовать. Иногда получается, иногда нет, но сам процесс уже ценен.

Есть люди, которых я люблю именно на расстоянии. Не потому что боюсь близости, а потому что на расстоянии они становятся яснее. Как звёзды: подойди слишком близко — сгоришь, отойди — и увидишь созвездие. Мне нравится эта метафора, хотя она, конечно, утешительная. Мы все любим красивые объяснения своим стратегиям выживания. Но пусть. Если это работает, какая разница, как это называется.

Я больше не стою в очереди — я это точно знаю. Я выхожу из неё, когда чувствую, что снова начинаю считать шаги. Иногда я заглядываю внутрь, как в музей: смотрю на людей с номерками, на их нетерпение, на надежду, на то, как они сверяются друг с другом. Я не осуждаю — я помню. Просто сейчас мне не туда. И, ей-богу, так действительно лучше для всех.