Ханс Арп. Из стихов 1939-1945 годов
розы шагают по улицам из фарфора
на краю сказки вяжет ночь себе розы.
прибывает клубок распускаемых аистов фруктов
фараонов арф.
смерть несёт свой трещащий букет под корнем
опустошения.
аисты трещат на печных трубах.
чем-то набитая сказка – ночь.
*
розы шагают по улицам из фарфора и
вывязывают себе из клубка их лет звезду за
звездой.
между звёзд спит плод.
пустые страны чем-то набитые годы хохочущие
чемоданы пускаются в пляс.
аисты жрут фараонов.
розы растут из печных труб.
*
смерть жрёт один год за другим.
фараоны жрут аистов.
между плодами спит звезда. иногда
тихо смеётся она во сне как фарфоровая арфа.
трещащие сказки вывязываемосвязующиеся улицы
пакующиеся аисты пускаются в пляс.
*
печные растущие трубы жрущие арфы
фарфоровеющие букеты пускаются в пляс.
из роз – корень фараонов.
аисты пакуют их печные трубы в их
чемоданы и тянутся в фараонов страну.
1939
в бездну
головой вниз
вверх ногами
он падает в бездну
туда откуда пришёл.
он не имее больше чести в плоти
не кусает вприкуску в закусочной
не ответит в ответ на привет
и не стоит за себя самого когда на него молятся.
головой вниз
вверх ногами
он падает в бездну
туда откуда пришёл.
как заволосатевшая миска
как четвероногий млекопитающий стул
как глухой эхоствол
наполовину полон наполовину пуст.
головой вниз
вверх ногами
он падает в бездну
туда откуда пришёл.
1939
я – лошадь
я еду в поезде
что переполнен.
в моём вагоне
каждое место занято жёнами
на коленях у коих по мужу сидит.
воздух непереносимо тропический.
у всех едущих
зверский голод
все без остановки едят.
вдруг начинают мужья хныкать
и требовать материнскую грудь.
они на жёнах платья растёгивают
и по сердечному тех желанию
свежее молоко сосут.
лишь я не сосу
и не стану иссосанной.
у меня на коленях никто не сидит
и я ни у кого не сижу на коленях
так как я – лошадь.
я сижу – большая и стройная
задние ноги на сидении
и удобно передними
подпираю себя.
я ржу громко хии хии хии.
на моей груди горят
сексопуговицы сексопризыва
прекрасные в ряд
как горящие пуговицы мундира.
о время лета.
о мира далёкая даль.
1939
сказки
неуязвиморогатые бочки
вносят босое эхо.
в бездонном
чихают эфирочасы.
празднично это шумит в султане.
инквизиционные змеи
поют в дисканте.
гипоманийные жабы
прошлёпывают через сливовый джем.
*
хлещет плеть из огня
анималистов мячи прыгают на
присборенногорностаевые луга.
на самом верхнем побеге воздуха
сидит приручённое яйцо
кое выламывается
в нежелающем кончиться vivats.
*
волнится море из перьев.
волнится радости волнами.
это щебечет грает свистит токует трелит
вкруг трона звезды.
*
лучше я не покажу тебе ничего
в моих голубонебесных глазах
чем дать тебе на это ответ.
лучше я возьму телоохранную шерсть
из дырозатычки моей срамостремянки
мономанийный firmamentовладелец.
*
затем побредёт это сквозь волновые леса
через олиственные моря
флюоресцентными взглянет мёртвыми головами
из наших свищей
и карапузов облает.
*
между тем странствует на шнуропрямом просёлке
шнуропрямо червь к горизонту.
по законам перспективы
должен червь становиться всё меньше
и наконец исчезнуть
но наш червь становится больше
чем отдаляется больше
всё больше больше и больше
и заполняет всё мировое пространство наконец.
*
вместетянущие соловьи
тянут проклитиколунно приамовы эли
в высокогрудой летней ночи.
два выдоенных героя
шагают вздыхая
по вздохомосту.
два червя с льняными волнистыми локонами
следуют им в костюме адама
и говорят двум героям:
позвольте нам вас сопровождать
позвольте нам с вами идти на панель
на тире
на стержневой штрих
на штрих штрихов
с линейкою или без.
напомаженные шары кеглей
идут сквозь тряпки.
игральнокостевидные звёзды
пушат перья
как если б хотели
abc
бесхерр- и бездамной плоти
предаться во власть.
1939
ветрогону
на творение дня о ты мой распрыскиватель и прыгун
иль ты не видишь что это востоковеет
да вскоре так овостоковеет
что светлый мозг брызнет из мачт
и осиротешие полярные свечи как прыго-
ручьи выпрыгнут
потому также и ты прыскай и прыгай
мой распрыскиватель и прыгун
так же и из тростей для прогулок будет это
прыскать и прыгать
то же из десяти пальцев рук и десяти пальцев ног
то же из древок знамён ёлок труб мачт
потому так же и ты прыскай и прыгай
уже ревут розы в клетках
уже крокодилы благоухают в вазах
уже прокрадываются поддельные стельки
на цыпочках
на творение дня о ты мой распрыскиватель и прыгун
иль ты не видишь что это медленно западевает
да вскоре так озападеет
что светлый мозг из бутылок брызнет
но не достаточно будет и этого
это будет также ещё юговеть и севереть
и из всего посоховать жердеветь колоть-
резатьжалитьгравировать и прыгать
потому на творение дня о ты мой распрыскиватель и
прыгун
1939
в бугорке из стекла поёт сладостный голос
становились всё больше пустые пространства
в мраморных гнёздах
и когда наконец они были выросшими
благоухали они как цветы
и были охапками что перегружены золотом
собраны
охапки несли их к розовокрасным ново-
рождённым
кои лежали на змеистых дорогах
и прозрачных змеях
и отбрасывали тени слышимые в видимое
*
большие тьфу встают со своих сидений
и теснят малые молнии в щели воздуха
большие молнии разносят малых тьфу
тьфу и молнии летят кувырком сквозь друг друга
*
в бугорке из стекла поёт сладостный голос
но никого в бугорке не увидеть
хоть ни одной глухонемой в нём песчинки
палитры с носами лежат на чёрных перьях
и внимательно слушают голос
облака с забинтованными глазами приближаются
в любопытстве
палитры с носами дают им знак не мешать
*
запятые и точки прыгают в шляпы лобзаний
и так ускользают от щетины весны
коя неистовствуя под зеленоморскими
прогулочными тростями
звёздномилующихся
легкоофартученных пирамид
выквакивает кукареку как слон
и му как бабочка вылаевает
1939
Песня красного
высоко наверху
высоко высоко наверху
поёт красный песню.
красные огненные перья вырастают у красного
и исчезает время.
я вижу сон и пишу.
мне приходят теперь на ум художники и ваятели
коих я лет двадцать тому назад
видел сидящими в кафе odeon.
скомканно и мрачно сидят они тут
отданы неприятнейшему процессу подъятия
внутреннего якоря
и бурчат и борются сами с собой.
и вот уже вновь исчезают эти властители
и курящие яйца лежат на их месте.
если б я не обращал бы внимания
написалось б теперь стихотворение.
пьющему и поющему мне это приходит на ум.
мы пьём и поём
и исчезает время.
это поёт и веет
и странствует на свету.
каким-то днём отшелестим мы как увядшие листья
распадёмся прахом
и станем вновь искрами и звездАми
и петь и пить
и странствовать заупокойносчастливо в огнепёрых манто.
1939
Серое время
Я ощущаю как сквозь меня тянется серое время.
Оно истончает меня.
Оно мстит серо мои сны.
Оно тянется сквозь меня уже так долго.
Я лежу на берегу истекшего моря
у чудовищной раковины на краю.
Что-то крошится выветривается
и иссыпается в глубину.
Пространство медленно распадается.
Я лежу на берегу истекшего моря
у чудовищной раковины на краю.
В ней светит луна.
Большое око
большая жемчужина
в ней светит большая слеза.
Я ощущаю как сквозь меня тянется серое время.
Оно уже так долго тянется сквозь меня.
Оно истончает меня.
Оно мстит серо мои сны.
Я вглядываюсь и дрожу.
Я выветриваюсь.
Белёсы как покинутые строенья стоят мои сны
на берегу истекшего моря
у чудовищной раковины на краю.
Распадаются луны очи жемчужины слёзы.
Я ощущаю как серое время тянется сквозь меня.
Я вижу сны уже так долго.
Я снюсь себе во сне сереющем в серой глубине.
1939 – 1945
Наполовину серна наполовину дева
Нагое видящее сны творенье
наполовину серна наполовину дева
под трухлявым старым древом
в моём видящем сны саду опускается на землю.
Нагое видящее сны творенье
наполовину серна наполовину дева
поверяет трухлявому старому древу
что глаза никогда не затушат
что никогда звёзды не отпылают
что земля – небо.
И трухлявое старое древо
зеленеть начинает и зацветает.
1939 – 1945
Свидетельство о публикации №125122206407