Блокадный хлеб

Обожжены сугробы вьюгой
Гудит февраль и слышен стон
Пустые окна друг на друга
Глядят и тьма их общий дом
На стол кладёт мальчишка робко
Тот свёрток тёмный, как зола
Сто двадцать пять – кусок так дорог
Надежды полон и тепла
Сквозь тихий шёпот, но живой:
«Быть может встретимся весной…»
Сестра лежит. Бессильно тело
Глаза пусты… Два уголька
Рука тонка и пожелтела
Но не дотронулась куска
От скромной пайки половину
Он отложил, а сам дрожит
- Ты ешь! Слаба; – ей пододвинул
Но не взяла. Лежит, молчит…
Метель ревёт за стенкой тонкой
И ветер словно рвётся в бой
Глаза горели у ребёнка
Когда кусок давал он свой
А в доме – мрак. И холод, стужа
Блокадой стянуто кольцо
Свой шарф накинул. Он ей нужен!
Смотрел в родное то лицо
Муко;й не пахнул хлеб тот даже
В нём сила воли, пах войной
Такой ужасной, что не скажешь –
Её не выразить строкой...
И если спросишь – что сильнее
В суровом городе тогда?
То я отвечу: дух в том теле
Что нёс ребёнок сквозь года!
И будет жить в сердцах потомков
Тот жест отважный детских рук
Когда они, среди обломков
Делили хлеб под стонов звук
Хоть снег, и холод, и разруха
Покрыли город, как волной
О силу русского же духа
Разбили немцы гонор свой
Так в дни жесткие блокады
Светилось сердце изнутри
Сто двадцать пять - для Ленинграда
Надежда, вера – для сестры!