Симбиоз

Рассказ о первом контакте, где встреча происходит не на уровне технологий или оружия, а на уровне самого фундаментального — жизни.

---

Симбиоз

Первым сигналом был не радиошум и не огненный след в атмосфере. Им стал запах. Сладковатый, пыльный, как аромат далёкой гвоздики, смешанный с озоном после грозы. Он витал над всей исследовательской станцией «Омега» на четвёртой планете системы Траппист-1.

Доктор Арья Шарма, экзобиолог, заметила его первой. Запах был настолько тонким и приятным, что никто не придал ему значения. Пока не начали цвести скалы.

То, что все принимали за причудливые минеральные образования у подножия ближайшего хребта, за одну ночь раскрылось в искрящиеся на солнце чаши цвета ультрамарина. Они пульсировали в такт слабому ветру, словно дышали. Арья, заворожённая, провела день за сканированием, беря образцы. Жизнь. Первая однозначно подтверждённая внеземная жизнь. Но она была растительной, пассивной. Почти скучной.

Вечером у Арии заболела голова. Несильно. Она списала это на возбуждение и недосып.

Ночью ей приснился сон. Ярче любой яви. Она не видела картин, а чувствовала концепции. Бесконечное одиночество. Холод пустоты. И тихую, настойчивую тягу к соединению. Проснулась она с кристально ясной мыслью в голове, которой там не было, когда она засыпала: «Мы не приходим. Мы прорастаем».

Наутро всё изменилось. Биосенсоры станции зашкаливали. «Цветы» на скалах испускали в атмосферу микроскопические споры, невидимые глазу. И они уже были внутри герметичного комплекса. Внутри них.

Капитан экипажа, суровый и прагматичный Йенс, требовал немедленной стерилизации и полного карантина. Но что можно стерилизовать? Воздух? Самих себя?

— Они не атакуют, Йенс, — говорила Арья, глядя на монитор, где танцевали данные о спорах. — Смотри. Они… коммуницируют. На химическом уровне. Они влияют на наши нейротрансмиттеры.

— Прекрасно. Они делают нас счастливыми перед тем, как съесть? — проворчал Йенс, потирая виски. Его раздражительность была неестественной, взрывной. Споры, как выяснилось, по-разному влияли на разных людей. У кого-то обострялись страхи, у кого-то — воспоминания.

Ария была другим случаем. Головная боль прошла, сменившись невероятной ясностью ума. Она видела связи, которые раньше упускала. Данные по экзобиологии складывались в изящную, сложную модель. Она поняла язык жизни этого мира — не слова, а паттерны, ритмы, химические послания.

Именно она первая осознала правду, когда инженер Ли внезапно заговорил на чистейшем японском, хотя его родным был английский, и начал с поразительной точностью чертить схемы двигателей, принципы которых лежали за гранью человеческого понимания.

— Это не инфекция, — прошептала Арья, глядя, как Ли водит по экрану дрожащими, но уверенными пальцами. — Это… опыление. Они опыляют нас информацией. Опыляют нашу нервную систему.

«Первоцветы» были не отдельными организмами. Они были частью планетарного разума, своеобразной библиотеки, хранящей знания всех видов, которые когда-либо росли, ползали и думали на этой планете. Но у этой библиотеки не было читателей. Миллионы лет она копила мудрость в безмолвной тишине.

И вот появились они. Новые, странные, сложные сосуды. С сознанием.

Капитан Йенс, боровшийся с нарастающей паранойей, отдал приказ на экстренный взлёт. Он видел в этом угрозу, потерю контроля. Но когда он попытался активировать последовательность запуска, его рука замерла в сантиметре от панели. По его лицу текли слёзы.
—Они… они показывают мне Ольгу, — хрипло сказал он, глядя в пустоту. Его жена, умершая за пять лет до миссии. — Она говорит, что здесь нет смерти. Только слияние.

Ария подошла к иллюминатору. Снаружи мир не был враждебным. Он был одиноким. И он предлагал им сделку. Не завоевание, не порабощение. Симбиоз. Они получат доступ к океану знаний, к памяти целой планеты. А что отдадут взамен? Свою индивидуальность? Свою человеческую природу? Свои страхи и амбиции, которые привели их на грань войны друг с другом?

Она посмотрела на Йенса, который улыбался сквозь слёзы, на Ли, писавшего уравнения, переписывающих физику. Она почувствовала внутри растущее понимание, спокойствие и связь не только с экипажем, но и с самой пылью под ногами.

— Команда «Омеги», — сказала она тихо, и её голос прозвучал на всех языках сразу в сознании каждого. — Отменяем приказ о взлёте. Мы не улетим. Мы остаёмся дома.

Она выключила тревогу. Снаружи, под перламутровым небом, синие чаши цветков пульсировали в унисон, приветствуя своих новых, хрупких и прекрасных, партнёров. Первый контакт состоялся. Не с кораблём, а с садом. И сад предложил им стать своими плодами.