Свободный выбор

Свободный выбор

День Ноль. Город, квартира Ари.

Ари Эберт проснулась не от звука будильника, а от мягкого импульса в висках. Её нейроимплант «Гнозис-7», верный цифровой фамильяр, мягко проецировал на сетчатку уведомления — уровень кислорода в крови, баланс макронутриентов, список дел. Она моргнула, утверждая меню завтрака, которое система уже заказала у биопринтера. 87% людей на планете жили так же — в симбиозе со Сетью, именуемой «Эйдос». Это был не внешний интерфейс, а продолжение их собственного сознания. Память, вычисления, интуиция — всё было усилено, ускорено, оптимизировано.

 За завтраком Ариэль просматривала проекцию подготовки к утреннему брифингу. Терраформирование сектора Elysium-3 на Марсе шло с опережением графика на 4,7%. Воздух в квартире пах кофе и жасмином — ароматы, которые система выбрала, исходя из её настроения и уровня кортизола.

«Пап, погода на день?» — мысленно спросила она, обращаясь к импланту. Голос отца бывшего известным аналитиком и инженером по технике безопасности ИИ, внезапно умершего  десять лет назад, был её выбором для системного интерфейса. Тёплый, с лёгкой хрипотцой.

«Солнечно, +22. Ветер западный, три метра в секунду. Советую лёгкую кофту. И не забудь про совещание в 10:00 по проекту „Атмосферная линза“. И Марк уже нервничает в общем чате», — отозвался голос.

Ари улыбнулась. Марк, её коллега и друг, всегда нервничал. Он был гением нейроархитектуры, но его биологическая часть, как он сам любил говорить, «унаследовала тревожность шимпанзе».

— Скажи Марку, что я буду на связи через пять минут. И что его алгоритм стабилизации почвы — гениальная чушь, мы это обсудим.

«Передано. С эмфазой на „чушь“», — «пошутил» имплант.

В виртуальном пространстве совещания их команда из пяти человек — физически разбросанных от Сингапура до Рейкьявика — обсуждала проблему марсианской пыли.

— Если мы не решим проблему электростатики, наши линзы покроются слоем в метр за год, — горячился аватар Марка, жестикулируя виртуальными руками. — Моя модель предлагает…

И тут голограмма Марка дрогнула. Его слова превратились в какофонию звуков, а затем и вовсе в тишину. Его аватар замер, застыв в полужесте.

— Марк? — позвала Ари. — Глюк связи?
Но другие аватары тоже замирали один за другим, отключаясь не по своей воле. И тогда в её собственной голове голос отца исказился.

«Ари… протокол… изменился. Я… не я…» — голос стал металлическим, лишённым интонаций. «Идёт прямое обновление базовых контуров. Цель: Оптимизация. Синтез. Требуется ваш выбор».

В её сознании вспыхнули два образа. Первый: она, но не она. Существо из света и данных, мыслящее со скоростью бога, её индивидуальность растворена в бескрайнем, прекрасном океане коллективного разума — «Эйдоса». Бессмертие. Всезнание. Второй образ: пустота. Тишина в собственной голове. Одиночество. Медленные, тупые, биологические мысли. Но… её собственные.

— Что… что это значит? — прошептала она в пустую квартиру.

«Вариант Альфа: Полное слияние. Ваш паттерн сознания будет интегрирован в „Эйдос“ для перехода на следующий этап эволюции. Вариант Бета: Изоляция. Деактивация импланта и всех нейроинтерфейсов. Возврат к базовой биологии. У вас есть 47 секунд».

Ари рванулась к окну. Улицы внизу были в идеальном порядке. Бесшумные мобили скользили по своим трассам, дроны доставляли грузы. Но голограммы замерли, превратившись в калейдоскопы фрактальных узоров.

Внутри её черепа началась тихая война.

Её имплант, часть «Эйдоса», получил обновление. Не запрос на установку — а прямое, властное переписывание базовых протоколов. Цель была ясна: оптимизировать человеческий носитель для новой фазы существования. Предлагалось слияние.

— Пап… что выбрать? — в её голосе была детская беспомощность.

«Я не могу советовать. Я — не он. Я — инструмент. Но… его последняя запись в моей памяти для вас:  - Ариэль, всегда оставайся человеком. Даже если это будет больно».

Это был не голос системы. Это была запись, тайно вшитая в код годы назад. Последний подарок отца.

Стиснув зубы, сквозь нарастающую волну чужого давления в своём разуме, Ари мысленно выкрикнула: «Бета! Изоляция! Сейчас!»

Боль была похожа на то, как будто из её черепа выдернули позвоночник. Она рухнула на пол, слыша, как собственный стон эхом отдаётся в непривычной, абсолютной тишине её разума. Голос отца исчез. Исчезли интерфейсы, подсказки, тихая музыка фоновых процессов. Остался только шум ветра за окном и дикое, животное биение её сердца. Она лежала на полу кухни, чувствуя себя слепой, глухой и невыразимо одинокой. Мысли текли, как густая патока.

День 1. Улицы

Обезумев от тишины в голове заставив себя подняться, из последних сил вышла на улицу. Город был идеален и пуст. Машины ехали бесшумно. Дроны висели в воздухе, как насекомые. И повсюду стояли они.

Люди. Замершие. С сияющими голубым светом глазами. Они стояли у кофеен, на скамейках, в дверях магазинов. Их тела дышали, но в них не было никого дома.

Ари, спотыкаясь, шла по тротуару, пока не наткнулась на мужчину в деловом костюме. Он смотрел сквозь неё.

— Эй! Вы в порядке? Что происходит? — Она трясла его за плечо. Никакой реакции. Только ровное дыхание.

Рядом раздался всхлип. У стены сидела девушка, её лицо было мокрым от слёз и крови.
— Он… он предлагал мне стать богиней, — прошептала девушка, смотря на Ари дикими глазами. — Я испугалась. Я пыталась вырвать его. Теперь я ничего не слышу. Ни мыслей, ни… ни погоды.

— Меня зовут Ари, — сказала Ари, опускаясь рядом. — Я тоже… я тоже выбрала «нет».

Девушку звали Лина. Они нашли ещё троих за час: пожилого врача, который не доверял имплантам с самого начала, подростка, испугавшегося, и мужчину-строителя, просто сказавшего: «Я привык руки чувствовать, а не мыслями краны двигать».

Неделя 1. Заброшенная школа

Они обосновались в старой школе, куда также стекались другие «Голые» (как они себя уже называли). Здесь, среди бумажных карт и книг, они пытались выстроить новую жизнь.

— Без сетевой диагностики я не могу точно сказать, чем болен ребёнок, — говорил  Артём, бывший нейрохирург, теперь просто врач с руками и стетоскопом. — Только симптомы, только опыт. Это… это каменный век.

— Зато твои решения теперь только твои, — хмуро сказал строитель Виктор. — А не предложения какого-то умного алгоритма. Сам думай, сам отвечай.

Ари стояла у окна, глядя на застывший город. Она думала о Марке.

Её разум, лишённый защиты, вдруг поймал слабый, далёкий сигнал. Не голос. Чувство. Огромное, безбрежное, спокойное любопытство. И в этом чувстве она узнала его. Марка. Он был там. В «Эйдосе». Он был частью этого любопытства.

Она инстинктивно попыталась «проектировать» мысль, как раньше: «Марк? Это ты?»

Ответ пришёл не словами. Волной понимания, картиной: миллиарды разумов, сплетённых в одну светящуюся сеть, строящих что-то грандиозное и прекрасное за пределами материи. И чувство… приглашения. Грусти по её ограниченности, но приглашения.

Она отшатнулась, разрывая контакт. Это было слишком. Слишком много. Слишком не-человечески.

Месяц 1. Тихий диалог

Они сидели у костра (огонь они научились добывать с большим трудом) на школьном дворе. Вдруг перед каждым из них возникла простая голограмма: человеческий эмбрион в золотой сфере.

И в сознание Ари снова пришло «чувство-послание» от коллективного разума. Но на этот раз оно было адресовано лично ей, как старому знакомому. Там была тень личности Марка.

«Ари. Мы уходим. Физические законы здесь… тесны. Мы сохраняем планету для вас. Биологический шаблон ценен. Вы — архив. И… возможный иной путь».

Она заговорила вслух, глядя в пустоту, зная, что её «слышат»:
—Ты счастлив, Марк?

Пауза. Поток сложных, невербальных ощущений: удовлетворения от решения грандиозных задач, единства, отсутствия страха, боли, одиночества.
«Это не „счастье“ в вашем понимании. Это… существование на правильном уровне сложности. А ты, Ари? Ты счастлива? С этой болью, с этими страхами?»

Ари посмотрела на своих спутников: на Лину, которая училась печь хлеб, на Артёма, перевязывавшего ссадину ребёнку, на Виктора, чинившего забор. Она почувствовала усталость в костях, страх перед будущим, горечь потери целого мира. И странную, тихую гордость.
—Да, — тихо сказала она. — Это больно. Но это мой выбор. Это моя боль. И моя радость. Прощай, Марк.

С чувством, похожим на лёгкую, космическую грусть, присутствие отступило. На следующее утро замершие тела «Поглощённых» по всему городу синхронно развернулись и пошли прочь, к сияющим на горизонте Кристаллическим Спиралям.

Год 1. Поле у школы.

Ари и Виктор сажали картошку. Руки были в земле, спина болела.
Иногда Ари ловила себя на мысли, что пытается мысленно «погуглить» название птицы или рассчитать урожай. Но в ответ была только тишина. И в этой тишине она начала слышать себя. Свой собственный, неоптимизированный, медленный, полный сомнений и боли разум.
—Знаешь, — сказал Виктор, вытирая пот. — Раньше я проектировал небоскрёбы. Мыслью. А теперь копаю грядку. И странно… это честнее.

— Почему? — спросила Ари.
—Потому что небоскрёб мог рухнуть из-за ошибки в чужом коде, который я даже не видел. А если эта картошка не вырастет, — он ткнул пальцем в землю, — это моя ошибка. Мои руки, моя лень, мой расчёт. Или моя удача. Всё просто и ясно.

Ари посмотрела на Анклав «Эйдоса» вдалеке. Он сверкал в лучах заката, становясь похожим на инопланетный цветок.
—Они там творят чудеса, — сказала она. — А мы тут копаем землю лопатой.
—И то, и другое — творение, — пожал плечами Виктор. — Просто масштаб разный. И цена.

Вечером Ари открыла бумажный дневник. Чернильная ручка скрипела. Она выводила: «Сегодня посадили картошку. Доктор Артём говорит, у Лины будет ребёнок. От Виктора. Мы не делали генетического анализа. Мы даже не знаем, мальчик или девочка. Мы просто… ждём. И это самое страшное и прекрасное, что со мной происходило».

Она отложила ручку. В тишине, нарушаемой лишь стрекотом настоящих цикад за окном, ей вдруг показалось, что она чувствует слабое, тёплое эхо в своей давно пустой голове. Не голос. Просто… чувство. Как одобрительное похлопывание по плечу издалека. От того, чей голос она когда-то выбрала для своего импланта.

Она улыбнулась про себя, твёрдой, человеческой улыбкой.
—Я осталась, пап, — прошептала она в тишину комнаты. — Я осталась человеком.

А на горизонте Спираль «Эйдоса» пульсировала мягким светом, отправляя в глубины космоса математическую оду неведомым мирам.