Не воспоминания, а возрождения

Отчего непосредственность воспоминания доставляет такое наслаждение? Прусту, Газданову, Кьеркегору, любому другому человеку? Независимо от того, что потом он с ним делает или не делает? Распечатывает ли он запечатанные горшки памяти, чтобы потрудиться и понять что-то как Пруст или же просто в очередной раз окунается в себя, но как бы в другого - уже ушедшего, уже потерянного, но вдруг неожиданно вернувшегося вновь - это вызывает достаточно сильные эмоции, иногда негативные, иногда позитивные, но всякий раз повторение, удвоение усиливает нас и является пружиной замедленного действия.

Я имею ввиду, конечно же, не использование памяти человеком, а провал человека в самого себя через память. Редукцию времени наяву. Это любование своей вечностью. Это обнаружение себя реальным вне реальности. Спонтанное или же дерзающее быть вызванным как заклятым через магическую форму естественно, а не рациональную.

Сознательно повториться нельзя. Если только сама судьба тебя не повторяет как клавишу на пианино - то есть бессознательно. Но метафизически, но магически повториться можно. И вкус именно этой магии ощущал Пруст на своём языке. Нам нравиться завораживать время, а не служить его жертвой. Ибо в моей вечности время движется по кругу, и только когда я теряю эту вечность, время начинает возить мордой по кругу меня самого.

В конечном счёте вопрос стоит о возрождении, ключи от которого сжимает в своих когтистых лапах эта загадочная птица Феникс.