Забудь моё имя. Как выжить...
Сначала Даркову привели к начальнику районного отдела милиции Зёмину Василию Николаевичу. Он продержал её в своём кабинете два часа, шутил, говорил ей комплименты, как бы вскользь расспрашивал о членах Народного фронта: "Кто тебе помогает? Кто вами руководит? Какие у них цели?". Она отшучивалась, не называя фамилии, говорила, что все люди достойные и авторитетные. А цель одна у всех - скинуть власть партийной верхушки.
- Дурочка ты, Маша, кто ж вам позволит? Партия — это сила!
- Василий Николаевич, вы ж и сами в это не верите. Партия давно не сила. Это проржавевшая разваливающаяся машина. Ей недолго осталось быть у руля.
- Ты мне тут антисоветскую пропаганду не разводи!
- Василий Николаевич, я арестована?
- Нет. Ты задержана для беседы. Я должен тебе объяснить, что ты нарушаешь закон.
- Какой? Что я нарушила во время поездки на дачу?
- Ты ведёшь подрывную деятельность. Печатаешь листовки. Печатный станок у тебя где?
- Дома. Мы приедем.
- Приезжайте.
После милиции её повезли к Григорьеву в горком партии. Он сидел за столом и листал её дело. Даркова появилась в двери, смело прошла к столу и села на стул.
- Даркова, ты обнаглела! Я тебя не приглашал садиться.
- А я устала. Зёмин меня два часа мучил, теперь вы. Что вам от меня надо?
- Мне надо, чтоб ты прекратила свою неформальную деятельность.
- Я не делаю ничего противозаконного. Назовите мне, какую статью нашей конституции я нарушила?
- Ты собираешь у себя в квартире неблагонадёжных граждан.
- Девяностолетняя участница войны и простые женщины домохозяйки - их вы называете неблагонадёжными гражданами? Они просто приходят ко мне в гости. У нас что, запрещено в гости ходить?
- Ты занимаешься тунеядством.
- А не вы ли мне выдали "волчий билет", что меня даже в дворники не берут?!
- И не возьмут! Поголодаешь, приползёшь просить, чтоб тебя взяли хотя бы туалеты мыть!
- Не приползу! С голоду буду умирать, а не приползу! Всё, хватит, я устала, и пошла домой.
Даркова резко встала со стула, хлопнула дверью и быстро побежала, громко стуча каблучками по каменным ступеням пустого здания горкома. Рабочий день закончился.
6.
Ноги подкашивались, в глазах было темно. Мария шла на ощупь, натыкаясь то на деревья в сквере, то на лавочки по аллее. Слёзы сами текли и текли по щекам, а рыдания застряли где-то внутри и рвали грудь.
Истерический сигнал машины и визг тормозов чуть привели её в себя. Водитель выскочил из машины с руганью:
- Дура, куда прёшь?! Жить надоело? – но глянув на женщину в слезах, затих, сел в машину и уехал.
Мария вернулась в февральский сквер, холодный, пустынный и присела на лавочку: «Надо успокоиться и осмыслить, что же с ней произошло? А то и впрямь под машину угожу. Подумаешь, из партии исключили. Да эта партия сама скоро развалится!» - успокаивала она себя. И всё же было ужасно обидно. Ведь она в комсомол и в парию вступала по убеждению. Она искренне верила в идеи коммунизма. Её идеалами были революционеры, герои гражданской войны, и, вступив в схватку с партийной номенклатурой, она представляла себя борцом за очищение партии. Какая наивная дура была?! И тут исключение, и не на местном уровне. «Исключение Дарковой из рядов КПСС поддерживаю…», - эта фраза из решения партийного бюро из Москвы врезалась осколком в мозг, и болью отдавалось в сердце. Ей дали понять, что она партии не нужна. Рухнули в один момент все идеалы. Образовалась пустота, страшная пугающая пустота. Как жить? Зачем жить?
Люди в Советском союзе привыкли, что всей их жизнью руководила партия. Самостоятельно жить никто не умел.
Пришло время перемен. Жёсткое, страшное. Пугала, прежде всего, неизвестность, что будет с людьми, со страной?!
После того, как Мария Даркова отвезла подписные листы, с работы её сократили, из партии исключили, на работу её никуда не принимали, даже дворником. Когда она заболела и поступила по скорой, с температурой в женское отделение больницы, заведующий отделением, узнав её, выписал с температурой. Она превратилась во врага народа, антисоветчицу. Хорошо, что это был девяностый год, и старая власть была уже слаба. Её не закрыли в «психушку», не посадили в тюрьму, не выслали за границу. А выжить ей помогали родители, друзья, тайные сторонники.
Так, редактор районной газеты тайком, вечером пришёл к ней, жили они почти рядом, и предложил:
- Марья Степановна, мне неловко вам такое предлагать, но подумал, если вам не на что жить, может, вы согласитесь мыть подъезды в нашем доме?
- Спасибо, Иван Андреевич, я очень вам благодарна за предложение, - Она согласилась, так как другой работы всё равно не было, а эта была не официальной. Только попросил Иван Андреевич приходить или очень рано, или поздно вечером, когда её никто не мог увидеть. Он сам собирал деньги с жильцов и отдавал ей. И дача выручала. Овощи, фрукты, ягоды, зелень – всё было своё. Клубнику даже удавалось продать, так как сорт был ранний, цену давали хорошую. Дачный участок заполонил дикий чеснок и сама рассеявшаяся петрушка, раньше она выпалывала их нещадно, а тут и они пошли в ход. Накопав ворох чеснока, заносила его в домик, и вечерами вязала пучки, добавляя к ним петрушку, которая тоже росла везде, а утром на первом автобусе везла зелень на стихийный рынок к многоэтажным домам. Присматриваясь к другим торговкам, поняла, что продавать можно всё: корешки марины для покраски яиц на пасху, кисточки калины и рябины, которых на бесхозных дачах росло великое множество, лекарственные травы, которые она как сорняки раньше вырывала с грядок, а теперь поняла их ценность. Подорожник, ромашку, спорыш, шалфей, цикорий, донник собирала у себя на даче и рядом вдоль старого русла реки, за чабрецом ездила на холмы, за зверобоем – в лес. Разложенные по тряпичным мешочкам целебные сборы, разлетались в сезон простуд, как горячие пирожки. Торговля приносила неплохие доходы, так и выживала.
Она училась жить при новом строе на ходу, жизнь сама учила.
Продолжение:http://stihi.ru/2025/12/19/6971
Свидетельство о публикации №125121906922