Невозможная встреча

Вечер ласкал вековые дубы,
Но фонари темноту прогоняли.
Свет осторожно касался воды,
Звёзды с луною в пруду утопали.

Гордо фланируя, как паладин,
Я вдохновлялся цветеньем нарцисса.
В парке гулял молодой исполин,
Словно сапожник, в толпе матерился.

Банки нечитанной прессой прикрыв,
Группа греховный напиток вкушала.
Сей неприличный безумный порыв
Стал воплощением дикого нрава.

Вечером жизнь неприлично смела,
Пахла романтика здесь алкоголем,
Пиво постылая пара пила,
Парк оказался цинизмом наполнен.

Дева вальяжно курила табак,
Тоненький стан обнажая нескромно.
Видеть утехи безбожные так
Совестно было, отчасти позорно!

Звёздная сеть залилась серебром,
Ветви склонила печальная ива.
Облик луны показался серпом,
Пергола острою, как гильотина.

Я устремился в нефритный простор,
Чтобы найти безмятежное место.
Если сегодня господствует вздор,
Мне современнось становится пресна.

Взору открылся внезапно вдали
Образ загадочный и отстранённый.
Эта задумчивость, эти черты,
Этот знакомый пиджак бирюзовый!

Гений в тени отрешённо сидел
Под односкатной изогнутой крышей.
Я с неподдельным восторгом узрел
Уровень, мне недоступный, превысший.

Это — звезда, озарившая тьму,
Гуру в искусстве, вершина златая.
Я поклонился невольно ему,
Прошлое здешних дубов вспоминая.

Нет! Невозможно увидеть его
В грубой среде новомодной греховной.
Царство загробное стало давно
Вечным приютом душе благородной.

Старый Аптекарский сей огород —
Ныне петровский ухоженный садик.
Дом голубой возвращения ждёт,
Без литератора он безотраден.

Только душой ощущаю легко
В новом пустынном приюте безверий
Гордый возвышенный образ его —
Это задумчивый Брюсов Валерий.