Белые снегири - 72 -3-

3. НАША ПРОЗА
(Рассказы, новеллы).

Александр ВОРОНИН
(г. Дубна, Талдомского г. о., Московской обл.),
Член Союза писателей России


ШЕФСКАЯ ПОМОЩЬ КОЛХОЗАМ

                При советской власти не было безработицы. Все вроде бы были чем-то заняты и одновременно на всех заборах висели объявления: требуются, требуются, требуются. И при этом везде был скрытый бардак и неразбериха. Ни одна отрасль самостоятельно ни с чем не справлялась, везде нужны были авралы и экстренные вмешательства руководства сверху. Так повелось со времён Петра Первого - пока не наорёшь на бездельников, палкой по спине не отходишь хорошенько,  будет сидеть,  ковырять  в  носу  или  пить  водку.
                На стройках в качестве дешёвой (а то и вообще бесплатной) рабочей силы сначала работали заключённые, а потом военные строители. В промышленности - пэтэушники и студенты-практиканты. После окончания бесплатного обучения в ПТУ, техникумах и вузах, надо было обязательно отработать три года по направлению там, куда тебя распределит учебное заведение. Посылали в основном туда, где был дефицит рабочих кадров. Расчёт был прост - за три года молодой специалист мог жениться, получить комнату в общежитии, привыкнуть к этому месту и остаться в той глухомани  надолго. Вот  так   и  решались  кадровые   вопросы.
                Хуже всех дела обстояли в сельском хозяйстве. После второй волны массового бегства крестьян из голодной деревни  в сытый город (50-60-е годы), там  некому стало работать. Поэтому  партия обязала предприятия городов оказывать шефскую помощь умирающим колхозам и совхозам. А миллионные долги государству время от времени списывали и давали новые кредиты, которые бездарное руководство также успешно развеивало по ветру. Были в стране несколько показательных колхозов, куда возили иностранные делегации, чтобы показать преимущество социализма над капитализмом. Но это была чистая пропаганда - один этот колхоз получал столько денег, сколько все остальные вместе взятые  в  области. Отсюда  и  красивые показатели, обилие техники, уютные дома  и   ровные   дороги.
                Ещё в школе, нас автобусами на один день вывозили осенью в соседние колхозы на уборку урожая. Это считалось трудовым воспитанием подрастающего поколения. Нас радовало только то, что вместо нудных уроков, мы целый день бегали по полям. А в сельских школах в это время вообще на месяц-другой отменяли учёбу и целыми классами дети колхозников пахали на полях почти бесплатно, как негры на плантациях. После восьмого класса я поехал в летний трудовой лагерь под Серпухов на берег Оки. Из Дубны шла целая колонна "Икарусов", спереди и сзади нас сопровождали машины милиции с синими мигалками, как правительственную делегацию или космонавтов. Жили мы в поле  в военных  палатках,  по двадцать человек в каждой. Всего человек  200 школьников было. Работали только до обеда, а потом были спортивные игры и экскурсии. Девчата собирали клубнику, а ребята пололи свёклу, капусту и прочие овощи. Поля на заливных лугах Оки были бескрайние, тянулись до горизонта. Совхоз назывался Туровский.  Бригадиром у нас была молодая женщина необычайной красоты: с длинной косой, тонкой талией, высокой  грудью, голубыми  глазами и редким именем Руфина. Все парни в неё сразу  влюбились и всячески старались перед ней показать свою удаль. А я был тогда тощим очкариком и только вздыхал, глядя на неё со стороны. Через несколько лет я увидел в кино артистку Руфину Нифонтову, очень  похожую  на  нашу  бригадиршу  и  лицом,  и  именем.
                Положенный месяц мы так и не отработали - из-за антисанитарии началась эпидемия дизентерии. Вместо работы на полях мы все сидели по окрестным кустам с газетками в руках.  За нами  приехали  автобусы, а всё вокруг лагеря какие-то мужики густо обсыпали хлоркой. Но воспоминания остались на всю жизнь. Тем более,  что мы там  были  почти  всем  классом.
                Осенью 1971 и 1972 годов я работал под Конаково в деревне Юренево. Нас было 30 парней, целая спецгруппа будущих электриков. В основном убирали картошку и сушили зерно на зернотоках.  Пили красненькое вино и до утра гуляли со студентками,  жившими в соседней деревне Верханово. Еду из колхозных продуктов нам готовил  прямо на улице под навесом один из нас - Вовка Карпенко, по кличке Грузин, так как он был родом из-под Туапсе. В 1973 году нас, как старшекурсников, писавших  дипломы,  вывозили в колхоз  редко и только  на один  день  на  автобусе  туда  и  обратно.
                С 1974 по 1977 года я работал на подстанции в районном центре Антропово Костромской области. Там тоже вокруг были колхозы, в которых  регулярно пропадала  и уходила в зиму под снег  часть урожая. Райком партии давал разнарядку и все организации гоняли своих работников в колхоз. Несколько раз за лето и мы, электрики, на своих машинах  выезжали в подшефные колхозы. Запомнилась одна из первых поездок, когда мы на поле огребали сено. Поработав часа два на жаре, мужики зароптали, что пора подумать об обеде и о расчёте за труд. Они посадили начальника  в машину и отправили в контору колхоза. Часа через два он вернулся с закуской и с несколькими трёхлитровыми банками красного вина, которые тут же поставили в воду охлаждаться. Про работу, про партию, пославшую нас на трудовой подвиг, и про коров, которым зимой есть нечего будет, тут же забыли. Все дружно побросали грабли с вилами и стали на берегу речки накрывать поляну. К привезённому из магазина хлебу и рыбным консервам, каждый добавлял свои деликатесы, в основном яйца, огурцы и зелёный лук. Пили гранёными стаканами. Я только недавно влился в коллектив, плохо знал людей, и поэтому стеснялся много пить. Старался  подольше  плавать в чистой тихой речке. Места там были красивые, сидели мы на травке рядом с песочным пляжем. Под вечер я оказался самым трезвым и помогал мастеру Вите Куликову закидывать мужиков в кузов на мягкое сено. Тридцать километров до дома мы ехали несколько часов. Шофёр  Аркаха Воронов, хотя  и  бил  себя  в  грудь, как герой  Буркова в  кино, что он никогда не пьянеет, но через каждые пять километров клал голову на руль и сладко засыпал. Он был водителем первого класса и поэтому никогда не забывал остановиться перед этим и заглушить мотор. Во время остановок я вылезал из кабины и бежал в лес или к придорожной канаве, чтобы   намочить   чью-то   рубаху водой   и отжать её   Аркахе на голову. Он немного приходил в себя, благодарил меня за поддержку, заводил машину и мы тихонько проезжали ещё несколько километров, но как только вода на нём высыхала, он опять  тыкался головой  в  руль. А в это время в кузове мастер Куликов руководил хором электриков и следил, чтобы танцевали они только лёжа или сидя, а то могли бы на ходу вывалиться за борт. Повезло нам в этот день, что погода была тёплая и солнечная - доехали в открытой машине все сухие. Остальные поездки в колхоз были  примерно похожи на эту, но каждая с какой-нибудь своей  запоминающейся  историей.
                С 1978 года я работал на стройке и нас тоже регулярно вывозили автобусами в колхоз на один день. Под Дмитров и под Талдом. Летом пололи капусту, свёклу, морковь, а осенью их же и убирали. Да ещё  второй наш хлеб - картошку. Из колхоза мы подпольно везли сумками  капусту, морковь, свёклу, даже картошку. Стоили эти овощи в магазинах тогда копейки, у многих были свои огороды, могли бы обойтись и без этих украденных десяти килограмм, но тут было дело принципа. Во-первых, так мы мстили бездарному руководству страны, развалившему сельское хозяйство; во-вторых, видели бардак на полях, то, как гибнет большая часть урожая, и, украв чуть-чуть, думали, что выполняем этим продовольственную программу партии, спасая хоть что-то; а в-третьих, мы уже привыкли жить по принципу - с паршивой овцы, хоть шерсти клок. Да и дома приятно было почувствовать себя хотя бы на час хозяином и кормильцем семьи, когда выкладывал на стол пару кочанов капусты или полтора десятка  крупных  отборных  морковок.
                Иногда нас посылали не в колхоз, а на базу ОРСа ОИЯИ, где тоже всё гнило и портилось. Перебирали картошку, яблоки, апельсины. С собой выносить не разрешали, но там мы наедались от пуза, особенно дефицитных в то время апельсинов. Бананов в 70-80-е годы почему-то на базах ещё не было. Капусту квасить в резиновых болотных сапогах мне тоже не довелось ни разу. Хотя многие рассказывали,  как  они  топтались   в   огромных  чанах,  уминая  капусту.
                За все годы поездок в колхозы мне ни разу не удалось пособирать клубнику или другие  какие ягоды. Да и яблоки в наших краях редкость. Хотя в газетах часто читал приглашения на уборку ягод и фруктов, но съездить никуда не удалось. Из нас только сестра Лена ещё в школе ездила со спортивным лагерем в Крым на уборку винограда. От её рассказов о том, как они объедались  виноградом,  у  всех  текли  слюнки.
                Даже на Чёрном море нас заставляли работать в совхозе. База отдыха "Строитель" в Имеретинской бухте под Адлером была построена на земле совхоза и они просили, чтобы каждый отдыхающий взрослый отработал по три дня (с утра и до обеда) на полях совхоза. И там я собирал в ящики перец, баклажаны, помидоры. Женщины рвали и вязали в пучки петрушку и разные другие травы-приправы. Один раз почти все в первый же день обожглись какой-то ядовитой росой  и покрылись волдырями. На этом шефская помощь и закончилась. Половина отдыхающих неделю сидела в тени, замотанная бинтами и перемазанная зелёнкой. Меня Бог миловал,  так  как  я  именно в   этот  день  сидел  в  няньках  с  дочкой    и  соседскими  детьми.


ШЕЛЬМА

                В русском языке есть много пословиц и поговорок про необычных, чем-то выделяющихся из общей толпы людей. Они или поцелованы Богом, или родились в рубашке, или их  дурак  понюхал. Обычно таких людей выделяет Бог или дьявол, этим самым, приближая к себе, или давая остальным людям знак - будьте внимательны к этому человеку, он не тот, кем кажется с первого взгляда. О хитрых и жуликоватых людях в народе говорят - Бог шельму метит. Но иногда так говорят и о тех, у кого есть что-то необычное во внешности. Например, белый клок волос на голове, большое родимое пятно на лице или что-нибудь ещё в этом роде.
                Однажды в деревне я тоже встретил такого человека.  На нашем конце в третьем доме от края жила семья Синюковых. Отец - тракторист дядя Федя, был здоровый угрюмый мужичище двухметрового роста. В пьяном виде он хватался за нож и несколько человек порезал в деревне, правда, не до смерти, поэтому много ему не давали за такое баловство. Мать работала дояркой, была тихая, худая и незаметная: ходила  всю жизнь в  синем  халате и надвинутом на  глаза  платке.  И, по-моему,  у  неё  было плохо  с  дикцией – половину  того,  что она  бормотала  скороговоркой,  никто  не  понимал.  Детей было четверо - две дочки и два сына. Я дружил с самым младшим - Колькой. А самой старшей была красавица Валя, она в то время уже работала в городе и приезжала на выходные к родителям за деревенскими продуктами. Однажды она приехала вместе с очередным женихом, весёлым  красивым  парнем. Мне он сразу понравился. Всё в нём подходило под мой идеал настоящего мужчины - плечистый, с накачанной мускулатурой, с добродушным лицом и смеющимися глазами. А главное, он мог говорить без остановки целый день. Оба выходных мы с Колькой и просидели у них под окошком, слушая его рассказы. Иногда Валя выглядывала в окно, слушала его болтовню, любовалась своим красавцем, а нам со смехом говорила: "- Не верьте вы ни одному его слову! Он же всё вам врёт! Он и мне всегда врёт через слово". На такие обвинения в свой адрес городской жених только широко улыбался, разводил руками и начинал в очередной раз, не стесняясь нас, признаваться в любви к Валентине. Она краснела, смущалась, махала на него рукой, мол, ну тебя, ври дальше, и исчезала в окне. Иногда она звала его что-нибудь помочь в доме, и он уходил ненадолго. Что интересно, звала она его всегда не по имени, а  блатной кличкой, что меня, тогда ещё тихого домашнего мальчика-семиклассника, сильно удивляло. Даже Колька и тот звал его не по имени, а тоже кличкой. Гость не обижался на них, видимо привык к своему  новому  имени - Шельма.
                Когда я спросил, почему его все зовут Шельма, он наклонил голову и показал мне коротко подстриженный затылок, где на русой голове чётко выделялся пятисантиметровый кружок совершенно белых волос. С самого рождения у него появилось это альбиносное пятно, за что его ещё в школе прозвали Шельмой. К тому же у него был шустрый характер, вполне оправдывающий это прозвище. Его несколько раз выгоняли из школы, несколько раз он сидел по пустякам (говорил, что заступался за девушек и избил кое-кого из детей начальства), даже успел поработать на севере в каких-то экспедициях. Про что бы я у него ни спросил, он всё знал, везде был  и почти лично везде  участвовал. Понятно, что для меня, домашнего городского мальчика, он казался такой же большой знаменитостью, как космонавт в 60-е годы, когда их было ещё мало. К тому же он был из совершенно другого мира - из мира блатных и смелых людей, которые живут одним днём, и для которых  своя и чужая жизнь - копейка.
                Рассказывая о своих похождениях, Шельма задирал майку и демонстрировал мне свои боевые шрамы, порезы, укусы на груди и на спине. Чего там только не было - от ножа, от пули, от кастета, от зубов собаки и любимой женщины. На руках и ногах у него внутри   костей были вставлены нержавеющие штыри в местах многочисленных переломов. И он настойчиво заставлял меня и Кольку трогать его в переломанных местах, чтобы мы сами в этом убедились. Но больше всего меня поразило, что у него на одной коленке стояла искусственная коленная чашечка. Он её свободно сдвигал во все стороны под кожей. У меня мурашки бежали по спине, когда он рассказывал, как прыгал со второго этажа на асфальт, как бегал по крышам от милиции, как горел в огне и тонул  в  воде.
                В   него просто нельзя было не влюбиться, и я по-хорошему завидовал Валентине, что ей наконец-то встретился такой орёл в жизни. Он был похож на красивого артиста, отдыхающего в деревне. А ещё от него исходила какая-то внутренняя энергия, чувствовалась уверенность в своих силах. Рядом с ним было уютно и спокойно, как за каменной стеной. Валентина своей чуткой женской душой это тоже чувствовала и не сводила с него влюблённых глаз, когда была рядом. (Позднее я прочитал в воспоминаниях, что такое же чувство испытывали    Марина  Влади     рядом  с    Высоцким  и  Айседора  Дункан  в  обществе    Сергея  Есенина. Оба  они  покорили своих  избранниц  в  первый же  вечер  своим  напором,  страстью  и энергетикой: Высоцкий – песнями, Есенин – стихами.   В случае  с  Дункан,  это  ещё и  тем  удивительно, что  она  слушала  стихи  Есенина,  ни  слова  не  понимая  по-русски.)
                За эти  два  не  полные  дня  я от него узнал столько нового и интересного для себя, сколько не узнаешь и за год, просиживая в библиотеке за книжками. Лишь годы спустя я понял, почему Шельма сидел с нами и с удовольствием рассказывал свои байки, а не пил водку с будущим тестем. Ему нравился сам процесс похвальбы, да ещё перед такими благодарными слушателями,  вылупившими  от удивления глаза и смотревшими ему в рот. В последние годы я тоже стал замечать за собой, что когда попадается молодой и неопытный слушатель, то меня вдруг начинает так заносить на поворотах, что я сам себя не узнаю и никак не могу остановиться. Благо, что я тоже кое-чего в жизни повидал  и  есть  ещё,  чем  удивить  и  ошарашить  молодых  да  ранних.
                Такого же орла, как наш деревенский Шельма, я встретил потом в начале 70-х в Конаково и  описал в рассказе “Бандиты”. Тот был выше ростом, под два метра, атлетически сложен, с  красивыми  волосами, носил свитер на голое тело. Так же показывал нам  множество боевых  шрамов  и  ран. У него тоже была “улыбка Гагарина” – как только он улыбался, все вокруг сразу в него влюблялись и считали за честь  быть его друзьями. Девчонки  на него висли гроздьями. И парни тянулись к нему, ловили каждое  слово. Он был заводилой, атаманом, кумиром, как сейчас говорят. Днём работал простым рабочим, а вечерами и ночью был одним из конаковских  паханов. Время тогда такое было. Если он дожил до наших дней, то наверняка сейчас крутой и при делах.
                У меня  есть несколько заметных родинок на теле, ямочка на подбородке, две макушки на затылке.  Но, видимо, этого мало. Меня в разных компаниях  называли по-разному,  а вот  Шельмой так  ни разу и не был.  Не сподобился.