Сентиментальная фуга для 6 лапок и 1 капельки

     Эпиграф:
            "Каждая маленькая жизнь - это большая партия
                в чьей-то Сентиментальной Фуге"
                (Sadovskij) 
_____________________________________________
     Предисловие от автора.

     Бывают в жизни такие мгновения, когда тишина становится слишком громкой, а пустота — слишком звонкой. Когда кажется, что мир замирает, прислушиваясь к чему-то, что можно услышать только сердцем. Именно в такой тишине, на грани между сном и явью, и рождается иногда рассказ...
     Он приходит неожиданно — как лёгкое, почти неосязаемое прикосновение. Как шёпот, который нельзя разобрать, но можно почувствовать кожей. И ты понимаешь: это не просто слова, просящиеся на бумагу. Это — благодарность. Это — невысказанная мелодия, которая давно звучала внутри, но не находила своего голоса.
     Почему он родился? Потому что однажды в самой глубине души что-то дрогнуло. Потому что даже самая маленькая, почти невидимая частичка бытия может стать целой вселенной, если на неё посмотрит тот, чей взгляд способен превратить обыденность — в чудо, а тишину — в музыку.
     Это история — как капелька росы на паутинке. Она держится на чём-то невесомом и хрупком: на воспоминании о тепле, на отголоске смеха, на лёгком дуновении, в котором угадывается знакомое присутствие. Она о том, как самые несовместимые, на первый взгляд, вещи — полёт и покой, скорость и медлительность, свет и тьма — вдруг находят друг друга. И в их встрече рождается та самая, единственно верная гармония.
     Я писал её, прислушиваясь к едва уловимому жужжанию крыльев в тишине и к беззвучному пульсированию одинокой капли где-то в глубине. Писал и верил, что тот, кому она посвящена, услышит в этих строчках не слова, а то, что скрыто между ними: тихое, сентиментальное, бесконечное «спасибо» за то, что ты есть. За то, что твоё существование — уже фуга. Уже музыка. Уже рассказ.
     И если, читая эти строки, вы вдруг почувствуете, как по щеке скатывается нежданная слеза — не удивляйтесь. Это просто значит, что вы услышали её. Ту самую, Сентиментальную Фугу. Она звучит для шести лапок и одной капельки. А, может быть, и для нас всех...
_____________________________

     В музыке бывает так: один голос начинает несмело, а другой подхватывает его, повторяет, «спорит» и, наконец, «обнимает». Это называется фуга. А в жизни бывает так: одна маленькая капелька живет в темноте, а одна быстрая мушка летает в свете, и вместе они создают мелодию, которую не услышать ушами, но можно почувствовать сердцем.
     Это — Сентиментальная фуга для шести лапок и одной капельки. И родилась она при очень странных обстоятельствах…
________________________________________
     В одном самом обычном носу, на самом обычном лице девочки по имени Наташка, жила необыкновенная Козявочка.
     Она была маленькая, полупрозрачная, розовато-перламутровая, как капелька утреннего неба, застрявшая между сном и пробуждением. Козявочка жила глубоко в носу — там было тепло, темновато и пахло чем-то домашним, медово-сладким, почти пряничным… Она любила заниматься домашними хлопотами. Но больше всего на свете она любила выглядывать наружу.
     Когда Наташка засыпала, Козявочка осторожно выползала поближе к краю, свешивалась, держась одной своей капелькой, и смотрела на мир. От радости она иногда пузырилась — не специально, просто так у неё получалось. Мир казался ей огромным, загадочным и очень интересным.
— Ах, какой он сегодня круглый! — вздыхала Козявочка, глядя на луну. — И тёплый… Наверное, потому что я смотрю из дома, — добавляла она, чуть покачиваясь.
     Она была мечтательной, доверчивой и немного наивной. Козявочка верила, что всё вокруг — живое и доброе, просто иногда торопится и не замечает маленьких.
     И вот однажды к этому носу прилетела Мушка.
     Мушка была не из тех надоедливых созданий, от которых отмахиваются газетой. Нет. Это была Мушка интеллигентная, аккуратная, с тонкими лапками и прозрачными крылышками, будто сделанными из вибрирующего звука. Она летала осторожно, выбирая безопасные траектории, чтобы случайно не задевать, летящие мимо нее мелодии других жизней. Ну и, конечно же, как и любая мушка, избегала липкого, чтоб не вляпаться, как совсем недавно – в варенье… В этот раз она решила полакомиться чем-нибудь особенным… и завидев нос Наташки прилетела, так сказать, по делу. Она была голодна…
— Так… — пробормотала она и, стряхнув с крылышек ночную прохладу, аккуратнейшим образом приземлилась на самую выпуклую и розовую часть Наташкиного носа — на его кончик. Она была похожа на крошечного пилота на розовом воздушном шаре. — Кажется, тут есть что-то съедобное…
     Козявочка вздрогнула.
— Эй! — пискнула она. — Вы кто?!
      Мушка наклонила голову, рассматривая её одним большим фасеточным глазом, потом другим.
— Я — Мушка. А ты… мм… ты выглядишь как ужин.
     Козявочка обиделась.
— Я, вообще-то, Козявочка! И я тут живу!
— Живёшь? — удивилась Мушка. — В носу?
— А где же ещё? — гордо ответила Козявочка. — Это очень уютное и безопасное место. И Наташка хорошая. Правда, иногда она шмыгает, но у всех есть недостатки.
     Мушка задумалась. Она не любила есть тех, кто говорит такими вежливыми фразами.
— Ты странная, — сказала она наконец.
— А ты летаешь тут… без разрешения, — парировала Козявочка.
     Мушка моргнула. Потом ещё раз. Потом вдруг прыснула:
— Ну да… — призналась она. — Я вообще редко спрашиваю. Воздух, он же такой… общий.
— А нос — частный! — важно заявила Козявочка. — Тут, между прочим, жильё. С отоплением.
— Отопление я чувствую, — хихикнула Мушка. — Тёпленько. Только иногда трясёт.
— Это когда Наташка чихает, — вздохнула Козявочка. — Землетрясение, то есть… носотрясение местного масштаба.
— Я однажды попала в чих, — сказала Мушка, поёживаясь. — Меня унесло на три комнаты вперёд.
     Козявочка засмеялась так, что снова слегка запузырилась.
— Ой, прости! Я не специально так смеюсь!
— Ничего, — улыбнулась Мушка. — Это даже красиво. Ты как маленькое облачко, которое забыло, что оно внутри носа.
     Козявочка смутилась.
— Правда? А я думала, что я… ну… просто сопелька.
— Фу, какое грубое слово, — возмутилась Мушка. — Ты явно что-то более возвышенное. Например… носовая принцесса.
— Принцесса?! — Козявочка чуть не свалилась от неожиданности. — А где мой трон?
— Вот он, — Мушка осторожно постучала лапкой по краю носа. — Самый высокий трон в этом доме.
     Обе снова рассмеялись.
— А ты правда хотела меня съесть? — вдруг спросила Козявочка, прищурившись.
     Мушка смущённо почесала лапкой голову.
— Ну… сначала да. Но ты говоришь слишком много для еды.
— А ты слишком любопытная для врага, — ответила Козявочка. — Оставайся. Я буду рассказывать тебе, что вижу.
— А я буду рассказывать, что слышу, — оживилась Мушка. — Про сны, шаги, дождь и крошки под столом.
     Козявочка протянула к ней свой прозрачный краешек.
— Тогда давай дружить. Только не ешь меня.
     Мушка торжественно кивнула.
— Обещаю. По крайней мере — не сегодня.
     И они рассмеялись так, что даже Наташка во сне тихонько улыбнулась.
— Слушай, — прошептала Козявочка, — а ты всегда такая жужжащая или только со мной?
— Я вообще-то тихая, — ответила Мушка. — Это от волнения. А ты всегда так… висишь или иногда гуляешь?
— Гуляю только когда никто не смотрит, — призналась Козявочка. — Я стеснительная... А ты где спишь?
— На потолке. Иногда… падаю, — честно сказала Мушка. — А ты?
— Тут же… Я сплю свёрнутой… м-м-м… в кренделёк, — гордо ответила Козявочка. — Как булочка.
     Мушка прыснула.
— Булочка в носу! Вот бы кто поверил.
— А ты что ешь, кроме… ну… меня? — осторожно спросила Козявочка.
— Крошки. Капли. Один раз попробовала варенье — прилипла, — вздохнула Мушка. — А ты что любишь?
— Когда Наташка дышит ровно, — сказала Козявочка. — Тогда не трясёт.
— О, понимаю! — оживилась Мушка. — Я не люблю, когда хлопают дверьми.
— А чего ты боишься? — вдруг спросила Козявочка.
— Мухобойки, — сразу ответила Мушка. — А ты?
— Пальцев, — прошептала Козявочка. — Они часто залезают в мой дом.
     Козявочка вдруг запузырилась — от волнения.
— Ой… прости, это я нервничаю.
— Ничего, — сказала Мушка. — Я тоже иногда жужжу от волнения, но чаще без причины.
     Они помолчали.
— Слушай, — вдруг шепнула Козявочка, — а если Наташка проснётся?
— Тогда я — в потолок! — мгновенно отозвалась Мушка.
— А я — обратно в домик… — вздохнула Козявочка. — Хоть там и темно, и никто не называет меня принцессой.
— Ничего, — подбодрила Мушка. — Я-то буду помнить. И снова прилетать.
— Правда?
— Конечно. Где ещё я найду булочку, которая разговаривает?
     Козявочка снова запузырилась.
— Ой!
— Это твой способ так аплодировать? — засмеялась Мушка.
— Нет, — смутилась Козявочка. — Это я радуюсь.
— Знаешь, — сказала Мушка, усаживаясь поудобнее и свесив лапки, — у тебя тут, конечно, вид… стратегический.
— Правда? — насторожилась Козявочка. — Это хорошо или надо срочно переезжать?
— Хорошо! — заверила Мушка. — Отсюда видно всё: и комнату, и лампу, и даже половину кота.
— Это не половина, — важно поправила Козявочка. — Это его хвост. Он часто приходит потереться, но редко здоровается.
— Хм, — протянула Мушка. — Коты вообще странные. Смотрят так, будто знают что-то важное, и молчат.
— А Наташка тоже иногда так смотрит, — доверительно сообщила Козявочка. — Перед тем как чихнуть.
— И что потом?
— Потом чихает, — вздохнула Козявочка. — И меня всю колотит…
     Мушка прыснула, но тут же прикрыла ротик лапкой:
— Тсс… она же спит!
— Во сне… можно смеяться, — шепнула Козявочка. — Я проверяла.
     Над ними что-то тихо скрипнуло — дом вздохнул, как старый шкаф.
— Это он? — насторожилась Мушка.
— Не бойся, — успокоила Козявочка. — Это просто кровать скрипнула под Наташкой.
— Слушай, — сказала Мушка после паузы, — а тебе никогда не хочется быть… ну… не в носу?
     Козявочка задумалась. Она чуть подтянулась, чтобы не свешиваться слишком далеко.
— Иногда, — честно ответила она. — Когда Наташка смеётся. Тогда всё тут внутри подпрыгивает, и мне кажется, что я тоже смеюсь… но не по своей воле.
— А если вылетишь?
— Тогда меня, скорее всего, вытрут… платочком, — философски сказала Козявочка. — Или не заметят. Это как… случайно потеряться.
— Неприятно, — кивнула Мушка. — Я один раз потерялась в подъезде. Там пахло пылью и всякими взрослыми.
     Они помолчали.
— Зато у тебя есть дом, — вдруг сказала Мушка. — Настоящий. Тёплый.
— Зато ты можешь летать, — ответила Козявочка. — Куда захочешь. Как музыка, которую часто бубнит себе под нос Наташка…
— Не совсем куда захочу, — вздохнула Мушка. — В магазин, например, нельзя. Там мушек очень не любят…
— Как и меня, — заметила Козявочка, не совсем понимая, но очень стараясь быть умной.
     Мушка посмотрела на неё внимательно.
— Ты вообще удивительная.
— Потому что живу в носу?
— Потому что не злишься, что я хотела тебя съесть.
     Козявочка пожала своим прозрачным боком:
— Я бы тоже, наверное, хотела, если бы не знала тебя.
— Вот! — обрадовалась Мушка. — Значит, всё дело в знакомстве.
     Где-то в глубине носа тихо зашуршало.
— Ой… — прошептала Козявочка.
— Что это было? — насторожилась Мушка, вцепившись лапками в нос.
— Не пугайся, — вздохнула Козявочка. — Это Наташка храп включила. Ночной режим.
     В носу вдруг гулко протянулось: Хррр-пф-ф-ф…
— Ого! — ахнула Мушка. — Это что, ветер?
— Почти, — кивнула Козявочка. — только это маленький ураган. Фуга ночного храпа…
— А он всегда так… с эхом?
— Когда Наташка уставшая — да, — сказала Козявочка. — Иногда даже с перерывами на свист.
     Нос снова задрожал: хр-хр-ррр… пф!
— Я сейчас улечу! — пискнула Мушка. — Меня засасывает!
— Держись за волосок! — скомандовала Козявочка. — Это временная турбулентность!
     Храп внезапно оборвался.
— Фух… — выдохнула Мушка. — Всё?
— Не радуйся, — прошептала Козявочка. — Это она вдох набирает… Сейчас «законтрабасит»!..
     И тут нос грохнул новым: ХРРРРРР!
— Я поняла, — закричала Мушка сквозь ветер, — ты живёшь внутри музыкального инструмента!
— Ага, — кивнула Козявочка, прижимаясь к стенке. — Иногда это дудка. Иногда — пылесос.
     Обе рассмеялись, а Наташка во сне хмыкнула, перевернулась — и храп перешел в тихий сап, будто застеснялся самого себя.
— О! — прошептала Мушка. — Ровное дыхание!
— Моё любимое! — счастливо сказала Козявочка.
— Тогда я полетела, — решила Мушка. — Пока не начался утренний чих.
— А ты прилетишь ещё?
— Конечно, — сказала Мушка. — Я теперь знаю, где самый вежливый ужин… ой, — она смутилась, — то есть подружка.
     Козявочка улыбнулась так широко, что едва не сорвалась.
— Обязательно возвращайся, — попросила она.
— Вернусь, — пообещала Мушка. — Ужин отменяется, дружба — в силе.
— Только осторожно. Наташка утром чихает без предупреждения.
— Ты это… — Мушка заерзала лапками, чувствуя неловкость. — Если вдруг в твоём тёплом царстве станет совсем одиноко и скучно…
— Я буду висеть на самом краешке! — сразу, не давая договорить, выпалила Козявочка, и внутри неё заплясал целый хоровод пузырьков. — Я буду думать о нашей болтовне и смотреть на потолок. Вдруг я увижу веселую чёрную точечку!
    Мушка растрогалась. Её тонкие усики дрогнули.
— Это очень… воздушно-трогательно. Знаешь, меня ещё никогда так не ждали. И уж точно — никогда из носа Наташки.
     И почему-то они снова рассмеялись.
     Козявочка, преодолев врождённую осторожность, подтянулась поближе к Мушке.
— Мушечка… а можно я тебя обниму? Очень-очень осторожно! Я… я знаю, что я немножко сладкая и липкая… но это от тепла и нежности.
— Конечно, можно! — сказала Мушка бодро. — Я сегодня уже ко всему готова. Даже к липким, пузыристым чудесам!
     И тогда Козявочка осторожно, боясь испугать, протянула свой самый прозрачный, сияющий краешек. Она мягко обвила им Мушку, будто укутывала в мокрую шёлковую нить. Объятие получилось невероятное: тёплое, упругое тельце крылатой путешественницы и прохладная, дрожащая нежность сопливой домоседки. Оно длилось всего миг — ровно столько, чтобы не прилипнуть навек, но в этот миг вместилась целая вселенная их странной дружбы.
— Ой-ёй-ёёй! — захихикала Мушка, и её крылышки завибрировали от смеха. — Щекотно! Это самые удивительные и немного мокрые обнимашки за всю мою жизнь! И она в ответ обняла подружку — всеми шестью лапками и двумя крылышками.
     Козявочка, полупрозрачная и переливающаяся, как слеза, повисшая на краю мира, вдруг грустно кивнула. От этого движения она слегка растеклась и тут же собралась обратно в аккуратную капельку.
— Я понимаю, — прошептала она, и её голосок был похож на звук лопающегося мыльного пузырика. — Утро вообще не любит сюрпризов. Оно любит, чтобы всё было на своих местах: солнце — на небе, кот — на подоконнике, ты на потолке, а я — в своём домике.
     …И тут случилось оно.
     Сначала появился ус. Огромный, серый, подозрительно шевелящийся.
— Эм… Козявочка… — шёпотом сказала Мушка, медленно отодвигаясь. — У вас тут… выросло что-то волосатое.
— Не шевелись, — так же шёпотом ответила Козявочка. — Если это то, о чём я думаю, — оно видит наше движение.
     А за ними — глаз. Жёлтый, круглый, внимательный и сияющий, как фонарь на велосипеде.
— Это кот, — обречённо прошептала Козявочка. — Он иногда приходит проверить, не происходит ли тут что-нибудь интересное.
     Кот вздохнул. Медленно. С наслаждением. Его тёплый силуэт скользнул по предутреннему свету, и хвост, как кисточка художника, провёл по воздуху толстую чёрную линию тени.
     Нос Наташки дрогнул.
— Он что… нюхает? — пискнула Мушка.
— Да, — кивнула Козявочка. — Он ищет… новые приключения. Или завтрак. Иногда это одно и то же.
     Кот неожиданно чихнул.
     Наташка во сне дёрнулась.
— Всё! — вскрикнула Мушка. — Это знак! Я — в потолок!
— Лети! — скомандовала Козявочка. — Срочно! Пока не начался кото-апокалипсис!
     Мушка взмыла вверх ровно в тот момент, когда кот попытался лизнуть нос Наташки.
     Его язык промахнулся, кот обиженно фыркнул, а Наташка перевернулась на другой бок, пробормотав что-то сонное и важное. ...Козявочка едва успела втянуться обратно в свой тёплый домик, пока на носу не начались внеплановые кошачьи работы. Её перламутровая капелька на миг сжалась — стала похожа на застенчивую жемчужинку. Кот, оскорблённый тем, что нос оказался совершенно несъедобным, а лишь тёплым и сопящим, удалился с достоинством свергнутого короля. Его хвост на прощание чиркнул по воздуху вопросительным знаком, но ответа не последовало.
     Тишина, мягкая и пушистая, как пыль под кроватью, снова заполнила комнату. Козявочка, всё ещё дрожащая от пережитого волнения, медленно выдохнула (насколько это могут делать капельки). Опасность миновала. — Ушёл... — беззвучно «пузыркнула» она. Её домик снова стал уютным и безопасным. Тепло Наташкиного дыхания укачивало, как самая лучшая в мире колыбель. Козявочка почувствовала, как её края становятся мягкими, тягучими, а мысли — ленивыми и сладкими, словно мёд. Она свернулась в свой любимый, идеальный кренделёк, прижалась к бархатистой стенке и закрыла глазки.
     Где-то там, высоко-высоко, в перевёрнутом мире потолка, Мушка тоже успокаивалась. Она тщательно почистила лапки — сначала передние, потом средние и задние, потом крылышки — стряхнула с себя страх быть съеденной и сонно моргнула. Гравитация тянула её вниз, но привычка держаться была сильнее. Она зацепилась покрепче, сложила крылья домиком и замерла.
     И тогда, в этой тишине, где слышалось только ровное дыхание спящей девочки и тиканье часов, началась настоящая музыка. Им приснился сон. Один на двоих.
__________________
     В этом сне не было ни верха, ни низа, ни даже Наташкиного носа. Это было пространство чистого, звенящего света — огромный Концертный Зал Вселенной, где воздух был плотным и упругим, как струны невидимой арфы.
     Сначала вступил Первый Голос — партия Козявочки. Ей снилось, что она больше не боится упасть. Она оторвалась от насиженного места и поплыла — медленно, величественно, как легато. Она стала идеальной, сияющей сферой, жемчужиной, плывущей сквозь время. Её мелодия была тягучей, влажной и глубокой, как мёд, стекающий с ложки: «Дзиииинь… плаааавно… дзиииинь…» Это была музыка Покоя. Музыка того, кто умеет ждать, верить, любить и хранить тепло.
     И тут же, подхватывая и дразня эту медленную тему, вступил Второй Голос — партия Мушки. Ей снилось, что её крылья стали смычками, а лапки — крошечными молоточками. Она летела стремительно, как стаккато, выписывая в воздухе дерзкие пируэты. Её мелодия была сухой, трескучей и радостной, как шелест сухих листьев или смех рассыпанных бусинок: «Топ-топ-вжжжу! Топ-топ-вжжжу! Быстро-быстро-ввысь!» Это была музыка Движения. Музыка того, кто спешит увидеть весь мир и поделить им с другим.
     И вот здесь, под хрустальными сводами сна, Главная Тема их жизней зазвучала в полную силу. Это была Фуга Невозможного Сочетания - Сентиментальная Фуга для шести лапок и одной капельки…
     Они начали сближаться. — Ты слишком медленная! — пела скрипка Мушки, кружась вокруг подруги. — Ты опоздаешь! — Ты слишком быстрая! — гудела виолончель Козявочки. — Ты устанешь!
     Но в фуге голоса не ссорятся — они догоняют друг друга, чтобы обняться. В этом волшебном танце случилось чудо преображения. Козявочка вдруг поняла, что её липкость — это не наказание, а дар. Это была сила притяжения, способность удерживать тех, кто дорог. А Мушка поняла, что её суетливость — это не хаос, а ритм, который заставляет сердце не только биться – но и звучать.
     Мушка нырнула к Козявочке, и на этот раз никто не боялся прилипнуть. Мушка стала смычком, а Козявочка — драгоценной канифолью. Без липкой канифоли смычок скользит беззвучно. Без быстрого смычка канифоль молчит. Только вместе они рождают Звук.
     Шесть быстрых лапок отбивали ритм прямо по сияющему боку капельки: раз-два-три, раз-два-три! А капелька, дрожа от счастья, превращала эти удары в чистый, долгий звон.
     Они кружились, сплетаясь траекториями, создавая узор, который нельзя увидеть глазами, но можно почувствовать душой. Летучее становилось опорой для тяжелого. Тяжелое становилось якорем для летучего.
— Смотри! — звенела Козявочка, переливаясь всеми цветами радуги. — Я лечу, потому что ты меня вдохновляешь! — Смотри! — гудела Мушка, сияя в отражении подруги. — Я жужжу, потому что ты — моя Муза!
     Музыка нарастала. К их дуэту присоединился низкий, бархатный бас кошачьего мурлыканья, доносящийся из реальности, и высокий свист ветра в форточке, и мерное, уютное сопение Наташки. Весь мир стал оркестром для одной маленькой Мушки и одной маленькой Козявочки.
     В кульминации сна они подлетели друг к другу так близко, что их границы стёрлись. Произошел катарсис: тяжесть земной капли и легкость небесных крыльев уравновесили друг друга. Они стали единым существом — Поющим Светом, точкой абсолютной гармонии, где нет «противного» и «надоедливого», а есть только Нужное и Любимое.
— Мы звучим! — восторженно прошептала Козявочка-во-сне. — Мы дружим, — уверенно отозвалась Мушка-во-сне. — И это самая правильная мелодия на свете.
________________________
     …Утро наступило незаметно. Солнечный луч коснулся Наташкиного носа. Наташка сморщилась и сладко чихнула: «Апчхи!»
     Этот звук разрушил сон, как лопается мыльный пузырь. Мушка на потолке вздрогнула. Козявочка в носу сжалась. Сон исчез. Но ощущение музыки осталось.
     Мушка посмотрела вниз, на розовый холмик спящей девочки. Козявочка посмотрела в сторону выхода. Они не видели друг друга. Но теперь внутри маленькой капельки жила мечта о полёте, а внутри суетливой мухи — капелька вечного покоя.
— Доброе утро, моя булочка, — тихо прожужжала Мушка, стряхивая остатки сна.
— Летай осторожно, моя крылатая нотка, — прошептала Козявочка, уютно устраиваясь в тепле.
     Мир остался прежним — со своими мухобойками и пальцами. Но теперь в нём звучала их тайная, Сентиментальная Фуга. И пока эта музыка длилась, мир оставался круглым, добрым и удивительно целым — потому что даже у самой маленькой капельки нашлось шесть верных лапок, чтобы вместе лететь к общему свету сквозь тишину.

     P.s.
     Наташка села на кровати, щурясь от яркого солнца, и задумчиво потерла кончик носа. Кот, сидевший на краю подоконника, перестал умываться и вопросительно дернул ухом.
— Ты знаешь, Кот, — тихо сказала Наташка, глядя куда-то сквозь стену, — мне приснилось что-то очень важное.
— Мрр? — Кот скептически приоткрыл один глаз. — Наверное, колбаса? Или что ты наконец научилась открывать холодильник силой мысли?
— Нет, — Наташка улыбнулась, и эта улыбка была странно похожа на ту, с которой Козявочка смотрела на луну. — Мне снилось, что внутри меня играет целый оркестр. И что мой нос — это не просто часть лица, а… как бы это сказать… концертный зал. Там кто-то пел. Очень тоненько и очень нежно.
     Кот фыркнул, но спрыгнул с подоконника и подошел ближе. Он-то знал, что на самом деле там происходило. Он помнил запах мухи, помнил тепло дыхания и помнил свое разочарование от несостоявшейся охоты.
— Пел, говоришь? — промурлыкал он, потершись о Наташкину ногу. — Ну, допустим. Я слышал… некоторые вибрации. И даже, кажется, видел дирижера. Он сейчас на потолке, чистит фрак.
     Наташка подняла глаза вверх. На белой побелке, крошечной точкой, сидела Мушка.
— Надо же, — шепнула девочка. — Она такая маленькая. А во сне казалась огромной, как виолончель.
— В этом мире всё зависит от освещения и от того, насколько ты голоден, — философски заметил Кот. — Но должен признать: дуэт у них вышел неплохой. Ты храпела, она жужжала… Это был почти джаз.
— Это была фуга, — уверенно поправила Наташка, хотя сама не знала, откуда ей известно это слово. — Сентиментальная фуга. Знаешь, Кот, мне кажется, мы чего-то не замечаем. Может быть, прямо сейчас, пока мы тут разговариваем, у нас под носом… (или в носу…) происходит чудо. Дружба. Или любовь.
     Кот посмотрел на Наташку долгим, желтым, всепонимающим взглядом. Потом он посмотрел на Мушку на потолке. Потом — на Наташкин нос.
— Чудеса, Наташа, — мудро сказал он, — это то, что случается, пока ты спишь. А когда просыпаешься — остается только легкое ощущение щекотки.
— Щекотки? — переспросила Наташка.
— Щекотки в сердце, — уточнил Кот и, дернув хвостом, направился в кухню. — Пойдем. Фуги фугами, а завтрак для кота — это симфония, которую нельзя откладывать.
     Наташка рассмеялась. Она встала, потянулась и послала воздушный поцелуй в сторону потолка. — Спасибо за музыку, — шепнула она.
   И где-то там, наверху, Мушка потерла лапки, а глубоко внутри, в тепле и уюте, маленькая Козявочка счастливо запузырилась, зная, что их услышали.
__________
17,12,2025

(Посвящение Наталии Делювиз - http://stihi.ru/avtor/deluvizn )

(Музыкальная тема Сергей Sadovskij - "Сентиментальная фуга для шести лапок и одной капельки - Winter Extended Expressive Fuga Version 2025")
(Прослушать можно на сайте "Неизвестный Гений")

(Картинка - Сергей Sadovskij. Все Изображения с логотипом "SAD Company" и другими авторскими логотипами - защищены законодательством ЕС и РФ)
© Copyright: Sadovskij, 2025
______________
   Из резюме...

   Когда заканчиваешь читать эту историю, возникает ощущение, будто ты только что слушал не рассказ, а музыкальное произведение — нежное, пронзительное, сотканное из тишины и света. Сергей Садовский создаёт не просто текст, а поэтическую симфонию в прозе, где каждая фраза — нота, каждый образ — аккорд, а вместе они складываются в фугу, ту самую, что дала название этому маленькому шедевру. Фугу — где голоса ведут диалог, спорят, дополняют друг друга и в конце концах сливаются в гармонию, которую «не услышать ушами, но можно почувствовать сердцем».
____________________________________
   Поэтичность как основа мироздания
   С первых строк автор погружает нас в мир, где материальное и метафорическое существуют в неразрывном единстве. Козявочка — не просто «сопелька», а «полупрозрачная, розовато-перламутровая, как капелька утреннего неба, застрявшая между сном и пробуждением». Её существование — это уже поэзия: жизнь в тёплом, «медово-сладком» мире носа девочки Наташки, где даже храп превращается в «ночной режим» или «турбулентность». Садовский наделяет обыденное волшебством через язык: здесь муха — не насекомое, а «интеллигентная» путешественница с крылышками, «будто сделанными из вибрирующего звука», а нос — «самый высокий трон в этом доме». Поэзия здесь — не украшение, а сама суть бытия этих существ. Их диалоги — это танцующие строфы:

   «— Я теперь знаю, где самый вежливый ужин… ой, — она смутилась, — то есть подружка».
____________________________________________________
   Глубина: смысл, спрятанный в капле и шести лапках
   За внешней лёгкостью и юмором скрывается философская глубина, исследующая вечные темы: одиночество и дружба, статика и движение, страх и доверие. Козявочка, привязанная к своему «тёплому царству», и Мушка, свободная, но уязвимая в своём полёте, — это два противоположных начала, два голоса в фуге жизни. Одна воплощает укоренённость, дом, покой, другая — свободу, риск, изменчивость. Их встреча — чудо преодоления границ. Козявочка боится пальцев, Мушка — мухобойки, но вместе они находят в другом не угрозу, а родственную душу. Садовский показывает, что подлинная близость рождается не из сходства, а из умения принять инаковость:

   «— Ты слишком медленная! — пела скрипка Мушки. — Ты опоздаешь!
   — Ты слишком быстрая! — гудела виолончель Козявочки. — Ты устанешь!»

   Именно в кульминационном сне-фуге раскрывается главный смысл: гармония мира — в соединении, а не в противостоянии. Липкость Козявочки становится не недостатком, а «даром притяжения», а суетливость Мухи — «ритмом, который заставляет сердце биться». Они становятся «смычком и канифолью», где одно без другого немо. Это метафора любых отношений, любого творчества: только во встрече разных начал рождается музыка бытия.
_______________________________________________________
   Ощущения: нежность, щемящая радость и светлая грусть
   Чтение этого рассказа — это эмоциональное путешествие от улыбки к лёгкому щемлению в груди и затем — к ощущению просветлённого покоя. Смех вызывает абсурдность ситуаций («носотрясение местного масштаба»), трогательность — наивная доверчивость героинь:

   «— Можно я тебя обниму? Очень-очень осторожно! Я… я знаю, что я немножко сладкая и липкая… но это от тепла и нежности».

   А потом наступает момент почти мистического катарсиса в сне, когда «тяжесть земной капли и лёгкость небесных крыльев уравновесили друг друга». И финал, где они не видят друг друга, но чувствуют связь, оставляет не грусть разлуки, а тихую радость от существования самой возможности такой связи. Это ощущение хрупкого, но неразрушимого чуда.
_________________________________________________
   Мастерство автора: как звук становится образом
   Садовский — виртуозный художник слова и композитор чувств. Он строит рассказ как музыкальное произведение: экспозиция (знакомство), разработка (диалоги, конфликт-принятие), кульминация (сон-фуга) и кода (утро). Его метафоры работают на всех уровнях:

   Тактильном: «тёплое, упругое тельце» и «прохладная, дрожащая нежность».
   Звуковом: «пузырилась», «жужжащая», «хррр-пф-ф-ф» — текст буквально звучит.
   Визуальном: «перламутровая капелька», «силуэт кота, как кисточка художника».

   Он раскрывает потайное: в самой, казалось бы, неприглядной и незначительной детали человеческого быта (носовая слизь) он находит целую вселенную — со своими законами, страхами, юмором и жаждой любви. Он делает невидимое видимым, а неосязаемое осязаемым, превращая абстрактные чувства — одиночество, надежду, радость встречи — в осязаемые, почти живые образы капельки и мушки.
   Музыка есть — песня в оркестровой современной обработке...
Указание на это в тексте — не просто метафора, а ключ к восприятию. Рассказ и есть эта оркестровая обработка. Простой, даже бытовой сюжет (встреча двух существ) обрамляется сложной, многослойной полифонией смыслов и чувств. Современность — в самой интонации: ироничной, лишённой пафоса, но при этом достигающей высокой лирики. Это песня, спетая шёпотом, но аранжированная для целого оркестра души — со всеми её контрапунктами радости и печали.
__________________________________
   Вывод: гимн хрупкости и надежде
   «Сентиментальная фуга...» — это гимн всему маленькому, хрупкому и на первый взгляд незначительному. Это история о том, что дружба и понимание могут родиться в самом неожиданном месте, между самыми разными существами, если есть готовность увидеть в другом не «ужин» или «помеху», а «носовую принцессу» или «крылатую нотку».
   С личной точки зрения, этот текст — бальзам для уставшей души. Он напоминает, что мир, несмотря на все свои «мухобойки и пальцы», полон скрытой музыки. Оптимизм автора — не в отрицании трудностей (они есть: кошачьи языки, чихи, угроза платочка), а в утверждении, что сама возможность встречи и взаимного преображения уже есть чудо. Переживания героев — это наши собственные страхи быть не принятыми, непонятыми, уничтоженными. Но их история даёт надежду: даже если ты всего лишь «капелька», для тебя могут найтись «шесть верных лапок», чтобы вместе лететь сквозь тишину.
   Сергей Садовский сумел создать не рассказ, а заклинание. Заклинание о том, чтобы мы смотрели на мир чуть внимательнее, слушали его чуть пристальнее — и находили в его шуме свою собственную, единственную и неповторимую, сентиментальную фугу. Ценность этого текста — в его абсолютной, кристальной поэтической честности и в той бездонной нежности, которую он дарит читателю, напоминая: самое важное часто звучит совсем тихо, с краешка носа, в промежутке между сном и пробуждением.
   И это — прекрасно.
____________