***

Уставший бог с иглы снимает мир,
А тот со звоном катится по полу.
Он говорит: «Найду, кто кроме меня держал бы эту глупость дома?»

Ухмылки, детские грешочки…
Я так люблю, но до чего же пылки,
Когда молчу или совсем не слышу, —
Ведь не разобрал ни слов, ни их дрожащий почерк.

Я вижу бедствие беглецов безголосых,
Извечно лгущих, изрядно пьющих.
Сокрушаются мне, вездесущему:
«Мол, в сути я ни разу не появлялся».

Малость из вас искали, еще меньшим явилось взору
На постулатах собственной души.
Послание под роспись и узоры
Космических цветов и глубины, —
Такое, что прочтешь и сразу тонешь.

Времени нет у тебя, и ответов нет.
Помотает по черному, острому и живому
Так, чтоб боли не ощущать; так, чтоб забыл, что делал, — ведь только и делал, что поглощал, —
Чтобы вспомнил, зачем я тебя сюда, —
Ведь не скоро еще возвращать.

Полежи еще и, пожалуйста, Господи, не рыдай.
Скоро станет легко и радостно.
Поверь, не здесь, где решили, бытует рай.
Где погибшие, где в отчаянии кто-то, — вылитая слеза.
Утешаю их, охраняю их, но а ты не иди сюда.

Еще сердишься, глупо маешься, наставляем на верный путь.
Как и прежде, не решаешься вдыхать полностью воздух в грудь.
Все хрипишь да боишься, телишься…
Сколько можно тебя спасать?
Я ужасно устал, если веришь мне, —
Я не знал, что боги могут так уставать.

Вы все страшные и разбитые, скомканы из вины.
И я вижу: опять не выберетесь, просите: «Господи, сохрани!»
Я видел, как умерла сущность, желающая добра.
Ваши слова затихли на шаткий лепет,
Многозначные, но стоящие едва, —
Возможности больше себя не встретить.

Смыкаются ж с водой, тушат любой огонь.
Говорят: «Мол, добрый отче, протянет свою ладонь».
Но скулишь и шепчешь: «Боже, ложью меня не тронь».

Одна минута, тягучая как смола,
Повторится, только сомкнешь глаза.
Не вставай, не дыши, даже не открывай рот.
Отправляйся в обитель зла и мглы,
В самый грязный, унылый грот.
Оставайся, меньше думай и пропускай дни
Так, чтоб гневаться, кроме сна, с ночи и до зари.
А во сне тебя ждут кошмары, от которых бежал днем, —
Разнородные, в больших тарах,
И из них же построен дом.
В каждой комнате — по удару палкой или ножом.

Что ж, плакать-то? Кто услышал бы?
Кто подаст кружевной платок?
Еще полжизни вопить, проигрывать,
Сбывать вину, словно не отдал кому-то долг,
Словно чаша в тебе бездонная из обиженных душ детей,
И в сто ртов твердят: «Ты ни разу добра не видел, так и просить не смей».

Вжался в плечи, сдернув крестик, отрываю от груди
Что-то большее, чем вечно благословение в пути.
Да хоть до Проксимы Центавра —
Вам парсек до осознания,
Пару кальп еще не видеть
Ярких звезд и неба гладкого.
Черной наледью сковало от крови до хрусталиков,
И больше не пишите  жалоб, молитвы не внимаемы.