Закон возвращающегося слова

Когда-то я написала стихотворение о смерти от алкоголизма — человек умер от рака, но до последнего дня пил.
       Я писала о предательстве — меня предавали.
       Я создавала образ себя-страдалицы — жизнь подкидывала страдания.
       Это не мистика. Это — вопрос о том, как творческое повествование программирует психологию, а психология притягивает события. Я лишь довела эту связь до предела, где она стала пугающе очевидной.
Когда я осознала, что мои слова могут ранить и даже “программировать” реальность, передо мной встал выбор: продолжать быть рабой этого дара, неконтролируемо сея боль, или стать его хозяйкой. Я выбрала второе. Это эссе — часть моего обета: говорить осознанно. Потому что если слово может убивать, значит, оно может и исцелять. И свой дар я отныне направляю на исцеление — в первую очередь, самой себя.
Это будут не стихотворения.
Это крик, который разбивает стекло тишины
и оставляет его осколки торчать из рамы навсегда.
Это не вопросы.
Это — приговор, вынесенный самому себе
за преступление под названием "слишком большая душа".
РАДИ ЧЕГО-ЖЕ Я ПРОШЛА ВЕСЬ ЭТОТ ПУТЬ?
Ради этого.
Ради вот этой строчки.
Ради этого вопля, который выжгли во мне дотла,
чтобы он стал алмазом — чёрным, непроглядным,
режущим любую ложь.
Я прошла этот путь, чтобы узнать:
добро, отданное без остатка,
превращается в яд для того, кто его отдал.
Чтобы понять, что "душевность" — это не добродетель,
а открытые ворота для тех, кто идёт грабить.
Я хранила верность самой идее Любви.
А идея — шлюха. Она ложится под любого,
кто громче кричит её имя.
Моё счастье сейчас живёт в чужой постели,
а я кормлю его детей стихами,
в которых вместо крови — чернила.
А КАК ЖИТЬ С ЭТИМ СЕЙЧАС?
Сейчас — не жить.
Сейчас — выживать.
По минутам. По глоткам чая. По вздохам детей за стеной.
Перестаю притворяться.
Хватит.
Пусть видят, что больно.
Пусть шарахаются от моего взгляда,
в котором плавится сталь отчаяния.
Я — не Бог. Я — факел, которым подожгли мою же жизнь.
Пусть горят глаза у тех, кто смотрит.
 Забираю своё обратно.
Не счастье — его уже нет.
А право на ярость.
Я всю жизнь прощала.
А теперь — фиксирую.
Завела тетрадь.
В левую колонку — имя.
В правую — что он взял.
Не для мести. Для памяти.
Чтобы больше никогда не сказать: "Я прощаю всем".
Врагов нужно знать в лицо.
Даже если это лицо когда-то было любимым.
 Сменила бога.
Тот, к кому я взывала  — молчит.
Значит, он — либо мой сообщник, либо трус.
Найду другого.
Им станет мой следующий стих.
Но не такой.
Не этот вой раненого зверя.
А стих-инструкция.
Стих-приказ самой себе.
Например:
"Завтра встать.
Воды нагреть.
Выпить молча.
Не смотреть в окно, где тонет прошлое.
Сделать три вдоха так, чтобы лопнули швы на сердце.
Зашить их грубой ниткой.
Назвать это — утром".
Я спрашивала: "Как жить с этим?".
Ответила сама себе:
"Перестань жить с "ЭТИМ".
Начни жить с "ЭТОЙ".
С этой женщиной, которая прошла ад,
и вышла из него не святой, а обугленной, но живой.
С этой ведьмой, которая рождена на Пасху,
а значит, её предназначение — не умирать, а воскресать.
Снова и снова.
Даже если для воскресения нужна собственная смерть.
Каждое утро.
Мой путь не был напрасным.
Он был сырьём.
Теперь я знаею его вкус, цвет и запах.
Теперь из этого сырья можно делать не крики,
а оружие.
Не для возмездия другим.
Для обороны того клочка земли под названием "после всего",
на котором мне теперь предстоит построить не дом счастья,
а неприступную крепость своего покоя.
Да, к чёрту всё катится!
Пусть катится.
А я останусь,
СТОЯ посреди этого падающего мира
и буду смотреть, как он рушится.
Без страха.
Потому что то, что должно было убить меня,
я уже пережила.
В стихах.
Значит, смогу и в жизни.
Не "хотелось жить".
СМОГЛА ОСТАТЬСЯ ЖИВОЙ.
Вот и вся награда.
Остальное — тишина.
И право больше никогда никому  не доказывать,
что мне не было больно...  Но... Архитектор не оплакивает руины. Архитектор изучает их прочность, делает расчёты и чертит новый план. На моём клочке земли "после всего" уже не осталось иллюзий — зато остался абсолютно чистый чертёжный стол и моя воля.
Да, для кого-то — совпадение. Для меня же — закономерность, повторявшаяся с пугающей точностью. Я не настаиваю, что это объективный закон мироздания. Я говорю, что это — мой субъективный, но абсолютно реальный закон существования в языке. И если он работает для меня, возможно, он работает и для других, кто так же глубоко и беззащитно живёт внутри своих текстов.
Я не знаю, как это работает. Но я знаю, что с момента этого осознания я пишу иначе. Я выбираю слова, как хирург выбирает скальпель — зная, что они могут иссечь мёртвое, но могут и поранить живое. Этот текст — мой первый шов. Моя попытка зашить рану, которую так долго сама же и наносила. Если в вашей жизни слово тоже имеет вес непосильной тяжести — возможно, нам есть о чём поговорить. Давайте попробуем быть не рабами, а хозяйками. Не жертвами, а архитекторами. Хотя бы в пределах одной строчки, написанной завтра утром...