Ниоткуда. в 1972 году Бродский остался

I.

В семьдесят втором, в июне, в ОВИРе,
ему сказали: вали отсюда.
Он мог уехать к любому чуду,
к любой свободе, к любой квартире

с горячей водой и без стука в дверь.
Билет до Вены. Оттуда — всюду.
Он посмотрел на казённую ссуду
и отказался. Проверь-не-проверь —

он сам не знал почему. Язык?
Река? Гранит? Или просто привык
к этому небу, к этой тоске,
к жизни, зажатой в чужом кулаке?

Вышел на улицу. Закурил.
Всё. Решено. Остаёшься.
Сколько протянешь, столько протянешь.
Дальше — посмотрим. Он не просил

ни у кого ничего. Ни тогда,
ни потом. Это было правило.
Правило помогало, когда
всё остальное — плавило.

---

II.

Дальше — работа. Ночью — стихи.
Днём — переводы. Серб, поляк.
Платят копейки. Хватает на табак.
Большего здесь не жди — не с руки.

Публикаций нет. Самиздат.
Тетрадь за батареей. Рукописи — туда,
за кордон, где печатают. Здесь — беда,
если найдут. Но он не из тех, кто назад.

За ним ходят. Он знает. Плевать.
Ходят — значит, читают. Смешно.
Значит — кому-то не всё равно.
Значит — есть смысл продолжать.

Друзья — реже. Не трусость — быт.
У каждого дети, тёща, работа.
Он понимает. Не держит зла — зло
это тоже своего рода кредит.

---

III.

Семьдесят девятый. Сердце — всё.
Скорая. Койка. Казённый потолок.
Врач говорит: ну, как повезёт.
Он смотрит в окно. Думает: срок

вышел? Не вышел? Темнота.
Не страх — усталость. Пусто внутри.
Если умру, значит, умру.
Если нет, значит, опять — та

же комната, тот же стол,
те же стихи, тот же гранит.
Выжил. Вышел. Апрель звенит.
Он закурил — хотя врач запретил

и пошёл домой. Тем же путём.
Только теперь медленней. Тише.
С одышкой. С дырой в груди.
Но — тем же путём. И — о том же.

---

IV.

Восьмидесятые. Тишина.
Та, что после — не до.
Он почти не выходит. Одно окно.
Хватает. Нева. Стена.

Пишет реже. Слова — тяжелей.
Каждое, как камень. Много — потонешь.
Но всё равно. Пока не застонешь —
ты ещё жив. Правило королей

нищих. Он — из таких.
Корона — бумажная. Трон — табурет.
Но — свой. И никто на свете, нет
не посадит сюда других.

---

V.

Восемьдесят седьмой. Что-то треснуло.
Люди — громче. Смелее. Ждут.
Он не ждёт. Отждал. Устал. Тут
ему уже ничего не лестно.

«Новый мир». Подборка. Тридцать лет.
Журнал в руках. Свои стихи.
Напечатаны. Здесь. Смотри.
Странно? Нет. Уже нет.

Слишком поздно. Не для стихов — они
переживут и это, и нас.
Для него — поздно. Догорел. Погас.
Остались угли. Тени. Огни

чужие в чужих окнах. Он
смотрит. Курит. Откладывает журнал.
Всё, что хотел, уже сказал.
Или не всё. Но, довольно. Сон.

---

VI.

Январь. Холод. Сердце — опять.
Не больно. Странно. Он лежит.
Думает: скорая? Смысл? Дрожит
потолок. Или — он. Не понять.

Устал держать это тело.
Оно не хочет. И он не хочет.
Не смерть — просто конец строчек.
Конец бумаги. Конец предела.

Он закрывает глаза.
Нева — почему-то. Летом — блестит.
Зимой — молчит. Как он. Гранит.
Навсегда. Здесь. Не за

кордоном. Не там. Не среди
чужих слов и чужого тепла.
Здесь. Где жизнь его прошла.
Скорая опоздала. И — Бог с ним. Иди.

---

VII.

Похороны. Сотни. Январь. Снег.
Васильевский. Кто-то читает его.
«Ниоткуда с любовью…» Голос дрожит. Ничего
не поможет теперь. Бег

окончен. Он там, где хотел:
в мёрзлой земле, под небом своим,
в городе, где был нелюбим
и любим одновременно. Удел

поэта — быть между. Он — был.
До конца. До последней строки.
До последнего вздоха. Вопреки
всему. Он — здесь. Он — жил.

---

VIII.

Что было бы — если бы там?
Другие стихи? Другой свет?
Или тот же, только в тепле?
Ответа нет. Не будет. Нам —

только гадать. Ему — всё равно.
Он выбрал. Прожил. Точка.
Не жалоба, просто, строчка.
Последняя. Ставь — темно.