Переводы из И. Губермана

Я не пишу стихов. Я перевожу чужие стихи. Я профессиональный переводчик, рабочий язык английский. Сфера моей деятельности - технический перевод. Раньше я стихов не переводил, но однажды я увидел, как мой коллега в свободное
от работы рабочее время переводит на английский язык какие-то четверостишия. Как выяснилось, он переводил гарики И.М.Губермана. Дай, думаю, попробую и я. Попробовал, и стало получаться. Оказалось, это - увлекательнейшее занятие!
Занимался переводом гариков я в течении нескольких лет и перевёл их несколько сотен. Посмотреть мои переводы можно
на сайте https://eelov.livejournal.com/

В данной подборке я предлагаю в качестве примера переводы нескольких гариков, написанных человеком на пороге старости,
с грустью чувствующим её приближение.

Состарясь, не валяюсь я ничком,
а радость я несу себе и людям:
вот сядем со знакомым старичком –
и свежие анализы обсудим.
          As I get old, I don't despond or grieve,
          I joy myself and also gladden friends:
          we can discuss health care and sick leave,
          analyses, docs' errors and amends.

Доволен я сполна своей судьбой
и старюсь я красиво, слава Богу.
И девушки бросаются гурьбой
меня перевести через дорогу.
          I am content with my fortune all along
          and I am aging in a graceful mode.
          And girls throw themselves and throng
          to help me safe across the road.

Зря девки не глядят на стариков
и лаской не желают ублажать:
мальчишка переспал – и был таков,
а старенький – не в силах убежать.
          Girls are unwise to disregard old males
          skilled in come-on, flirtation and foreplay:
          a youngster will shack up and turn his tail;
          an old man is too weak to run away.

Я дряхлостью нисколько не смущён,
и часто в алкогольном кураже
я бегаю за девками ещё,
но только очень медленно уже.
          Senility does not embarrass me,
          and often, having sipped a glass of wine,
          I chase young girls with long-forgotten glee,
          but in a manner slow and supine.

Уходит засидевшаяся гостья,
а я держу пальто ей и киваю;
у старости простые удовольствия –
теперь я дам хотя бы одеваю.
          A female guest is making her adieu,
          I hold her coat, nod and utter "yes";
          with the fair sex I'm practically through,
          though not quite, at least I help them dress.

Увы, всему на свете есть предел:
облез фасад и высохли стропила;
в автобусе на девку поглядел,
она мне молча место уступила.
          All comes to a distressing end, alas!
          Peeling facade and rafters dry from heat;
          I eyed a girl when riding in a bus,
          she got up silently and gave me her seat.

Я не только снаружи облез,
я уже и душевно такой,
моего сластолюбия бес
обленился и ценит покой.
          Without I look a worn wretch
          and inside I'm phlegmatic (at best),
          for libidinous fiend of my lech
          has turned lazy and values a rest.

Наступила в душе моей фаза
упрощения жизненной драмы:
я у дамы боюсь не отказа,
а боюсь я согласия дамы.
          My soul has reached a frontier
          where ladies resort to defiance.
          But it is not a refusal I fear,
          I fear the ladies' compliance.

Душой и телом охладев,
я погасил мою жаровню:
еще смотрю на нежных дев,
а для чего – уже не помню.
          Having avoided pox and AIDS,
          my former flame turned into ember.
          I still behold delightful maids,
          but why I do – I don't remember.

Года меняют наше тело,
его сберечь не удаётся;
что было гибким – затвердело,
что было твёрдо – жалко гнётся.
          Time makes one used-up and frigid
          and triggers some distressing trends:
          what used to bend is now rigid,
          and what was rigid sadly bends.

Ближе к ночи пью горький нектар
под неспешные мысли о том,
как изрядно сегодня я стар,
но моложе, чем буду потом.
          I drink wine in the dark and I smile,
          and I muse none the worse for Chablis
          that today I am rather senile
          but still younger than later will be.

Меня спроси или Его –
у нас один ответ:
старенье – сумерки всего,
что составляло свет.
          If asked, myself or our Lord,
          we'll answer outright:
          senescence is the dusk of all
          that used to be the light.

А что касается моего коллеги, который "втравил" меня в это занятие, мы с ним выбирали гарики для перевода каждый по своему вкусу, но иногда наш выбор совпадал. Ниже приводятся некоторые из таких совпадений. Это лишь часть парных переводов, которые опубликованы на сайте https://gubermore.livejournal.com/ В эту подборку попали грустные. "стариковские" стихи о бренности человеческой жизни и неизбежности ухода.
Есть и "тройные" переводы, их можно посмотреть на https://oldmanlov.livejournal.com/ К сожалению, здесь их показать невозможно, поскольку на портале Стихи.ру иврит не поддерживается.

Наш путь из ниоткуда в никуда –
такое краткосрочное событие,
что жизни остаётся лишь черта
меж датами прибытия-убытия.
          The way from nowhere to noplace
          is so short (which can't be gauged at starting)
          that life is but a short and dwindling trace
          between the dates of coming and departing.
                Our trip from nought to nothing is a flash,
                and such a little while it is, no doubt,
                that life becomes reduced just to a dash
                between the dates of check-in & check-out.

Весь путь наш – это времяпровождение,
отмеченное пьянкой с двух сторон:
от пьянки, обещающей рождение,
до пьянки после кратких похорон.
       One's life is delimited, in essence,
       by two confines and plenty of Smirnoff:
       from a booze-up before the nascence
       to a booze-up after a quick send-off.
               This life is just a sojourn on the Earth,
               its start and finish marked off with a feast:
               a booze-up to prepare for future birth
               and booze-up at the wake for the deceased.

На свете жить с азартом так опасно,
повсюду так рискованны пути,
что понял я однажды очень ясно:
живым из этой жизни – не уйти.
       When people dice with death without fear
       it's hard to live, endure and survive;
       so I once arrived at the idea
       that one cannot depart from life alive.
               A thrilling life endangers one severely,
               its ways can be too risky to survive;
               and then one comes to realize too clearly:
               he can't forsake this life and stay alive.

В цепи причин и соответствий –
полно случайностей лихих,
у жизни множество последствий,
и наша смерть – одно из них.
       Amid polemics and discussions
       emerged a view some would condemn
       that life has plenty repercussions
       and death is just one of them.
               On cause-effect ramifications
               fortuity exerts a squeeze:
               this life has many implications
               – and our death is one of these.

Куда по смерти душу примут,
я с Богом торга не веду;
в раю немного мягче климат,
но лучше общество в аду.
       I don't make terms with God or devil
       about where my soul will dwell;
       a better climate is in heaven
       against a better monde in hell.
               I don't ask God, like an annoying child,
               what part of afterworld my soul would meet;
               in Paradise a breeze is cool & mild,
               but Hell comprises tout le corps d'elite.

Сегодня, выпив кофе поутру,
я дивный ощутил в себе покой;
забавно: я ведь знаю, что умру,
а веры в это нету никакой.
       By morning coffee fully gratified,
       I felt relaxed as never hitherto;
       I was amused: I know – I shall die,
       but don't believe that I will ever do.
               This morning I had coffee, whereby
               in utter relaxation long I sat;
               I know for sure that I am gonna die,
               but, funnily, I have no faith in that.

Пора мне, ветхому еврею,
жить, будто я отсутствую;
не в том беда, что я старею,
а в том, как остро это чувствую.
       Decrepit Jew, for me the time has come
       to live as if I'm staying elsewhere;
       that I get old – I don't care a damn,
       it's sensing it that drives me to despair.
              A time-worn Jew, I have but to behold
              my life's seclusion more and more routinely;
              it's only half problem I am old,
              the trouble is I sense it so keenly.

Молодое забыв мельтешение,
очень тихо живу и размеренно,
но у дряхлости есть утешение:
я уже не умру преждевременно.
       I got rid of my pert self-assurance,
       I live tranquilly and demurely,
       but senility gives reassurance:
       I will not pass away prematurely.
               The youthful fussing long forgotten,
               I dwell in peace and moderation;
               as the untimely death is rotten,
               my dotage is a consolation.

Цветы. Негромкий гул людей.
Пустая ложь, что «вечно с нами».
Тупой отзвон слепых гвоздей.
И тишина. И тьма. И пламя.
       Wreaths, sighs, an office for the dead
       conducted by a priest when they expire.
       Nails hammered in. Eternity ahead.
       And calm. And dark. And void. And fire.
              The flowers. The faces – all looking like blanks.
              The lie that “he always remains…”
              The dull clang of nails, hammered into the planks.
              And silence. And darkness. And flames.

Больше парных переводов из Губермана можно найти на https://gubermore.livejournal.com/