Ворон

Зимней полночью ненастной
утомлённый и несчастный,
с головой уже неясной
но держа ещё бокал,
я сидел в притихшем доме
пребывая в полудрёме
и в одном старинном томе
что-то важное искал.

Вдруг прокрался стук негромкий
сквозь тоскливый вой позёмки,
словно кто-то сквозь потёмки
пробирался в дом ко мне.
И подумал я: «Ну, что же!
это может быть прохожий,
и ему не спится тоже,
что обыденно вполне».

Ясно помню эту ночь я –
тьма, декабрь, снега клочья,
и тоска на сердце волчья,
и рассвет ещё далёк.
Из печи, как из Геенны
льётся свет на пол и стены,
я читаю том толстенный,
чтобы он меня отвлёк.

В книгах я искал забвенья –
лишь порой, в часы чтенья
отпускал от сердца тень я
лучезарной девы той
имя чьё Ленора было,
но земля его забыла,
и навек оно уплыло
к выси горней золотой.
 
Штор пурпурных колыханье
словно призраков дыханье,
навевало мне в сознанье
страх какой-то неземной.
Страх мучительный и вязкий,
как от страшной детской сказки,
в детстве слышанной в коляске
овладел всецело мной.

Укрощая приступ дрожи
думал я: «То лишь прохожий,
лишь прохожий, ну и что же,
путник, только и всего».
И, дверей не отворяя,
эту фразу повторяя,
так стоял я, усмиряя
трепет сердца своего.

Но, ободрившись немного,
закричал я: «Ради Бога,
сэр иль миссис, слишком строго
не судите, я ваш стук
не расслышал в полудрёме,
и заставил ждать в проёме,
и, моей дремоты кроме,
слишком тих был стука звук».
 
Распахнул я дверь наружу,
чая, гостя обнаружу,
что же вижу? Тьму и стужу,
тьму, и больше ничего.
Лишь во мрак из коридора
звуком скорбного минора
имя выплыло «Ленора…»
но… из горла моего.

Обожаемое слово
эхо мне вернуло снова,
только слово… тьма сурова,
не вернёт её саму.
И, к своим вернувшись думам,
в замешательстве угрюмом,
я оставил, с ветра шумом
за дверями ночь и тьму.

Под гнетущим впечатленьем
странным вызванным явленьем
я, с нахлынувшим волненьем
вскоре вновь услышал стук.
Звук, настойчивый и чёткий
от оконной шёл решётки,
сердце прыгало в чечётке,
я же думал: «У фрамуг

есть свои стучать причины
безо всякой чертовщины –
это ветер, плут бесчинный 
производит стук в окне!»
Распахнул я ставни настежь,
а оттуда внутрь – здрасьте ж!
Залетает, вы представьте ж,
нечто чёрное ко мне.

Это птица – древний ворон,
в дом ко мне влетел как вор он,
трепыхнулся между штор он,
и, надменно, словно лорд,
член парламентской палаты,
взмыл над дверью гость пернатый
и воссел на бюст Паллады
непочтителен и горд.

Показалось мне забавным
то, что выглядел он главным,
я же словно бы бесправным
в этом доме стал слугой.
И тогда спросил его я:
«Хоть ваш плащ простого кроя,
вид у вас, как у героя;   
кто ж вы, ворон дорогой?

Где ваш вечный край вороний,
берег ваш потусторонний,
царство мрака, где на троне
правят ночи божества?
Как зовут вас меж своими?
назовите ваше имя!»
Удостоен же был им я
грубой фразой: «Чёрта с два!»

Удивлён я был немало
тем, что птица мне сказала.
Вот так да! С времён начала
был ли кто-нибудь ещё
кто б на заданный вопрос-то
птице, может быть, с погоста,
получил ответ так просто,
однозначно и общо?
 
Он сказал всего два слова.
Но насколько же сурово!
И, сказав их, замер снова,
словно здесь сидел года.
«Что ж, – промолвил я устало, –
так со мной уже бывало, –
всё былое уплывало,
и пришлось уж навсегда

мне с друзьями разлучиться.
а теперь и эта птица
вдаль, наверное, умчится
заблестит рассвет едва,
как надежды и стремленья…»
Но, без совести зазренья
с тенью явного презренья
ворон каркнул: «Чёрта с два!»

Хоть ответ был и логичным,
пусть и даже неприличным,
я его с несчастьем личным
поначалу не связал.
Видно, был сей ворон чёрный
двум словам лишь обучённый, 
и, немного удручённый,   
я тогда ему сказал:
 
«Ныне я в душевной хвори,
душу мне снедает горе –
я тоскую по Леноре,
что давно уже мертва.
Я прошу об одолженье –
проявите уваженье!»
Но, в ответ на предложенье
снова слышу: «Чёрта с два!»

И тогда ночному гостю
я сказал уже со злостью
и помахивая тростью:
«Как же, сударь, вы грубы!
кто же, ворон говорящий,
ваш хозяин настоящий?
Человек ли он пропащий,
или жертва злой судьбы?

Или прежний ваш владелец
был судимец и сиделец,
и ругаться был умелец,
и лихая голова?
Может, близких он утратил,
может, он от злобы спятил
и в безумии заладил
«чёрта с два!» да «чёрта с два!».

Так вполне могло случиться,
что его ручная птица
умудрилась обучиться
только этим двум словам.
Этим пользуясь уменьем
вы и занялись глумленьем,
и прескверным настроеньем
я обязан, сударь, вам!»

Вместе с тем, хотя и с зыбкой
думал я о нём с улыбкой.
Может, было бы ошибкой
в чём-то птицу обвинять?
Я придвинул кресло ближе
к полке с бюстом двери выше
где сидел из тьмы прибывший…
… кто? – я силился понять.

В круге лампового света
я сидел, ища ответа
что же может значить это
выраженье «чёрта с два»?
Может, это заявленье – 
наставленье и знаменье
к исправленью искривленья
жизни, коль она крива?

Кем мне послан этот ворон?
Замечательный актёр он,
раз сумел дверной затвор он
обойти, войдя сюда!
Из чего же ворон сделан?
Кто он – птица или демон?
Прилетел ко мне зачем он
и какого ждать плода?

От меня чего он хочет?
Он мне голову морочит?
Или… может быть… пророчит?
Может, он даёт урок
как мне справиться со страстью,
положив конец несчастью,
может быть, он Божьей властью
Небом посланный пророк?

Вдруг, почудилось мне, дымом
дом наполнился незримым,
и, подобны серафимам
по паркету и коврам
всюду призрачные тени
разом начали хожденье
усыпляющим кажденьем
источая фимиам.

И вскричал я: «Боже правый!
Ты даёшь ответ мне здравый
Ты от памяти отравы
шлёшь целительный бальзам!
и Ленору мне, похоже,
ворон твой забыть поможет
и забвение положит
окончание слезам!»

«Боже мой! – сказал себе я, –
как противился судьбе я
сам осмыслить не умея
эти вещие слова!
Дайте, ворон, откровенье –
вы ли тот бальзам забвенья
что избавит от мученья?»
А в ответ мне: «Чёрта с два!»

Был подавлен я ответом,
но не сдался я при этом,
а спросил его я следом:
«Хоть ответ ваш и жесток,
но правдив, не сомневаюсь.
Снова вам я доверяюсь,
всё же верю я, признаюсь, – 
вы, конечно же, пророк!

Так скажите – нету что ли
мне спасения от боли?
Если в этой злой юдоли
мне забвенья не дано,
то тогда от вас себе жду
я последнюю надежду
ведь, признаюсь, нами между,
мне осталось лишь одно.

Ради всех святых на свете,
умоляю об ответе –
здесь о жизни и о смерти
дело нынче на весах!
Так поведайте ж мне, птица,
где души моей царица?
С ней смогу ль соединиться
хоть в раю на небесах?

И надеяться ли смею
что увидимся мы с нею,
и сдадимся Гименею,   
ведь она же там жива?»
Только с этим же успехом
говорить я мог бы с эхом
и, как будто бы со смехом
ворон каркнул: «Чёрта с два!»

«Это ваше предсказанье
мне, – вскричал я, – наказанье!
В нём я вижу указанье
улетать вам сей же час!
Вижу, вы – посланник ада,
тьмы, погибели, распада,
это значит, что не надо
слушать что-либо от вас!

Вы пророк совсем не добрый,
злее чёрта, злее кобры,
клюв вы мне вонзили в рёбры,
растерзали сердце мне!
Место вам да будет ныне
не на шлеме у богини,
но в плутоновой пустыне,
в безднах тьмы, на самом дне!

Упасите боги снова
услыхать от вас хоть слово,
и под мирной сенью крова
увидать вас хоть разок!
Раз вы адское созданье,
то прошу покинуть зданье,
вот, даю я вам заданье –
сыра вам даю кусок,

в лес лететь извольте с миром,
сесть на ветку в клюве с сыром,
и каким-нибудь пронырам
спеть там эти же слова!»
Но нахохлилась ворона,
и, с надменностью барона,
снова мне бесцеремонно
отвечает: «Чёрта с два!»

И, к моей великой грусти
он сидит с тех пор на бюсте
и я знаю, не отпустит
он меня уж никогда.
Я не верю в суеверья,
но над дверью и теперь я
снова вижу эти перья,
так же ясно, как тогда.

День и ночь, в жару и в стужу
он сидит, а я всё трушу,
и боюсь, что я на душу
отдал демону права.
И когда от наважденья
мне придёт освобожденье?
Может, в следующем рожденье?
Но, похоже, чёрта с два…

 
17. 12. 2025 г.



Дисклеймер.

Данное стихотворение не является точным переводом известного произведения Эдгара Аллана По. Дословных переводов выполнено было достаточное количество, и в ещё одном вряд ли было бы много смысла. Это скорее можно назвать вольным пересказом, поскольку я ставил перед собой задачу не передать точный смысл каждой строки и строфы, а создать такой пересказ, который приемлемо звучал бы на русском языке и при этом не слишком отклонялся бы от оригинала.