Рождественский шар

Вечер сворачивается в теплый круг,
чайник поет, окно не глядит в беду,
шторы шуршат, как будто хранят ответ,
лампа качает медленный желтый свет.
Ты улыбаешься просто так —
не впрок, не в счет,
не для камер и чьих-то глаз,
и тень от сердца уходит быстрее,
чем прочитается школьный рассказ.
Ты покупаешь часы —
не чтоб ловить беглеца-время,
а чтоб носить его тихо,
как ручного зверя.
Душа твоя ищет не пламя,
а кухню, где пахнет хлебом,
где можно долго молчать,
стрелки перехитрить, переупрямить
за воскресным обедом.
Чтоб дома ты ел ужины аккуратно, ножом и вилкой,
чтоб «сядь, не ешь стоя»,
чтоб дети делили тебя на «пап» и «срочно»,
«А что если сделать из сковородки банджо?»
А ты делал вид, что строгий,
и снова сдавался без боя.
Иногда речь уходит в кокни,
иногда — в тишину,
«лимонадный джо»
пылится между «было» и «ну»,
между солью, пластинкой и старым кино.
У тебя в запасе
еще как минимум целый век,
жизнь держит тебя не на весу —
за плечи, как держит свой человек,
и небо звездное разливается по холсту.
Ты прячешь ночную метель в рождественский шар —
встряхнул, посмотрел, поставил обратно.
Вечер сгущается, не спеша.
Преданно стережет, подтыкает постель, щупает лоб аккуратно.
Светит луной, прогоняет из сна существ из камня и льда.
Хочу, чтоб все это было с тобой.

Счастлив ли ты, (моя любовь)?
Надеюсь, да