Сквозь бурелом...

Он шёл на свет, как мотылёк на пламя,
Сквозь бурелом, ломая ветки в кровь.
Он нёс в руках невидимое знамя,
И думал он, что выследил любовь.

Следы вели в заброшенную чащу,
Где пахнет сыростью и мёртвой тишиной.
Он думал - там олень пугливый плачет,
И звал его: «Иди ко мне, я свой!»

Охотник, стой! Опусти свой ствол.
Ты ищешь рай, а нашёл раскол.
Она не дичь, что бежит, дрожа,
Она - твой крах на конце ножа.

Ты хочешь греть, прижимая к груди?
Беги, дурак! Не буди! Не буди!
Ведь зверь внутри уже чует кровь,
Ему плевать на твою любовь!

А там, во тьме, забившись в дальний угол,
Дрожала Тень, сжимаясь в чёрный ком.
В её глазах - остывший серый уголь,
И яд змеиный под её языком.

Она скулила, скалясь и рыдая,
Пытаясь шкурой слиться со стеной:
«Не подходи! Я, милый, не живая!
Я не трофей, я стану лишь бедой!»

У ней внутри - могильные курганы,
Гнилая топь и чёрная дыра.
Она хранит смертельные капканы
Для тех, кто пожелает ей добра.

Она хрипит: «Оставь меня в покое!
Не лезь в мой мрак, не трогай эту грязь!»
Но он не верит, он пьянён тобою,
Над бездной страшной ласково склонясь.

Он протянул ладонь, чтоб гладить шерсть,
Не видя, как вздыбилась эта тьма.
Ему казалось - это просто жесть,
А это была, брат, сама Чума.

Она рванулась прочь, чтоб не губить,
Но он схватил... и перестал он жить.

Охотник, стой! Опусти свой ствол.
Ты ищешь рай, а нашёл раскол.
Она не дичь, что бежит, дрожа,
Она - твой крах на конце ножа.

Ты хочешь греть, прижимая к груди?
Беги, дурак! Не буди! Не буди!
Ведь зверь внутри уже чует кровь,
Ему плевать на твою любовь!

Лежит ружьё, покрыто мокрым мхом.
В лесу густом теперь царит покой.
Он шёл за счастьем, за своим теплом,
А стал навек её едой... Навек её едой.