20 лет со дня смерти Игоря Жданова, великого поэта

Игорь Николаевич Жданов

ПОЧЕМУ БЕЗУМСТВУЮТ ПОЭТЫ?..

Почему безумствуют поэты?
Думаю, все это потому,
Что летят неистовые светы,
Видимые только одному.
Что звучат умолкшие сказанья
Лишь ему повсюду и всегда.
Жизнь поэта – самоистязанье,
Самоистребленье иногда.
Пусть молва толкует по-другому
Путь его в бессмертие и тьму, -
Страшен шепот,
                но бесшумны громы
И безвредны молнии ему.

ТОСТ

Я сам это счастье себе напророчил
На горе…
                Посмейтесь, ханжи и канальи:
Меня доконали беззвездные ночи,
Бесплодные мысли меня доконали.
Я жил без оглядки
                и видывал виды,
В глаза и на солнце смотрел не моргая,
Прощаю измены, прощаю обиды,
Бокал поднимая,
                бокал поднимая.
За женщин чужих – без имен и без отчеств, -
Всех тех,
                кто лишал и тепла и ночлега,
За долгие ночи моих одиночеств,
За белые хлопья бумаги и снега.
За редкость костров на пути непреклонном,
За клеток домашних надежные дверцы,
За желтые вспышки в мозгу опьяненном,
За новую боль в нетрезвеющем сердце.
За все, что случилось,
                за то, что случится,
За бред листопадов и ландыши мая,
За горькую радость – поэтом родиться
Бокал поднимаю,
                бокал поднимаю.

*  *  *
Во всех столетьях сходятся приметы
С приметами сегодняшнего дня:
Неровные
и нервные поэты –
Не ровня никому
и не родня.
Отчаявшись, но вовсе не отчаясь,
Они живут и гибнут – за других,
Лишь отчествами слабо различаясь,
А отчества не пишутся у них.

СВЕЧИ
   

                Дни будущие выстроились в ряд –
                Горящие, сияющие свечи…
                К. Кавафис

1

Мы не вошли,
                ещё стоим в дверях,
Ещё не верим скуке назиданий,
Ещё для нас
                на пыльных пустырях
Цветут цветы нечаянных свиданий…
Вот солнечный подстриженный бульвар,
Дом с башенкой,
                в который вхож не всякий,
А в нём – миниатюрный генерал
С пройдохой внучкой
                и большой собакой.
Живут в подвале грустные коты,
Уже не веря ни в мышей, ни в кошек,
И осеняет их цветной горошек,
Торжественно свисая с высоты.
В бетоне спят усатые сверчки –
Ночные музыканты и пролазы,
Забыв свои концерты и проказы,
Повесив инструменты на крючки.
Здесь время останавливало бег,
Герань горела в застекленной раме, -
Швейцару неизвестный человек
Сюда ходил когда-то вечерами.
Красивый был он,
                что ни говори,
Незаменимый в драке и застолье,
Но сквозь глаза светился изнутри
Какой-то неосознанною болью.
Он медлил,
                будто слушая в дверях
Сквозь шорохи прохожих и растений,
Как время шелестит на пустырях
Бумажными цветами погребений.

2

Когда стихами поздно говорить, -
Случается у смертных и такое, -
И нету телефона под рукою,
Чтоб другу без причины позвонить,
И друга нет –
                он злобу затаил,
Он мелочен,
                он пестует обиды, -
Тогда иди,
                наглаженный для вида
И благодушный из последних сил.
Ступая по асфальтам голубым,
Всё по местам рассудком расставляя,
Прислушивайся, ран не растравляя,
К своим воспоминаниям любым.
Как в прошлом все отчетливо сейчас!
Ни сожалеть,
                ни каяться не надо!..
Цыганщина – последняя отрада,
Её не допускают на Парнас.

3

Скребёт ли ветер шиферную крышу,
Тоскуют ли в траве перепела,
Мне безразлично:
                я уже не слышу
Той музыки, которая была.
Так и живу, зачисленный в уроды,
Исполненный в простом карандаше.
Нарушена гармония природы,
И что-то переломлено в душе.

4

А мы гуляли с нею по аллеям,
И хлеб клевали лебеди с руки, -
О молодости грешной сожалея,
Смотрели вслед тугие старики.
А было нам всего по восемнадцать,
До старости оттуда – не достать.
Та жизнь
                без гонораров и оваций
Лишь молодым и любящим под стать.
Все было так,
                и не было эксцессов
Из-за того,
                что прямо на виду
Способная на выдумки принцесса
Бессовестно купается в пруду.

5

Ты говорила,
                что творится сказка,
Что без меня не жизнь, а трын-трава.
Теперь,
              катая детскую коляску
И мужа обнимая,
                ты – права?
Простить тебя – стыда не оберешься,
Ударить – не поднимется рука.
А ты мне всё
                бессовестно смеёшься
Из своего далёка – далека.

6

Досмотрим же классические сны,
Любовь и страсть безжалостно даруя,
Как прежде –
                бескорыстны и честны
От помыслов своих
                до поцелуя.
Мой старый друг,
                мы вновь сейчас вдвоём
Под соснами чистейшими Солотчи.
Давай поговорим,
                но молча,
                молча!..
И думая о чём-нибудь своём.

8

Есть маленькие милости судьбы:
Цветущая картошка на балконе,
Поющий кот
                на крыше у трубы,
Концерт сверчков в асфальте и бетоне.
Есть маленькие в мире чудеса:
Вдруг деревце
                возьмет и приживётся,
Пожалуется чибис, что роса,
Прискачет жаба,
                эхо отзовется.
Чего ещё?..
                Придумывай стихи,
Не бойся говорить высокопарно.
Есть многие на свете пустяки,
Которые мешают жить бездарно.

*  *  *
Вот ругают…
значит –раскусили.
Значит кой-кому не по себе.
У меня в запасе пол-России,
И ещё полжизни по судьбе.
Мне ли придорожною травою
У обочин жаться и  лежать, -
Наступай, признанье роковое,
Всё равно тебя не избежать.

П о э т ы

Не верят ни в бога, ни в черта,
Ни в маму, шагнув за порог.
Умеют завидовать мертвым:
“Смотрите, какой некролог!”
Хлопочут
                и пишут в газеты,
И грудью могучею прут, -
Ах, сукины дети – поэты!
Надейтесь. Авось, издадут.

                02.09.84.
*  *  *
Не делаю того, что надлежит,
Разумное и вечное не сею, -
Меня давно поэзия смешит
Бесстыдной задушевностью своею.
Краснею и сгораю со стыда,
Читая стих, составленный убого.
Увы, не все зависит от труда,
Талант пока по-прежнему от Бога.

*  *  *
Поэтам хорошо – когда им плохо:
Работают на полный разворот,
И взнузданная с вечера эпоха
Копытом землю роет у ворот.
Поэзия-
Сплав радости и гнева,
Отливки строф, поставленные в ряд,-
Они еще белы от перегрева
И, как аккумуляторы, искрят.
Наградой ли поэтов отмечают,
Венчают ли,
Гогочут ли, гоня,-
Они молчат –
Лишь сердце отвечает
На каждый камень
Высверком огня.


*   *   *
                А. Васильеву

Не верьте
                уверениям поэта:
Поэзия –
                не скачка,
                не езда.
Поэзия – ожившая планета,
А вовсе не сверхновая звезда.
Звезда бушует,
                блеском поражая,
Саму себя растратив под шумок, -
Планета
               для грядущих урожаев
Упрямо синтезирует белок.
Летят за миллионом
                миллиарды
Мгновенных лет,
                и в свой урочный срок
Из хаоса
                зеленою петардой
Вымахивают стебель и цветок.
Одна – в потоках пепельного цвета,
Добро и нежность бережно храня,
Едва мерцает малая планета,
Живая
              в море мертвого огня.

*  *  *
Когда тревожит тысячи сердец
Весенних вод и солнца изобилье,
Когда свистит и щелкает скворец,
Закинув голову и растопырив крылья,
Я выбираю новые пути
И выхожу по слякоти и грязи,
Чтоб эту синь и свежесть пронести
Сквозь жизнь свою, не расплескав ни разу.
А вешний ветер взламывает лед,
И травы прорастают через камень.
Меня сама поэзия ведет
Веселыми и легкими руками.ъ

*  *  *

В моей душе уверенности нет:
Закат пророчит завтрашние драмы –
Нежданные, как гибель, телеграммы,
Смертельно окантованный портрет.
Что вспомню я, заканчивая путь? –
Речной воды ужиное скольженье,
Большого сердца бешеное жженье
И молодость,
                которой не вернуть.
Всё пережить – и ничего не взять,
Но щедрым быть и в скудости последней.
Чем жизнь беспечней,
                тем она бесследней,
Тем явственней забвения печать.
Что унесу, не выдав никому? –
Сомненья в правоте моей
                и  праве,
Отчаянье ночей,
                мечты о славе
И небо застилающую тьму.
Пусть будет чудом каждая строка! –
Душа ещё способна на растраты.
Пируй и пой
                до смерти, до расплаты,
Люби зверьё,
                леса и облака
И редкую удачу стереги,
Пока в толпе,
                в тайге ли, на привале,
Как будто их тебе продиктовали,
Всё без оглядки пишутся стихи!..


*  *  *

                *   *   *
                1

Тревожно мне
И не с кем поделиться
Бессрочным одиночеством своим.
Вон той звезде простуженной не спится,
Открыл окно –
                давай поговорим.
Я тишины окрестной не нарушу,
Лишь чье-то имя вымолвлю едва,
Я слушаю –
И мне ложатся в душу
Простые, как созвездия, слова:
«Да, я светла
И все же не святая,
Иначе бы
                откуда скорбь взялась?
Ты не завидуй:
                я же пропадаю,
Наполовину в свет перелилась.
Чтоб озарять пространства и глубины,
Мне боль самосожжения дана.
Жизнь кончена почти наполовину
Иль начата настолько же она?..»
Я слушаю –
Морозный воздух льется
Ко мне в окно,
И валит свет в окно,
Густея,
             тени ветел у колодца
На снежное ложатся полотно.
Так вот она –
Загадка озарений,
От молнии до уличных огней:
Чем ярче свет,
Тем яростнее тени,
Плотнее плоть бесплотная теней.
Светить ровней,
Чтоб надолго хватило.
Кому – сжигать,
Кому – мерцать и тлеть.
Но вспыхнет догоревшее светило –
И гуще тьма,
                и новому гореть.

                2

Все мечем бисер,
Все слова тасуем,
Поскольку мир в душе не обретен…
Поэт – посредник,
Он ненаказуем,
Он всех времен
                слепой парламентер.
И жизнь его – не служба,
А служенье.
Сам для себя
                провидец и тиран,
Он – рядовой бескровного сраженья,
Ни разу не убивший ветеран.


ФРАНСУА ВИЙОН

                П.Г. Антокольскому
В ночные драки,
                кражи и пожары,
Больные ноги еле волоча,
Он выйдет злой,
                растерянный,
                поджарый,
Как висельник,
                завидев палача.
На свете есть и благостная Мекка,
И древний Рим,
                и многоликий бог…
Гнилой Париж пятнадцатого века
Его окатит с головы до ног.
Кропать стихи,
                впадая в святотатство,
Смущая неосмысленных парней?..
Не все ль равно,
                кем быть –
                и кем считаться,
Когда ограбить проще и верней…
Он выйдет злой,
                забывчивый,
                жестокий,
Не верящий в поступки и слова,
Сродни шуту –
                смертельно одинокий,
Утративший надежды и права.
Несущий непомерные вериги
Сегодняшних
                и будущих времен:
Тюремный бред,
                неизданные книги,
Любовь,
                которой
                недостоин он.
Мир перед ним – бездарный и жеманный –
Опять сияет,
                кровь и копоть смыв,
А в нем витает
                орлеанской Жанны
Безумный и мучительный призыв.
Зловещее,
                монашеское братство,
Закон петли,
                костра и топора.
Прощать –
                и жить,
                как проще,
                как удастся,
Не веря в завтра,
                позабыв вчера.
И ничего не в силах изменить –
Пройти по свету
                нищим пилигримом,
Чтоб жизнью заплатить
                за право быть
Непонятым,
                неправым,
                нелюбимым.


*  *  *

Раз душа –
Это спутница света,
Значит, ум –
Порождение тьмы.
Потому и призванье поэта –
Тешить души, смущая умы.
Кто диктует
Судьбу и дорогу?
Кто внушает
Отвагу и спесь?
В этом всё-таки
Что-то от Бога
И, конечно,
От  дьявола есть.
Полу-ангелы,
Полу-уроды,
Всюду дома
И всё же в гостях.
Не изменят им
Лишь непогоды
На земных
И на звёздных путях.
Дети света,
Исчадия мрака,
Опалённые смертной тоской, -
В них одних
Оправданье двоякой
И двуликой природы людской.

 


РОЯЛЬ

В районе,
Где силос да куры,
Где лужи грязные кругом,
Огромный
                жёлтый Дом культуры
Стоял пасхальным пирогом.
Там был рояль.
На нем играли
Всю жизнь без правил и без прав.
И только на ночь запирали,
Изрядно за день растерзав.
Когда случалась вакханалья,
Когда утраивался гам,
Рояль какая-то каналья
С размаху била по зубам.
Он не особенный, не странный,
Как ни верти, как ни смотри:
Всего лишь – ящик деревянный
И сталь певучая внутри.
Но было:
Не приснилось – было:
К роялю девочка одна
Пришла и руки уронила
И прогостила дотемна…
С трудом выдавливая звуки,
Для всех холодный, словно морг,
Он помнит,
                помнит эти руки –
Их неумелость и восторг,
Их ласку, их неосторожность,
Порыв, испуг и немоту,
И радость ту. И невозможность
Шагнуть за крайнюю черту.
Кружились звуки, как шутихи,
Сочился в форточки апрель,
А счастье было тихим – тихим,
И тихо тикала капель…
Нет, не пройдет и не отпустит,
Всегда при нем его весна.
Он верен памяти и грусти,
Он полон музыки и сна.


СКОМОРОХ

Очнулся, разметав постель,
Беспамятный - безгрешный.
Кричу:
             - А где моя сопель
И мой гудок потешный?-
Ору:
         - Куда ушла жена?
Лишь в ней мое спасенье.-
Мне отвечают:
                - Сожжена
В святое воскресенье.
Сам знаешь, ведьмою слыла –
Тебя очаровала,
Снимала след,
                овсы плела,
На образа плевала.
- А где же дочери, сыны?
- Отправились по свету,
Все потаскухи да вруны,
Актерки да поэты.
- Ну, а товарищи мои,
Соратники и братья?
- Всех этих пьяниц погребли
Без слез и без проклятья.
Ты двадцать лет валялся здесь,
Безмолвный, недвижимый.
Холодный весь и
                белый весь,
Похмельем одержимый.
Молчи и благодарен будь,
Что те, кто ныне в силе
Еще твою худую грудь
Железом не пронзили.
         

ГОЛОС

                Крохоборы!
Вас сделал такими труд.
Нас другими спроворил Бог:
Мы – движенье столетий
И бег минут,
Каждый атом
и каждый слог.
Мы земные,
Но знаем  концы начал
И начала новых начал,
И ничуть не печальна наша печаль,
И не тяжко нашим плечам.
Как алмазы вкраплены в кимберлит –
Мы разбросаны
по векам,
Если даже у вас иногда болит,
Каково же порою нам?
Мы-то помним восходы иных светил,
Озаренья сонат и строф, -
Кто-то щедрый подумал  и  отпустил
Нам заранее сонм  грехов.
Кто-то раз
Испытал на краю судьбы
Холод бездны и ужас тьмы,
Потому и беспечность вложил в умы,
Потому и бессмертны мы.
Нас осудят:
Судили,
рядили всласть
В скоморохов и дураков.
Но пребудет над миром
Лишь наша власть,
Замыкая кольцо веков.


*  *  *
Ещё народ похмельно спит,
Но серый, словно глыба,
Ко мне ползёт антисемит
Московского пошиба.
И с митинговых площадей,
Ободранный на диво,
Ко мне скребётся иудей
Одесского разлива.
А я, в отставке офицер,
“Совок” – по мненью многих –
Беру бутылку “на прицел”,
Чтоб исцелить убогих.
- Сейчас воскреснем – и споём. -
Я говорю при этом …
И дружно грянули втроём
Российские поэты.


*  *  *
Я устал от препон и запретов,
Но одно поимейте ввиду:
К поголовью союза поэтов
В подпевалы уже не пойду.
Сколько лет тишина разрасталась
И смыкаясь, твердела вокруг,
И сомненья, и ужас, и старость
Мне перо вышибали из рук.
Пусть придется платить неустойку,
Пусть уже не сносить головы,
Но плевал я на ту перестройку,
Где ряды перестроите – вы!
 

МОЛОДОМУ ПОЭТУ

И я не знаю: надо ли об этом,
Удача это
                или же беда? –
Был человек – как все,
                а стал поэтом,
Поэтом стал без всякого труда.
Его душа – одна большая рана,
И боль ее бездонна и резка, -
Однажды в ней сошлись меридианы,
Космические трассы – и тоска.
Сошлись любовь с последнею надеждой,
Смятение, достоинство и честь,
И энциклопедисты,
                и невежды,
И ярость, и пророческая весть.
Пусть даже просто
                бойкий перекресток –
Его нетерпеливая душа,
Как он поднимет – мальчик – недоросток –
Всю тяжесть моего карандаша?

И.  Олейникову

Обложила тоска, и достойного выхода нет.
Всё сижу и вздыхаю: - О, слава! О, юность! О, старость!
У меня появился один осторожный поэт.
«Вы подправьте слегка, - говорит,- я в долгу не останусь.
Я нигде не учился, я в рифме и слоге грешу…»
Не печатают, значит, ты мастер, берись и спасай де…
- Я смогу,- говорю,-
                я такое тебе напишу,-
Моментально прославят, а может быть, даже посадят.
Я отдам тебе, малый, космический свой неуют,
Только ты берегись: заплюют, забранят, затаскают.
Осторожные люди плохие стихи издают,
Неохотно и долго сквозь пальцы свои пропускают.
Типовые квартиры  родня типовых гаражей…
Без претензий и прав пропаду добровольно в глубинке.
Осторожные женщины ищут доходных мужей,
Слава Богу, что я  не котируюсь больше на рынке.
Я живу без обузы, к последней дороге готов,-
Беспристрастен к себе, невнимателен к лести и чуши.
Осторожные кошки обходят бродячих котов,
Осторожные черти не трогают вольные души.
               
                1986
* * *
Мне не было ни голоса, ни знака,
Мы просто шли по мартовскому льду,
Брели за мной бездомная собака
И женщина, узнавшая беду.
И так был пуст простор перед рассветом,
Так бесприютно было в снежной мгле,
Как будто мы впервые в мире этом,
На этой неприкаянной Земле.
Мела пурга – и не было дороги,
Исчезла указующая нить.
Я так сказал:
- Нас трое, мы не боги,
Нам нечего терять и находить.
Мой глаз пока  неутомим и меток,
Шаг лёгок и крепка моя рука…–
Развёл костёр и сплёл шалаш из веток,
Из мёрзлого седого тростника.
Не стало одиночества и мрака.
Ушёл и страх за ними в свой черёд, –
И разлеглась у ног моих собака,
С мохнатой лапы скусывая лёд.
И женщина сквозь пламя улыбалась,
И помнить не хотела ничего,
И время не текло и не кончалось,
А, может, просто не было  его.

*  *  *
Плывёт мое окно над Загорянкой,
Как будто на буксире у луны, -
А я всё занят будничной огранкой
Созвездий, листопада, тишины.
Я наконец везучий и богатый:
Мне весело таскать по одному
Из тьмы осенней чёрные агаты
Созвучий, не доступных никому.
Как азиат, колдующий над пловом,
Я над страницей – чародей и маг –
Глаза прикрою, упиваясь словом,
Лицом зароюсь в ворохе бумаг.
Я опьянён занятьем окаянным
И плохо понимаю, что со мной? –
Плывёт окно над океаном,
Озвученным осеннею луной.
Тьма – просто свет, но только – наизнанку.
В неё ли, в свет ли всё погружено? ..
Стоят, как замки, дачи Загорянки.
Плывёт окно, плывёт мое окно.

*  *  *
Проворонило время меня,
В немоту и вражду уронило.
Так и жил, не копя, не храня
Ни обид, ни надежды, ни силы.
Да и незачем было беречь
Ни себя, ни мечты, ни отваги.
Оставалось, злорадствуя, жечь
И дома, и мосты, и бумаги.
Грязь да камень – как цикл нулевой.
И, воздушные строя палаты,
Оставалось качать головой,
Воспалённой, больной и патлатой.
И за собственный свой упокой
Лишь тоски и юродства отрада:
Что вы, братцы!
Я тоже такой,
Как и вы, как и все, –
как и надо.
Где ты, колокол мой вечевой?
Чистый голос не слышится что-то.
Не идет у меня ничего –
Ни любовь, ни судьба, ни работа.
Только тают глухие огни,
Только меркнут бесцветные звуки
В неподвижном чаду беготни,
В неразъёмных объятьях разлуки.
Только сердце цветком у огня
Почернело, усохло и сжалось.
Проворонило время меня
Или просто узнать побоялось.

*  *  *
Я покидаю этот мир:
С меня хватило.
Отыгран кон, окончен пир –
Судьбу на мыло.
Страны исчезнувшей кумир
И враг халтуры,
Я покидаю страшный мир
Литературы.
Идут по улицам стада,
Стада овечьи.
До скорой встречи, господа,
До скорой встречи.
Я все канаты обрубил,
И пир оплачен.
Я покидаю этот мир…
Не надо сдачи.
               
                1994 г.

*  *  *
Я оприходовал
Свою былую жизнь:
Собрал стихи
и старые бумаги, -
Как часто
не хватало мне отваги,
Как верил,
Если скажут – не ершись!
Теперь другой –
Невиданный расклад:
Отвергнутый
И дружбою, и славой,
Я говорю
Печально и лукаво,
Что, в сущности,
Ни в чём не виноват.
Хотелось быть
Не просто деловым,
Не просто умным,
Сильным и жестоким,
Хотелось видеть
Собственные строки
Среди других,
Под соусом любым.
А ныне –
Полыхает голова,
И день -  не в день,
И ночи все бессонны…
Я берегу
Последние слова,
Как берегут
Последние патроны.

1980 декабрь.

*   *   *
    1

Тревожно мне
И не с кем поделиться
Бессрочным одиночеством своим.
Вон той звезде простуженной не спится,
Открыл окно –
                давай поговорим.
Я тишины окрестной не нарушу,
Лишь чье-то имя вымолвлю едва,
Я слушаю –
И мне ложатся в душу
Простые, как созвездия, слова:
«Да, я светла
И все же не святая,
Иначе бы
                откуда скорбь взялась?
Ты не завидуй:
                я же пропадаю,
Наполовину в свет перелилась.
Чтоб озарять пространства и глубины,
Мне боль самосожжения дана.
Жизнь кончена почти наполовину
Иль начата настолько же она?..»
Я слушаю –
Морозный воздух льется
Ко мне в окно,
И валит свет в окно,
Густея,
             тени ветел у колодца
На снежное ложатся полотно.
Так вот она –
Загадка озарений,
От молнии до уличных огней:
Чем ярче свет,
Тем яростнее тени,
Плотнее плоть бесплотная теней.
Светить ровней,
Чтоб надолго хватило.
Кому – сжигать,
Кому – мерцать и тлеть.
Но вспыхнет догоревшее светило –
И гуще тьма,
                и новому гореть.

2

Все мечем бисер,
Все слова тасуем,
Поскольку мир в душе не обретен…
Поэт – посредник,
Он ненаказуем,
Он всех времен
                слепой парламентер.
И жизнь его – не служба,
А служенье.
Сам для себя
                провидец и тиран,
Он – рядовой бескровного сраженья,
Ни разу не убивший ветеран.


ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

Я сам скажу, кем был среди живых,
Молчите лишь и мифов не творите,
Не клевещите на судьбу и стих,
Не делайте бессмысленных открытий.

Когда ревел взбесившийся фугас
Над вашей колыбелью безмятежной,
Я спас мечту, но сердце сжёг для вас,
Себе оставив только пепел снежный.

Для песни жизни – пепел и зола,
Мои пути другие проложили,
Пожар страстей другая даль взяла,
Моим огнем горят сердца чужие.

Я не скрывал под маскою лица,
Не хоронил души своей в пустыне,
Виною неизбывной до конца
Терзаться мне: любовь моя не стынет.

Я поклонялся веку и стране,
Всё отдал им, не ожидая сдачи.
Стакан вина иль горсть пшеницы мне
Дадут порой – я королей богаче.

Пусть я родился в ледяном году,
Был пламень сердца жарким и цветистым,
Вам говорю, как Страшному суду:
Оно сгорело – значит, было чисто.