Они уйдут

Они уйдут.
Даже если ты рухнешь на пол, расплакавшись, хватая их за полы пальто, и голос твой будет дрожать, вырываясь комками — они уйдут. Сядут на корточки, погладят по затылку, улыбнутся сквозь жалость или терпение, а потом уйдут. И ты останешься одна, как всегда, строя свои игрушечные вавилоны на столе и на подоконнике, прокладывая железные дороги, рыть каналы и туннели, возводя мосты и башни, зная при этом, что могла бы сделать все это и без них. Именно это знание грызет тебя сильнее всего — понимание, что ты всегда сама, даже когда кажется, что кто-то рядом.
Они уйдут. И не узнают, что ты продолжаешь разговаривать с ними после того, как они положили трубку. Что каждое их молчание в метро, каждая блестящая стеклянная дверь, за которой они исчезают, оставляет в твоем кармане тепло их ладони. Ты несешь его как тайное сокровище, быстро бежишь, чтобы не растерять, чтобы сохранить частичку их, даже если это всего лишь отблеск прикосновения. И ты молчишь, чтобы продлить вкус поцелуя на губах — если поцелуй был. Если нет — оставляешь в волосах их запах, их голос, снежинку на ресницах. Больше ничего не нужно, а иногда и этого достаточно, чтобы сердце чуть-чуть перестало рваться на куски.

Они все равно уйдут. Всегда.
Ты думаешь о счетчике в голове, о маленькой машине, которая отсчитывает каждое воспоминание о них, каждую вспышку, каждый удар сердца. Ты понимаешь, что их будет не меньше тысячи за день, и от этой мысли тебя бросает в дрожь. Плакать перестаешь, а слезы становятся редкими, как снег в апреле, но от имени все равно вздрагиваешь, будто по старой привычке. И еще долго первым, рефлекторным импульсом, при виде чего-то стоящего, будет мысль: “Надо ему показать.”

И они уйдут.
Если не захотят уйти сами — ты уйдешь. Чтобы не терпеть страх, не копить воспоминаний, которые будут душить тебя ночью. Ведь самое страшное — помнить хорошее. Оно проходит, уходит навсегда и никогда не вернется. А память об этом становится тяжким одеялом, которым ты окутана, даже когда пытаешься дышать свободно.
Ты знала это заранее. Всегда знала.
Чтобы не ждать. Чтобы не позволять себе привязанности. Чтобы не вырабатывать привычку.
И все равно они уходят. А единственное, что остается после них — это любимая рубаха, нелепая и длинная до середины бедра. Ты носишь ее без шортов, в одних носках, и это твоё маленькое, тихое свидетельство того, что кто-то когда-то был рядом. На этом — спасибо.
Да, можно не повторять себе это перед зеркалом. Все слова заучены годы назад. Без них легче, спокойнее, тише. Мысли становятся ясными, работа делается быстро и без раздражения, книги читаются с жадностью, деньги тратятся экономно, а планы строятся для себя. Нет необходимости переживать за чужие капризы, рвать нервы, выщипывать брови и убеждать кого-то любить тебя.
И все равно они уходят.
Ты даже не злишься на них. Сколько бы ни уходили, ты продолжаешь их целовать в щечку при встрече, радоваться случайной встрече на улице, видеть в прохожих знакомые лица. “Здравствуй, солнце, как ты?” — произносишь непринужденно, будто ничего не было. Никто не знает, сколько тебе это стоило. Сколько раз ты лежала на полу, рыдала, пыталась заговорить их обратно, и сколько раз не смогла удержать их.
Но ты рада. Потому что они ушли, а ты осталась. И в этом — твоя маленькая победа.
Жизнь продолжается. Учеба, работа, друзья, проекты — все это огромная, сложная, гипермощная система, которая, казалось бы, должна давать радость. Но нет. Все вкусы, все эмоции — притуплены, словно ты живешь в белесой похлебке из “Матрицы”. Контакта нет, и кажется, будто все подключено к тебе только формально, на уровне тела, но не души.
И когда кто-то появляется снова, тебя охватывает дикая ярость и одновременно усталость. “Да катись оно все к черту. Кому это надо, когда я… когда мы…” — думаешь ты. И знаешь: деточка, они все равно уйдут.
И уйдут навсегда. Дольше, чем неделя, месяц, год. Дольше, чем можно осознать.
Будда учил: не привязывайся.
“Вали в монастырь” — хихикает твой собственный бог, топая ковбойскими шагами в твоей душе. И ты жалеешь, что не можешь бросить в него тапком, не разрывая свою грудную клетку, не позволяя ему проникнуть внутрь.
Кажется, что тебе показывают лучшие фильмы с тобой в главной роли — только тебя выгоняют из зала через десять минут, и ты никогда не узнаешь, чем бы все закончилось. Или выходишь сама, устав от бесконечных повторов. Фильмы повторяются как кошмары, а герои — знакомо-дружелюбны, но недосягаемы. Как будто смотришь сквозь пуленепробиваемое стекло: глаза в глаза, а слова теряются в пустоте.
Что-то во мне не так. Что-то лишнее или чего-то слишком мало. И ты уже не удивляешься, когда уходят. С отрешенной улыбкой киваешь: “Да, я так и знала.”
Ты помнишь, как после их ухода на мгновение казалось, что воздух стал плотнее, как будто каждый вдох был наполнен отсутствием. Ты помнишь, как твое сердце пыталось биться быстрее, чтобы догнать их уходящие шаги, и как пыталось унести тепло их ладони в карман.
Они уходят. И уходят так, что кажется — с каждым разом часть тебя уходит с ними. Но часть остается, твоя собственная, которую никто не сможет забрать. И эта часть — ты, живая и целая, даже если остальное кажется пустым.
Ты продолжаешь строить свои вавилоны, железные дороги, каналы. Продолжаешь учиться, работать, жить. И все это — для тебя, потому что никто больше не ждет твоих усилий. Никто не считает твои победы, никто не ставит тебе оценки. Ты одна, и это жестко, это тяжело, но это честно.
Иногда приходит мысль, что они могли бы остаться, но это иллюзия, которую ты давно уже научилась отпускать. Ты знаешь: никто не задержится дольше, чем на мгновение. И это не потому, что они плохие, а потому что ты так устроена — так устроен мир. Все движется, и все проходит.
Ты смеешься над собой. Иногда тихо, иногда сквозь слезы. Потому что смех — это последний способ сказать: “Да, я знаю. Я вижу. И все равно живу.”
Они уходят. Всегда. И это больно, и это жестоко, и это несправедливо. Но ты осталась. И в этом — твоя сила.
Ты учишься отпускать. Каждый раз, когда кто-то уходит, ты учишься быть одной, учишься быть свободной, учишься быть собой. И это не легко, и это не просто, но это правда. И правда сильнее любой иллюзии, любой любви, любой надежды на вечность.
И когда они уходят, ты закрываешь глаза, собираешь свое тепло, свои воспоминания, свои чувства и строишь мир для себя. Мир, в котором ты главная, мир, где никто не уйдет, потому что он создан тобой. И этот мир — твой, жесткий, честный, суровый, но настоящий.
Они уходят. И ты остаешься. И в этом — жизнь.