Тютчев - Рубцов 6

Окончание

Брат, столько лет сопутствовавший мне,
И ты ушёл, куда мы все идём,
И я теперь на голой вышине
Стою один, - и пусто всё кругом.

И долго ли стоять тут одному?
День, года-другой, и – и пусто будет там,
Где я теперь, смотря в ночную тьму
И – что со мной, не сознавая сам…

Бесследно всё – и так легко не быть!
При мне иль без меня – что нужды в том?
Всё будет то ж – и вьюга так же выть,
И тот же мрак, и та же степь кругом.

Дни сочтены, утрат не перечесть,
Живая жизнь давно уж позади,
Передового нет, и я, как есть,
На роковой стою очереди.

  Редкое по драматизму даже и для Тютчева стихотворение.
В эти же последние месяцы жизни Николай Рубцов читает друзьям «Усталость» А. Блока и другие стихотворения с трагическим ощущением замкнутости жизни, её завершённости. Трудно представить его в эти месяцы читающим «Весенние воды» Тютчева…
  Только в отличие от других ничего пророческого я не вижу в выборе читаемого Н. Рубцовым, как и в самих «прощальных» стихотворениях поэта: это ясное и твёрдое осознание свершаемого. Оно явственно вытекает из его поведения, настроения, здоровья в последние два года жизни. Из его устных высказываний, реплик, писем, таких вот крупных и ярких акцентов, как чтение именно «Усталости» Блока и приведенного стихотворения Тютчева.
  Чему тут дивиться и с широко раскрытыми глазами совсем не глубоко «охать и ахать» по поводу! Всё понимал и осознавал поэт.

***
  Кстати, может быть, будущему исследователю дадут  ощущение родства поэтов (больше, чем сама поэзия их) многочисленные письма Ф.И. Тютчева, особенно после его возвращения в Россию, приездов  в Овстуг. Например, сквозной темой  писем жене и друзьям становится тема «края безлюдного».  Только в сороковые годы Тютчеву в полной мере открывается масштаб  России, её «безлюдье», ощущение потерянности, растворённости человека в неизмеримых пространствах Родины. Такое чувство было, конечно, значительно обострено долгим пребыванием Тютчева-дипломата в Европе, с её кучностью, теснотой, городами, дорогами… Вот откуда в его поэзии того времени впадание в «невольное забвение», в забытьё. Вот откуда так много таких рубцовских вечеров, полумглы, теней, мрака, ночи, тумана, сумрака.

Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья –
Жизнь отошла – и, покорясь судьбе,
В каком-то забытьи изнеможенья
Здесь человек лишь снится сам себе.

  Какое русское чувствование! И дороги Рубцова практически безлюдны. И его пространства прокрикиваются напрасно. «Зовешь, зовёшь… Никто не отзовётся…» – читаем мы в «Осенних этюдах» . А дальше в них же ещё более близкое Тютчеву: «Исчезнет даже память о тебе». Пейзаж «безбрежной тишины и забытья». Забытья… Одно из самых ключевых слов и в лирике Ф. Тютчева.
  И в одном из самых выдающихся стихотворений Н. Рубцова – «Старой дороге» – даже являющиеся нам поэтом «верховые» мыслятся былинными, вестниками прошлого, былого. И как снова не вспомнить Тютчева:

Здесь великое былое
Словно дышит в забытьи…

  Есть немало общего и в возвращениях Тютчева в Овстуг, а Рубцова в Никольское. То общее, что переживается всеми нами при лицезрении «родного пепелища и отеческих гробов» после долгой с ними разлуки. Многие лирические шедевры пишутся ими в дороге на духовную родину или навеяны ей, памятью о ней.
  В письме к жене Тютчев пишет: «Перед глазами у меня старая реликвия – дом, в котором мы некогда жили и от которого остался один лишь остов, благоговейно сохранённый отцом для того, чтобы со временем, по возвращении моём на родину, я мог бы найти хоть малый след, малый обломок нашей былой жизни… И правда, в первые мгновенья по приезде мне очень ярко вспомнился и как бы открылся зачарованный мир детства, так давно распавшийся и сгинувший… Но… обаяние не замедлило исчезнуть, и волнение потонуло в чувстве полнейшей и окончательной скуки».
  И дальше Тютчев пишет об остром желании «заполнить пропасть и снова связать цепь».
  Рубцов, судя по стихотворениям, письмам и воспоминаниям, не так драматично переживал разрыв времён. Своё житейски горькое детство, в сиротстве и лишениях, он вспоминает как «праздник», как «славное время»… Есть слёзы по ушедшему лучшему времени, но нет тютчевского разрыва времён, очень нешуточного, трагически воспринимаемого.  Разве только в «Купавах» явственно проступает горчинка такого разрыва…

Вот снова игры юности, любви
Я вижу здесь… но прежних не увижу.

  А в «Старой дороге» Николай Рубцов в воодушевлении соединяет цепь времён. Редкое для поэта ликование, близкое к восторгу:

Здесь каждый славен –
                мёртвый и живой!
И оттого, в любви своей не каясь,
Душа, как лист, звенит, перекликаясь
Со всей звенящей солнечной листвой,
Перекликаясь с теми, кто прошёл,
Перекликаясь с теми, кто проходит…

  Тютчев же воспринимает разрыв времени как «небытие». Провидя себя в прошлом ребёнком, он характеризует его «бедным призраком, немощным и смутным». Рубцов же не теряет с былым «смертную связь». Я не вижу нигде у него примет такой утраты. Другое дело – сожаление об утраченной красоте, «погибших церквях.
  Этот парадокс между «славным временем» детдомовца Коли Рубцова и «местами немилыми, хотя и родными» дворянина и дипломата Тютчева мог бы тоже стать предметом отдельного размышления.

  Но в итоге над тем и другим светят одни и те же «бессмертные звёзды», «звёзды полей».

Тихой ночью, поздним летом,
Как на небе звёзды рдеют,
Как под сумрачным их светом
Нивы дремлющие зреют…
(Тютчев, «Тихой ночью…»)

«Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
(Рубцов, «Звезда полей»)

  Да, я радуюсь каждому эху в творчестве Тютчева и Рубцова. Вот промелькнула у предшественника строчка «Из края в край, из града в град» и тут же отозвалась во мне стихом «Последнего парохода» Рубцова: «В леса глухие, в самый древний град…». Причем и у того и другого эти строки повторяются, утверждаются.
  Прочитал у Тютчева в стихотворении «День вечереет, ночь близка» такие строчки: «Но мне не страшен мрак ночной…» и повторяю про себя из «Зимовья на хуторе» Рубцова:

Мне хорошо в моей пустыне,
Не страшно мне, когда темно.

  А при полноте текста и приближении к нему стихотворения видятся ещё роднее, родственнее.

Я переписывать не стану
Из книги Тютчева и Фета,
Я даже слушать перестану
Того же Тютчева и Фета,
И я придумывать не стану
Себя особого, Рубцова,
За это верить перестану
В того же самого Рубцова,
Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Чтоб книгу Тютчева и Фета
Продолжить книгою Рубцова!..

  Какое уверенное осознание своего Пути! На первый взгляд, покажется странным посыл «…и я придумывать не стану// Себя особого, Рубцова». Ведь – именно! – особый, неповторимый, с поэзией «первозданной»! (вспомним ещё раз Г. Горбовского). Но речь об естественном и сердечном становлении – не умственном, не придуманном, не выстроенном. Здесь – «почва и судьба»! Никакой ломки и коверкания ради особости. «Как трава, как вода, как берёзы», прорастает настоящее, «особое», своё – Рубцова. Но – сверенное с великим, с классикой. И устремлённое в будущее.
Как безусловно веришь этому скромному манифесту!
  Из почти не различимой в деталях, но могучей классической основы – в том числе и поэзии Фёдора Ивановича Тютчева – встают мощные побеги лучших стихотворений Николая Михайловича Рубцова – «всегда первозданные»!