Пьеса я напишу о тебе

Действующие лица:
Писатель
Актриса
Мать актрисы
Продавщица
Покупательница
Хирург
Пациентка

Действия происходят в маленьком провинциальном городке. Время года - конец ноября, скудное начало зимы, первые потуги снега. Спальный район заканчивается ужасающими чёрными трубами, по которым лазят кошки, бегают галки. Среди унылых панелек торчит единственная новостройка - общежитие очередной провинциальной шараги. Она выкрашена в ярко-салатовый цвет. Там живёт писатель. Ему выделили комнату от горсовета, за патриотический рассказ о родном городе.

Сцена 1

Писатель смотрит в окно. Окна выходят на гаражи, какие-то баки и мусорник. В огороде одноэтажного дома что-то вечно жгут, полно дыма.

Писатель: как заебало уже всё это. Проклятый город. ****ое всё.

Поворачивается к кровати.

Писатель: эй, хватит дрыхнуть. Мне работать надо.

В кровати, лицом вниз, лежит голая девушка. У неё изящная спина, красивая попа. Но когда она переворачивается на спину, видно несвежее отёкшее лицо. Непонятно, сколько ей лет.

Писатель: ты снова бухала, когда я уснул?

Актриса: нет.

Писатель: не ****и.

Вытаскивает пластиковую бутылку от пива, сложенную так, чтобы спрятать меж рёбер батареи.

Писатель: а это что?

Актриса: ты мне не мать.

Писатель: да мне вообще насрать на тебя. Хуле ты таскаешься сюда?

Актриса: я люблю тебя.

Писатель: послушай, у тебя нет шансов. Ты совсем не мой типаж. Не мой персонаж. Я писать о тебе ничего не буду. Ты мне не интересна.

Актриса: Я была музой киевского архитектора!

Писатель: архитектор МАФов?

Актриса: его прабабка вдохновляла Миколу Хвильового! Ты читал его стихи?

Писатель: читал. Абсолютно бездарная, высосанная из пальца, ересь.

Актриса: я бросаю всё, бросаю учёбу в столице, еду к тебе в эту дыру, чтобы что?

Писатель: чтобы побухать вдалеке от матери. Тебе же только это от меня и надо. Ну а что? Свободная хата, магаз под домом, поебаться под боком. И суровой авторитарной матери можно наврать, что ты дома, у университетской подружки, которая снова куда-то вышла. Какой у тебя мерзкий голосок, когда ты пытаешься говорить с матерью трезво. Бездарь! 

Актриса: если не пить с тобой, то из тебя вообще слова не вытянешь!

Писатель: алкогольные отговорки. У вас, у алкашей, всегда есть повод и причина.

Актриса: да ты газлайтишь меня! Ты ведь сам вызываешь меня, когда у тебя потребность - побухать и потрахаться! Ты без меня писать не можешь! Ты без меня ни строчки не напишешь! Я еду к тебе, чтобы наполнить тебя вдохновением, поговорить…

Писатель: А ну-ка напомни, когда мы с тобой в последний раз об искусстве разговаривали, а? Зато каждый день: “Какой супчик приготовить? А котлетку разогреть? А огурчики мамины ты пробовал? По 50 и спатки?. Ты что это себе возомнила, а? Дура! Заарканить меня? Чтобы я стал частью засратого банками подоконника? Из столицы она приехала. Из какой нахуй столицы? Провинциальная клуша! Ты же из соседнего посёлка! Ты копия твоей матери, которую ты ненавидишь! Когда я трахаю тебя - я как будто трахаю твою мать!

Актриса: ты же сам такой! Сам всю жизнь просидел в дыре, ничего не видел, ни к чему не стремился, надрочился писать “сочинения на тему”, да и рад! Продал талант за патриотический ширпотреб! Стал частью системы! 


Писатель: а я счастлив, что живу в дыре, что стал частью системы, но ни на кого из вас не похож! Я презираю всё это! Я вас всех ненавижу, быдло, мразь! И я буду жить здесь до конца и вопреки вам всем, вашим банкам, котлетам и городской ёлке с обрыганными хороводами! И не вози мне эту мамкину консервацию! Ты понимаешь, что я бегу от этого, а ты упёрто снова меня тащишь в этот балаган!

Актриса: я беру консервацию чисто для прикрытия.

Писатель (хватает за горло актрису): нет, дура, ты это всё любишь, ты даже не понимаешь, что оно встроено всё в тебя! Ты даже не задумываешься, что это не надо брать. Ты берёшь на автомате! Да любая продавщица мудрее и сложнее тебя! Любая продавщица выберет ресторан, чем вонять котлетами, стоя сутками у плиты! 

Актриса: мне больно, пусти. 

Писатель: где бы ты не жила - тебя будет тянуть в хлам провинциальной подворотни! Ты же боишься закрепиться в столице, потому что она отдаляет тебя от грязи, говна, от всего вот этого (тащит за горло актрису к окну, и показывает ей унылый вид). Вот это всё - то, что ты из себя никогда не вытравишь, потому что тебе даже не придёт в голову, что это нужно вытравить. А я просто воспринимаю это как декорации. (Отталкивает актрису, она падает под стену).

Актриса: я тоже хочу быть твоей декорацией.

Писатель: ты мне не интересна. Ты мне противна. Твоя навязчивость мне омерзительна.

Актриса: ты же обещал, что напишешь книгу и посвятишь её мне! Я уже маме рассказала, а она - на работе всем. А теперь что?

Писатель: а теперь можешь уйобывать отсюда. Мне не интересна ни одна сцена из твоей жизни. Иди, набухайся с горя. Теперь у тебя есть прекрасный повод!

Актриса: ну и набухаюсь.

Писатель: только без меня. Мне омерзительна пьяная баба. Тем более, бездарная. Ты мне не интересна. Мне с тобой не интересно! Кстати, тебя как зовут, а? Напомни, а?

Актриса: я брошу пить для тебя, обещаю.

Писатель: о господи, да не стелись ты, не прогибайся! Ты так ещё больше омерзительна мне!

Актриса одевается. Всё это время она была голая. У неё ещё и похмелье, постоянно подступает рвота. Выглядит она жалко. Писатель выталкивает её, садится за ноутбук. Печатает. 

Сцена 2

Утро. Центр. рай. больница. В палате хирургического отделения лежит женщина, лет 35-ти. У неё уставший вид, по 4 катетера в вене на одной руке и на второй, паровозиком. У окна стоит хирург, смотрит на унылый вид, на пустырь и тревожно торчащие столбы. На тумбочке у пациентки - 3 л банка сметаны.

Хирург: ну что же вы так сметану плохо едите? Сколько вы съели?

Пациентка: мне только две столовые ложки влезло.

Хирург: плохо, плохо. Половину до обеда осилите?

Пациентка: оооох. (Стонет мучительно). Доктор, а вы уверены, что это поможет?

Хирург: в Индии все только и лечат нарывы молочкой. Вот съедают пол банки сметаны, или кислого молока, и фурункул быстро сам прорывается, сам и вычищается.

Пациентка: ну у них там коровы же священные.

Хирург: а вы были в Индии?

Пациентка: я нигде не была.

Хирург: а сколько же вам лет?

Пациентка: 35.

Хирург: 35 и нигде не были? А что так?

Пациентка: денег нет. Да и неохота как-то. Интернет же есть. Я вот как-то зашла в онлайн-трансляцию, на луну посмотреть. Сижу, смотрю, и думаю - какой ужас. Из дома на луну смотреть - это уже вообще ни в какие ворота не влезает. Так и до бога же можно добраться. А ещё у меня руки уже от ваших катетеров не сгибаются! Меня ваши студенты уже во все места искололи. У вас же там за стеной дедушка лежит, почти при смерти. Неужели нельзя на нём упражняться?

Хирург: нельзя конечно, это дед зятя нашего мера. И он, кстати, умер уже три дня назад, мы просто не можем пока родственникам правду сказать, скандал будет, ещё в интернет напишут. Сейчас же все туда пишут, спасу нет от этих писак.

Пациентка: что ж вы им тогда говорите?

Хирург: говорим, что спит. И вы не проболтайтесь. У вас всё таки отдельная комфортная палата, цените это. А то можем и в общую перевести.

Пациентка: Да я могила, ну что вы. Но доктор, всё таки хотелось бы лечиться более современными методами, доказательная медицина же…

Хирург: я презираю доказательную медицину. Сметану ешьте, я в обед зайду, проверю.

Пациентка: оооох. 35 лет, а я гнию заживо.

Хирург: это у вас сейчас возрастной кризис, просто. Вы чем по жизни занимаетесь?

Пациентка: вяжу всякое. На продажу, на выставку.

Хирург: ну вот вам, значит, нужно род деятельности сменить. Это же психосоматика. Ну до свидания.

Пациентка после его ухода тяжело приподнимается, пытается есть сметану, видно, что ей совсем она не лезет.

Сцена 3

Магазин “Мясо из мяса”. Огромная очередь. В очереди стоит писатель.

Покупательница: а можно понюхать бульонного цыпленка?

Продавщица (сдерживая раздражение): да, пожалуйста.

Покупательница нюхает цыпленка, которого на вытянутой руке держит продавщица. Очередь терпеливо наблюдает. Кто-то снимает этот цирк на телефон. Писатель смотрит на продавщицу, как будто пытается её подловить на истинных эмоциях, но продавщица удерживает градус вежливости и терпения.

Покупательница: а вы его хлоркой не моете?

Продавщица (улыбаясь): вообще нет, но для вас можем и помыть. Любой каприз за ваши деньги!

Покупательница: а вы мне не улыбайтесь! Я знаю, как у вас тут всё устроено! Вы мясо хлоркой моете, а рыбу - уксусом и Фейри! А вот индейка у вас свежая?

Продавщица: конечно, только сегодня с утра был завоз!

Покупательница: ну, знаете, как говорится: “Однако во время пути собачка могла подрасти”.

Продавщица (берёт тушку индейки, улыбается): нюхать будете?

Покупательница: нет-нет, я и так вижу, что свежее. Но брать не буду. Мне не нравится, как вы мне отвечаете.

Продавщица: извините, у меня нет настроения - хамить, поэтому отвечаю вежливо.

Покупательница: вот поэтому и не буду ничего у вас покупать. Вы мне всё настроение испортили.

Уходит. Очередь смеётся, комментирует. Подходит очередь писателя.

Писатель: куриные лапы, пожалуйста. Десять штук. 

Продавщица смотрит в глаза писателю, пытаясь легонько намекнуть, что лапы несвежие. Писатель понимает.

Писатель: ой, нет. Взвесьте, пожалуйста, 300 гр куриных сердец.

Продавщица снова намекает, что не надо брать.

Писатель растерянно выходит из очереди. Продавщица улыбается и взвешивает сердца следующей покупательнице.

Писатель сидит под магазином, под зонтом “Охтирське”, до конца смены продавщицы. Наблюдает за людьми. Все какие-то как пластиковые, неживые, пустые. Писатель растерян. Он смотрит на свои руки, щиплет их, чтобы убедиться, что хотя бы он ещё живой. Ему непривычно, что наблюдения не складываются в сюжеты. В голове пустота.

Сцена 4

Мама актрисы громко зачитывает дочери поздравление, которое она выбрала для кумы. Актриса сама не своя, в голове белый шум, её мутит, она не вникает. 

Мама актрисы:
“И пусть года твои не будут
лишь о плохом напоминать.
Хорошего ведь было больше,
тебе уж есть чего терять!”.
Хорошо, да?

Актриса: угу.

Мама актрисы: ты есть будешь?

Актриса: нет, мам.

Мама актрисы: я там суп сварила, в старый пуховик завернула, чтобы не остыло. Чего это ты есть не будешь? Салатик щас открою с баклажанами.

Актриса: мам, я не буду!

Мама актрисы: да будешь, куда ты денешься? Я что, зря старалась, спешила? Это же неуважение. Как там зятёк? Спрашивал за меня?

Актриса: хорошо. Привет тебе передавал. Конфеты купил, а я забыла. Вот прям у порога поставила. Там коробка такая огромная, думаю - в руках повезу, в рюкзак не влезет.

Мама актрисы: дай бог ему здоровья. Я там сала такого хорошего купила. Будешь ехать - положу вам. С прорезью. Так ты есть садись. Руки помыла?

Актриса: ну сказала же - не буду! Меня в электричке укачало что-то.

Мама актрисы: ага, я и вижу, что бледненькая такая. Ну полежи. Я тебе табуретку поставлю, и принесу обед. Поесть-то надо. Я как суп не поем - так и болит целый день желудок.

Актриса: мам. А ты когда-нибудь обращала внимание, что у меня проблемы с алкоголем?

Мать сначала замирает на пару секунд, смотрит в пол, потом суетится, вертится, будто что-то ищет.

Мама актрисы: вот же он, господи!

Актриса: кто?

Мама актрисы: да колпачок от фломастера! Засохнет же! Пол утра искала, как сквозь землю провалился!

Актриса пытается продолжить разговор, открывает рот, но решает оставить всё, как есть.

Актриса: я буду суп, мам. Мне уже лучше.

Мама актрисы: ну вот умница же, моя девочка! Супчик же вкусный! Ты колготки тёплые уже поддевай, кстати. У нас уже холодно.

Актриса: а там тепло было.

Мама актрисы: ну у нас уже холодно, у меня уже ноги мёрзнут.

Актриса: ну это ТЫ, мама, ТЫ. Это у ТЕБЯ ноги мёрзнут. А у МЕНЯ пока не мёрзнут.

Мама актрисы: но ты всё равно поддевай колготки. У нас уже очень холодно. Ноги у меня мёрзнут.

Актриса (чуть не плачет): мама, ну при чём тут твои ноги? Мои-то ноги же не мёрзнут! Это у нас в посёлке холодно, а в городе ещё не холодно, мама!

Мама актрисы: я насушила груш и яблок. Отвезёшь зятьку. Узвар ему там сваришь.

Актриса: хорошо, мама.

Актриса ложится в кровать. Засыпает моментально, изнемождённая от пустого разговора.

Сцена 5

Сон актрисы.

Разговор про ноги и колготки продолжается.

Мама актрисы: холодно у нас.

Актриса: а у нас не холодно.

Мама актрисы: колготки поддевай уже, а то у меня ноги мёрзнут.

Актриса: а у меня не мёрзнут!

Мама актрисы: а у меня мёрзнут, так что поддевай колготки.

Актриса начинает кричать, но вместо крика только широко разевает рот. От отчаянья, что голоса её не слышно, у неё кружится голова, она падает на пол, и видит, как по шторе ползают черви. Актриса пытается отползти, но на неё напрыгивает мать, и начинает целовать ей грудь, опускается ниже, и засовывает язык в промежность. Актриса вскрикивает, просыпается. Над ней стоит мать. На табуретке кастрюля с супом, завёрнутая в старый пуховик.

Мама актрисы: а я жду, когда ты проснёшся, чтобы размотать кастрюлю. А то остынет.

Сцена 6

Писатель сидит под магазином. Продавщица выходит, щёлкает кнопки, ставит магазин на сигнализацию. Писатель наблюдает, как она изящно поднимается на носочки в бордовых сапогах на высоком каблуке. Ноги у неё бесконечные, вырез на юбке расходится как раз на уровне ажурных белых трусов. Закончив, продавщица закуривает. Замечает писателя.

Продавщица: ой. А вы тут давно сидите?

Писатель: всю жизнь.

Продавщица (поправляя юбку): вы, наверное, новый завоз ждали? Так это послезавтра. А сегодня у нас всё пропало уже, одна просрочка.

Писатель: а почему вы женщине продали сердца, а мне нет?

Продавщица: да это моя первая учительница. Я ей однажды сальтисон с крысиным ядом продала, а она всё равно выжила. Кажется, она никогда не здохнет. Когда у меня уроки вела - ей как будто бы уже лет сто было. Так мне уже 37, а она до сих пор жива. А молодые умирают.

Писатель: удивительно. Меня тоже тревожит этот вопрос возраста учителей. Кажется, эти старые действительно бессмертны.

Продавщица: а я знаю вас. Вы наш писатель. Это ж вам комнату в общежитии от ПТУ дали?

Писатель: ужасная комната. С видом на ад.

Продавщица: у меня ещё хуже. У меня в посёлке окна выходят на птицефабрику. Говном воняет день и ночь. В город приезжаю - и тут говном воняет, и тоже куры, индейки.

Писатель: вас, случайно, не Юлия зовут?

Продавщица: Юлия. Вы на бейджике прочли?

Писатель: нет. Вам подходит, просто. Не курите, Юлия, вам это ни к чему.

Продавщица: ну вот я уж как-то сама в этом разберусь, Евгений.

Писатель: запомнили моё имя из новостей?

Продавщица: нет. Вам подходит, просто. Ехидность у вас какая-то неприятная. Я таких мужчин презираю.

Писатель: да что вы? Как интересно. А каких же вы НЕ презираете?

Продавщица: таких, которые не запрещают мне курить. И вообще ничего не запрещают.

Писатель: много таких?

Продавщица: достаточно.

Писатель: да что вы. Как интересно. Это к ним вы в таких трусиках спешите? С таким разрезом на юбке?

Продавщица долго смотрит на писателя, с омерзением.

Продавщица: а куриных лап, между прочим, не будет до конца недели. Так что можете не приходить. И сердца я все продала, новых заказывать не буду. Прощайте, Евгений.

Уходит.

Писатель: как интересно…  Я напишу о тебе, крошка. Обязательно напишу.

Сцена 7

Хирург долго всматривается в систему, по которой туда сюда бегает белая жидкость. Смотрит внимательно в лицо пациентки. Та лежит почти бездыханно, даже не моргает.

Хирург: что с вами?

Пациентка: это всё от сметаны. Мне плохо.

Хирург: вы съели всю банку?

Пациентка: оооох.

Хирург: перевернитесь на живот, я посмотрю - вышли ли стержни?

Пациентка еле двигается, но всё таки кое-как переворачивается. Доктор осматривает, радостно присвистывает.

Хирург: слушайте, а ведь затянулось всё! Ни одного фурункула! Кожа как у младенца! Это прорыв в народной медицине!

Пациентка: кстати, мне мама принесла моё вязание. Я два ряда связала и думаю: как же мне это всё остоебенило. Посмотрела в интернете, как красиво делают букеты из колбасы, конфет, бутылок, и решила кардинально изменить свой род деятельности. Сразу как-то аж жить захотелось. И я на вдохновении упорола всю банку сметаны. Теперь боюсь - хоть бы не умереть. А то ведь только нашла смысл жизни…

Хирург: ничего, ничего. Мы вас сейчас откапаем, сметану поразжижаем и уже выпишем, наверное.

Пациентка: доктор, я вам благодарность напишу, и во все местные паблики отправлю.

Хирург: было бы замечательно. Только грамотно всё напишите, пожалуйста, а то бывает так, что хочет человек поблагодарить, а такую чушь на эмоциях напишет, что думаешь: лучше б ты сдох, идиот, чем вот такое понаписывал.

Хирург смотрит на трубочку в системе, там до сих пор сметана.

Хирург (выходя, чешет голову): мда, хоть бы в творог не превратилось.

Заходит в палату к мёртвому деду. Над ним сидит невестка с внуком. Внук рассказывает деду, как у него дела в школе, и показывает аппликацию. Дед уже покрылся трупными пятнами. Хирург тихонько выходит, чешет голову.

Сцена 8

Актриса делает минет писателю в коридоре его квартиры. Прямо с порога. Писатель откидывает голову, но кончить не получается.

Писатель: хватит. Ты не умеешь.

Актриса: ну тогда выеби меня, куда хочешь.

Писатель: да никуда я не хочу. Мне работать надо.

Актриса: мать передала тебе сушеные яблоки и груши. Это полезно. Хочешь, узвар сварю?

Писатель: господи… Зачем ты приехала? Ты меня раздражаешь.

Актриса: а можно почитать новые рассказы?

Писатель (иронично): прочти.

Актриса садится за компьютер. Читает. Дыхание её учащается.

Актриса: спасибо.

Писатель: за что?

Актриса: это ведь обо мне. Только я такие юбки не ношу. Но интересно ты меня изобразил. И имя Юлия мне очень нравится.

Писатель: ты что, ёбнутая? Где здесь о тебе?

Актриса: ну ведь я твоя муза.

Писатель (разъярённо хватает актрису за горло): я запрещаю тебе - ассоциировать эту героиню с собой! Ты мизинца её не стоишь! Да у тебя даже имени нет, чёрт возьми! Это она Юлия! Она! Она работает в магазине “Мясо из мяса”, и я люблю её! Я хочу её! Когда ты сосала мне, как тупая деревенская шлюха, готовая на всё, я даже побрезговал представлять, что ты - это она, чтобы кончить, потому что это не-воз-мож-но! Не смей, тварь! Не смей!

Актриса: я изменю имя, стану Юлией, куплю себе юбку с разрезом, и белые ажурные трусики. И что ты тогда скажешь?

Писатель: я убью тебя. Просто убью и растворю в кислоте. Навязчивая тупая мразь!

Писатель хватает актрису за волосы, тащит в коридор и выбрасывает её из квартиры. Актриса катится по лестнице.

Писатель закрывает двери, смотрит на пакет. Из пакета выползают черви моли. Это пакет с сушеными грушами и яблоками. Писатель брезгливо берёт пакет, и тоже выбрасывает из квартиры. Червивая сушка расстилается по ступенькам. Писатель хватает ботинок, и подошвой давит червей, которые успели выползти. В двери стучат. Писатель несётся к двери с ботинком в руке:

Писатель: тебе ****а!

На пороге стоит продавщица. У неё в руках подарочный пакет с надписью “Хеппи дей”. Из пакета торчат куриные лапы. 

Продавщица: как вы эффектны, Евгений. В домашней обстановке вы такой тигр. Разрешите войти?

Сцена 9

Продавщица дома у писателя. Она курит на кухне, и с интересом наблюдает за тем, как писатель отрезает кухонными ножницами ногти на куриных лапах.

Продавщица: и вы что же - едите эту дрянь?

Писатель: это китайская кухня. Люблю с соевым соусом, острым перцем и кунжутом. Всё, что признаю в курице - это лапы.

Продавщица: а кто эта девушка?

Писатель: какая?

Продавщица: ну, которую вы выбросили по лестнице?

Писатель: это…

Продавщица: ебёшся с ней, да?

Писатель: ну допустим. А что, нельзя?

Продавщица: нельзя. Со мной теперь будешь. А я ревнивая.

Писатель бросает куриные лапы в кипяток. Раздевается. Садится на колени, снимает сапоги Юлии, и начинает целовать ей ноги. Юлия задирает юбку, разводит ноги, и писатель вскрикивает. У Юлии член. Он обтянут белыми ажурными трусами. Писатель пытается вырваться, но Юлия хватает его за шею, переворачивает задом, и начинает ****ь в жопу. Писатель орёт. Лапы варятся, грязно-белая пена вываливается из кастрюли, шипит на конфорке, Юлия кончает. Сперма разливается по полу.
Продавщица одевается. Писатель сидит на полу, плачет.

Продавщица: это тебе за твой бездарный патриотический рассказ. Лучше бы какому-то несчастному комнату здесь выделили, детдомовцу какому-то. А то живёт как граф на дровах, бабу швыряет по лестнице, ещё и вид ему из окна не нравится. Чмо неблагодарное. Мой жопу, завтра снова приду. 

Продавщица уходит. Писатель тяжело поднимается, выключает лапы. Садится за комп. Жопа у него болит, но он кое-как усаживается. Ничего не печатает, ничего не пишется. 

Сцена 10

Пациентка с выпиской ждёт такси. В пакете у неё пустая банка из-под сметаны. Хирург смотрит в окно. За пациенткой приезжает такси. Она садится в машину, замечает в окне хирурга. Машет ему медленно, как Юрий Гагарин. Хирург возвращается в палату к мёртвому деду. Смотрит на него пристально.

Хирург: мдаааа. Сестра!

Медсестра: доктор, я вас умоляю, давайте его уже куда-нибудь утилизируем. Он же разлагается, воняет!

Хирург: вы же понимаете, что мы с вами тогда работу больше нигде не найдём? Это же дед зятя мэра города.

Медсестра: господи, да может быть он сам уже им осто****ил. Может они квартиру его хотят поскорее себе забрать! Может сами его и это самое…

Хирург: Тсс, Лизонька. И у стен есть уши. Тем более, если на стены эти деньги выделял горсовет. Систему в палату. Пачку сметаны. И немного хорошего настроения. 

Медсестра (вздыхает): “Яготинскую” сметану или “Своя лінія”?

Хирург: попробуем с бюджетной. “Своя лінія”. Пока 15%. Дальше будет видно.

Сцена 11

Писатель сидит за компьютером, ничего не пишет. Он вздрагивает от любого шороха, прислушивается к шагам за дверью. Наконец стук в дверь. На пороге стоит Юлия. На ней золотое платье. Писатель на пороге задирает это платье, и начинает делать минет Юлии. Когда Юлия кончает, она отталкивает ногой писателя.

Продавщица: ты бездарь. Ты хоть копейку заработал на нормальной работе? Чмошник. Окстись, дурень, тебе уже 42! ***ту какую-то строчишь, лишь бы не брать ответственность за жизнь. Под дурачка заделался, на казёных харчах жирует, ещё и бесоёбит. Приземляйся, а то ****а тебе.

Юлия уходит. Писатель сидит в коридоре, плачет.

Сцена 12

Хирург запускает в системе сметану. Дед бездыханно лежит. Хирург засекает время. На 15-ой секунде дед начинает хрипеть, краснеть. Резко открывает глаза. Хирург спокойно наблюдает. Синюшность у деда быстро уходит, он даже пытается встать, но хирург останавливает его, аккуратно прижимает ладонями к кровати.

Хирург: как вы, дедушка? Всё хорошо у вас?

Дед молчит, но улыбается, кивает.
По коридору слышны шаги. Двери палаты открываются, заходит зять мэра и два охранника. Зять недовольно смотрит на деда, на хирурга.

Зять: жив ещё, петух старый? 

После этого зять вытаскивает пистолет, стреляет деду в голову. Хирург грустно смотрит на систему, в которой сметана возвращается по трубочке снова в пачку.

Хирург: мда. Хоть бы додумался на видео снять. Теперь же никто не поверит. А могла бы быть Нобелевская премия.

Зять: док, оформи там, типа самоубийство, ***-моё. (К охранникам) Что стоите? Дуйте к нотариусу. Только ноги не ломайте, как в прошлый раз, а то ждать потом долго. 

Зять открывает чемодан с долларами, показывает хирургу. Закрывает чемодан, бросает на койку с дедом.

Зять: твоё, док. Спасибо, что дедушка умер в такой комфортной палате, со всеми удобствами. Я тебе благодарность напишу во все местные паблики. Не обессудь, если чуток ошибок будет. Но я от чистого сердца.

Хирург считает деньги, довольно ухмыляется. Санитарки выкатывают тело деда.

Хирург: 1 млн шведских крон - это примерно 120 тыс.долларов. Всего-то.

Закрывает чемодан, улыбается. Заходит медсестра.

Медсестра: говорят, у этого деда под полом на даче склад ядерного оружия.

Хирург: Лизонька, вы когда-нибудь ели куриные лапы с острым перцем, в соевом соусе и с кунжутом?

Медсестра: упаси господи.

Хирург: а я вот тоже не ел. Говорят - пикантно. Интересно. В тиктоке сейчас все готовят. Не составите мне компанию?

Медсестра: у меня от красного перца жопу жжёт.

Хирург смотрит на медсестру, вздыхает. Забирает свою шерстяную кофту, которая всё время висела на стуле, выходит.

Сцена 13

Продавщица сидит на кухне у писателя. Она курит на кухне, и с интересом наблюдает за тем, как писатель отрезает кухонными ножницами ногти на куриных лапах.

Продавщица: и вы что же - едите эту дрянь?

Писатель: это китайская кухня. Люблю с соевым соусом, острым перцем и кунжутом. Всё, что признаю в курице - это лапы.

Продавщица: удивительный вы мужчина, конечно. А у меня первый муж любил жопки.

Писатель напрягается. Смотрит в упор на Юлию, не замечает, как куриные лапы кипят, собравшаяся пена выливается и тушит газ на плите.

Продавщица: как интересно за вами наблюдать. Вот вы что бы не делали, а всё время летаете в облаках, да? Сочиняете что-то. А про что вы сейчас пишете?

Писатель: я… Да вот как-то в последнее время не пишется ничего.

Продавщица: а раньше писали о чём?

Писатель: о любви. О страсти. О том, как отталкивает навязчивость, и как притягивает недоступность, запретный плод.

Продавщица: а я вот не люблю женские романы, все эти сопли. Я детективы люблю. Читала вот на днях в местном паблике, что у одного деда был склад ядерного оружия под полом, на даче, и зять решил эту дачу отжать, а дед ни в какую. Он его на больничку, а на больничке такие хорошие условия, что дед никак не мог помереть. Там же горсовет деньги на больницу выделял. И вот зять с братками пришли в больницу, и замочили этого деда. Отвалили хирургу чемодан денег, чтоб молчал. Хирург тю-тю из города, а братки на дачу. Пол вскрыли, а там сапёрная лопата, пожарный щиток из пионерского лагеря, и портрет Сталина в полный рост. С автографом. А хирург толковый был. Он одной женщине фурункулы сметаной вылечил. Она про него даже в местный паблик написала. Правда, чушь какую-то, но не всем же дано писать. Так и не ясно, благодарит она его или проклинает. 

Писатель: Юлия, а давайте с вами никогда не будем заниматься сексом, а просто вот так разговаривать? В этом столько близости, столько искры.

Продавщица: ой, я согласна. Я за 37 лет так натрахалась, что уже даже не представляю, что меня может сподвигнуть на этот чёртов секс. У вас тут так хорошо, обстановка способствует к душевным беседам.

Писатель: а вы переезжайте ко мне из своего посёлка. Тут же до работы вам - 5 минут пешком. И говном не воняет. Дымом только. Мудаки какие-то в огороде что-то жгут день и ночь.

Продавщица: ну хорошо, я согласна. Только у меня два условия.

Писатель: какие?

Продавщица: Первое: вот когда к вам придёт эта девушка - вы ей не открывайте больше. Перетерпите. Не мучайте её, она так несчастна. Она постучит-постучит и уйдёт. И больше никогда не вернётся. Сначала ей будет очень больно, потом - страшно, потом она вас возненавидит. А потом просто забудет.

Писатель: но тогда я перестану писать, когда она меня забудет.

Продавщица: а я вас устрою в наш магазин. Будете рекламные зазывалки писать, про куриные лапы там, про акции на потроха. Я читала ваш патриотический рассказ про наш город. Вы совершенно бездарный человек. Но для рекламы вы гениальны. Угадываете потребности масс. Хорошо, что вы обо мне ещё ничего не написали, и ничего мне не посвятили. Нет ничего хуже, чем бездарное посвящение при жизни. А после смерти тем более.

Писатель: спасибо вам. Я ждал вас всю жизнь, Юлия. Я мечтал, чтобы мне кто-то сказал, что я - бездарь. Потому что иначе я бы никогда не остановился. Хотя мне показалось, что о вас я напишу гениальное.

Продавщица: чтобы написать гениальное вечное - надо уметь любить. Вам это не дано. Вы годитесь только для рекламы. Это временно, но стоит дорого.

Писатель: хм… Ну а какое второе условие?

Продавщица: я ненавижу консервацию, и ничего из этого не умею. Давайте договоримся, что у нас не будет этого барахла. Да и ужинать я бы предпочла в ресторане. Если пойдёте в рекламу, то у нас будет позволять доход. Ненавижу, когда волосы воняют котлетами.

Писатель садится у ног продавщицы, гладит ей руку, целует. Он счастлив, он плачет от счастья. Тем не менее, всё таки пытается заглянуть под юбку, чтобы убедиться, что между ног у Юлии нет ***, что всё это ему померещилось на литературном приходе.   
 

Сцена 1

Актриса долго стучит в двери к писателю. Он не открывает. Она выходит на улицу. Покупает в магазине под домом бутылку рябиновой настойки, пачку сигарет. Курит и пьёт на лавке. Не пьянеет. Выбрасывает бутылку и сигареты в урну. Смотрит на окна писателя, но там никого нет.

Возвращается домой на электричке. Перед подъездом запихает в рот кучу жвачек. Брызгает в рот духами.

Мать актрисы: ты колготки же не поддела? Ты видела, сколько градусов на улице?

Актриса: так это у нас, в посёлке. А в городе теплее.

Мать актрисы: у меня ноги уже промёрзли до кости.

Актриса: мама, да у нас с тобой не одни ноги на двоих.

Закрывается в ванной, садится в пустую ванну, затыкает пробку, и набирает воду. Мама актрисы кричит каждые 5 минут: “Ты там жива? Пой! Пой, чтобы я слышала, что ты жива”. Актриса плачет. Ложится медленно на воду, опускается ниже, вот уже она под водой. Её поглощает вода. Актриса пугается, выныривает. Мама дёргает двери, в итоге их вырывает.

Мама актрисы: девочка моя, ну что ты! Ну так же нельзя! Я же чуть не умерла от ужаса! Я думала, что ты утонула.

Актриса: мама, выйди. Выйди, мама! Как я устала от тебя! Как ты меня заебала, мама! Выйди отсюда! Дай мне хоть немного личного пространства! Дай мне возможность не врать тебе! Не скрываться! Не придумывать, что у меня всё хорошо, когда у меня всё ***во! Меня выбросили на лестницу! Он не любит меня! Мне больно, мама! Никаких конфет он тебе не покупал и приветов не передавал! Он ненавидит тебя, потому что ты - клуша, а я - дочь клуши! У меня постоянно воняют волосы твоими всратыми котлетами! И книгу он никакую не написал, потому что он бездарность! Он не любит никого, и потому никогда ничего не напишет! Расскажи всем на работе, как он презирает меня, мама! Я спиваюсь на твоих глазах! Я пью, когда ты засыпаешь! У меня бутылочки по всей квартире, это не протирка от прыщей, мама, это бухло! Господи, неужели ты никогда не слышала перегар в комнате? Неужели ты не отличаешь, когда я пьяная, а когда трезвая? У нас по потолку ползают черви моли. Они заводятся в твоих запасах круп, в сухофруктах. У нас под ванной сырость, и там живут дождевые черви, которые иногда доползают до ванны, и я смываю их, делая вид, что это норма! А как меня зовут, мама? Ты помнишь, как меня зовут? Ты все колпачки нашла от фломастеров, мама? Я надеюсь, все на месте, и ты сейчас не переведёшь разговор на поиск ****ского колпачка?! Мы живём в гробу, мама! Мы сгнили, мы всем омерзительны, даже самим себе. У нас в квартире везде черви! Это ты виновата! Ты! Ты! Ты! 

Актриса переходит с визга на хриплый голос. У неё истерика, она бьет руками по воде в ванне. Мать смотрит на неё с безумствующей улыбкой.

Мама актрисы: ты стесняешься меня? А помнишь, как я подмывала тебя до 16-ти лет?

Актриса: это было мерзко. Ты постоянно лезла пальцами в меня, и проверяла - на месте ли моя девственность. Ты же меня и лишила её этими пальцами!

Мама актрисы: пусть лучше я, чем какой-то мужик. Они все мерзкие животные! Они все воняют! Я не позволила бы, чтобы мою девочку дефлорировал какой-то потный вонючий упырь.

Актриса: да? А почему же ты так настырно подкладывала меня под этого жирного мерзкого кинопродюсера, от которого постоянно воняло чесноком и пердежом?

Мама актрисы: я мечтала, чтобы ты сыграла в “Семейных мелодрамах”. Это мой любимый сериал на канале “Бигуди”.

Актриса: А ты в курсе, мама, что как только я заходила за угол дома - сразу снимала шапку? Что я курила в подвале с девочками “Приму” без фильтра? Что меня совращал твой дядя Коля, но ты не хотела в это верить, и смеялась надо мной, а вскоре я ****ась с твоим дядей Колей, как только ты уходила на ночную смену? Он трахал меня во все щели, и говорил, что твоя старая ****а ему омерзительна, что он вынужден тебя трахать лишь потому, что он сделал тебе в магазине страшную недостачу на коньяках! А я вынуждена была трахаться с ним, чтобы ещё раз послушать правду о тебе, какая ты мерзкая, старая и тупая! О, как я кайфовала от этого, мама! От этой правды, которой ты так всю жизнь боишься! Боишься, что правда нарушит твоё спокойствие, уничтожит твой комфорт, разрушит этот карточный домик твоих иллюзий! А что скажут люди, мама? Я вырежу ножом на твоём надгробии эту фразу! 

Мама актрисы: между прочим, у дяди Коли были золотые руки. Если бы не он, у нас бы так и свистела дыра в оконной раме, на балконе.

Актриса: да ты непробиваема, мама! А ты в курсе, что все банки из-под твоей ****ской консервации я выбрасываю, а не собираю в сумку под кроватью, в общежитии университета?   

Лицо мамы становится злым. Она подходит к актрисе, хватает её за волосы, и пытается утопить. Актриса барахтается, не сдаётся. Она тоже хватает мать за волосы, и они обе пытаются утопить друг друга. Никто никому не уступает. Они устают, садятся на пол. Мать плачет. Голая актриса с жалостью смотрит на маму, обнимает её.

Актриса: мам, прости меня.

Мама актрисы: всё хорошо, Леночка. Всё хорошо. А теперь будет ещё лучше, Леночка. Теперь мы всё знаем, теперь нам ничего не страшно. Страшнее уже некуда.

Актриса: мам, а хочешь, я спою тебе? Твою любимую?

Мама актрисы (сквозь слёзы): ну спой, Леночка. 

Актриса поёт песню про Щорса.

Шёл отряд по берегу, шёл издалека,
Шёл под красным знаменем командир полка.
Голова обвязана, кровь на рукаве,
След кровавый стелется по сырой траве.
«Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведёт?
Кто под красным знаменем раненый идёт?» —
«Мы сыны батрацкие, мы за новый мир,
Щорс идёт под знаменем — красный командир.
В голоде и холоде жизнь его прошла,
Но недаром пролита кровь его была.
За кордон отбросили лютого врага,
Закалились смолоду, честь нам дорога».
Тишина у берега, смолкли голоса,
Солнце книзу клонится, падает роса.
Лихо мчится конница, слышен стук копыт,
Знамя Щорса красное на ветру шумит.

Мать и Юлия засыпают, сидя возле ванны. Из-под ванны вылезает толстый дождевой червь, залазит актрисе в ноздрю, а вылезает из ноздри матери. По потолку ползают черви моли. Их становится всё больше и больше, они ускоряются, и актриса с мамой растворяются в этих червях.

Финальная сцена

Зима. Преддверие нового года. Всё в фонариках, огнях.
На билбордах реклама торговой марки “Своя линия”: “Как сказал поэт Басё: “Сметана наша лечит всё!”.
На ярмарке ажиотаж - женщина продаёт невероятно красивые букеты из колбасы. Самый большой - 2 метра, перевязанный сине-желтой лентой. Корреспонденты фотографируют мэра города, который позирует на фоне этой красоты. Мэр говорит в микрофон, что всячески надо поддерживать местные таланты, мотивировать их и одаривать благами, которые облегчают жизнь. “Грех за такое не выделить комнату в салатовом общежитии”, - говорит мэр.
 
Актриса идёт по улице, у неё целый пакет сметаны. Она с интересом всё рассматривает, вид у неё свежий, взгляд здравый. Она останавливается перед стендом магазина “Мясо из мяса”. Там слоган: “Посетите срочно нас! Что за новый год без мяс?”. Актриса улыбается. Вдруг улыбка с её лица спадает, потому что из магазина выходит Евгений, под руку с Юлией. Они счастливы.
Актриса начинает задыхаться, но быстро хватает пакет сметаны, разрывает зубами, выпивает и приходит в себя. Евгений и Юлия растворяются в толпе людей, которые несутся смотреть на колбасное двухметровое чудо. Все эти люди не отбрасывают тени, и от этого заснеженный город кажется идеально белым. Актриса идёт в другую сторону. Смотрит на себя в витрину магазина, но отражения её не видно. В витрине отражается только заснеженный зонтик наливайки “Охтирське” и новогодние фонарики.

13.11.2024 Марина Левандович (с)