Пьеса тревожно-избегающие

Отец (труп)
Мать
Оля
Небесный санитар 1
Небесный санитар 2
Патологоанатом
Санитарка из морга
Труп 1
Труп 2
Соседка
Сосед
Работница пенсионного
Родственники за столом
Дальнобойщик
Красивый мальчик
Некрасивый мальчик

Сцена 1.

Оля сидит в поминальном зале, ковыряет ложкой зразу с капустой. Вытягивает капусту, размазывает её по тарелке.

Мать (зачерпывая согнутой ложкой борщ): неплохой борщик. Только вот чувствуется, что на магазинной заправке.
Соседка: ага, “Руна”.
Мать: да какая в сраку “Руна”? “Торчин”. Говно это. У меня от него борщ становится фиолетовым.
Оля: мам, а ты любила его?
Мать (удивлённо): кого?
Оля: ну отца?
Мать: а…
Оля: ну? Любила?
Мать: чё пристала-то ко мне? (Кривляет) “Любила”. У него вот спроси. Дал по съебам на тот свет, а мне разгребай за вами всеми.
Соседка: Нэля, не кипятись.
Мать: ой, да какое там… (Поворачивается к Оле, противным заботливо-раздражённым голоском) Оленька, дочечка любимая моя, как мы с тобою теперь-то? Мы же друг друга на дух не переносим!
Соседка: выпей, Нэля, сразу в голове прояснится. И ты, Оля. Выпейте! Давайте вместе выпьем! (Оживляется, наливает трясущейся рукой)
Оля: зачем пить хоть? Отец вот от водки помер. Пить - как насмешка теперь.
Мать: ну вот он посмеялся с нас, теперь мы с него. Быстро выпивает, не закусывая, и истерически смеётся. Оле кажется, что у матери в этот момент увеличился рот, стал каким-то круглым и чёрным, беззубым. Этим ртом она вдруг начинает петь песню “Мы с тобой два берега у одной реки”:
Ночь была с ливнями,
И трава в росе.
Про меня "счастливая"
Говорили все.
И сама я верила,
Сердцу вопреки:
Мы с тобой два берега
У одной реки.
Родственники в поминальном зале танцуют под эту песню медленный танец, улыбаются.


Сцена 2.

Оля сидит за кухонным столом, колупает в нём пропаленную дырку. Трогает рваные зубья на краю стола, о который постоянно открывались бутылки. На столе лежит кроссворд, заполненный рукой отца. Не всё заполнено. Оля берёт карандаш, спотыкается о первое же слово.
Оля: мам, синоним смятения?
Мать: не еби мне голову.
Мать перебирает вещи отца, откладывает какие-то на диван.
Мать: эти брюки отдам братику, Эдуарду, а то ему Ленка снова в сэкондхэнде накупила цветных, непонятного покроя. Вроде отверстия для двух ног, а когда надеваешь - ещё и для третьей кусок барахтается. Индийские, что ли. А эти (нюхает). Ой, нет, эти он совсем пропердел. Хотела этому бомжу отдать, с парка. Совсем у него матня прогнила от мочи. Так стыдно теперь. Я ему вот эту рубашку отдам. Это чехословацкая.
Оля: тре-во-га. Подходит “тревога”, мам!
Мать: Я сейчас и до кухни доберусь. Всё нахер повыбрасываю. Засрал своими кроссвордами всё пространство.
Оля испуганно прижимает к себе кроссворд с огрызком карандаша.
Мать: сейчас я обувь буду перебирать, помоги мне. Я диван открою, а ты всё отцовское барахло оттуда выгреби. Только быстро. Может что не драное есть, Эдику отдам. А то ему Ленка купила цирковые ботинки в сэкондхенде.

Сцена 3

Оле снится сон.
Мать окрывает диван, чтобы перебрать обувь покойного отца. Но вместо обуви там лежит труп, лицом вниз. Труп окровавленый, перешитый лоскутами. На голове следы вскрытия черепной коробки. По телу ползают муравьи, но за границы тела не выходят.
Оля: мам, тут папа.
Мать: и правда. Чего это ты? Снова нажрался? Скотина безрогая. Там тоже одному тебе наливают? Муравьёв ещё натащи, давай.
Труп пытается перевернуться, скрипит.
Оля: поможем, мам!
Мать: пусть сам всё, я уже заманалась его то по парку с фонариком искать, тащить на себе после работы из самого центра. Сам пусть! И ты не трогай.
Оля: пап, зачем ты под лавку тогда упал? Лёня Собакевич видел. Все тогда в школе смеялись. Говорили: “У Ольги отец приходил парты чинить. Это тот, что под лавку пьяный упал”.
Мать: Давно что ли Лёня Собакевича старшего из мебельного на рогах выводил?
Оля: что у тебя всё рога да рога?
Труп отца наконец переворачивается и раскатисто смеётся.
Отец (труп): да она у нас из пэкла!
Мать: ооо, хлеборезку свою прикрой, а то щас на другую сторону выверну. Прочунял, гляди.
Отец (труп): зубы мои не видели?
Мать: во рту поищи.
Отец (труп) искал. Нет их.
Мать (встревоженно смотрит на Олю): без зубов, что ли, похоронили? (К трупу): так вон же у тебя, во рту, дурак!
Отец (труп): это казённые. Эти мне к обеду сдать надо.
Мать (заботливо): так а жрать там чем тогда, если к обеду сдать?
Отец (труп): у нас там только завтрак. А с обеда и до вечера мы работаем.
Мать: хоть там поработаешь. Кем работаешь-то?
Отец (труп): груши возле храма собираю. Целый день хожу по кругу, жду, когда нападают. А они там постоянно падают, но с небольшими перерывами. Огромную корзину мне выдали, плетёную. Такую, как у меня тогда на Пасху украли, помнишь?
Мать: ясно. И там дурачком заделался.
Отец (труп): хорошая была корзина. Как щас помню: две паски туда влезало, десяток яиц, 2 л самогона и шмат буженины.
Мать: а кому пропил её, помнишь хоть? Вместе с освяченным?
Отец (труп): пора мне уже.
Мать: вот так всегда! Никогда не сознается, не покается.
Отец (труп): зубы мои как найдёте - прикопайте там у могилки. Только сладкого ничего не несите, муравьи заколебали. 
Труп отца переворачивается лицом вниз, диван расширяется, превращается в чёрную бездну. Труп проваливается в эту чёрную пустошь.

Сцена 4.
Оля лежит в кровати, смотрит на мать, лежащую на спине, словно в гробу, сложа руки на груди. Мать храпит на соседнем диване их однокомнатной квартиры. Оля присматривается к матери, будто представляет, что та умерла. Но храп мешает это до конца отыграть. Вдруг мать издаёт резкий жуткий звук, и открывает глаза.
Мать: приснился мне. Говорит - без зубов похоронили. Чертовщина какая-то.
Оля: и мне снился. Говорит: “Зубы найдёте - прикопайте у могилки”.
Мать: да где мы найдём-то? Может по дороге где-то выпали. А может в морге забрали себе. Там два золотых было.
Оля: так сходить надо, узнать. Отдать же должны.
Мать: отдатут тебе, гляди. Они уже их на деньги выменяли.
Оля: ну всё равно сходить надо. Он же просил.
Мать: я тоже его просила: “Не пей, сволочь, не пей, мразь!”. Послушал? Херушки. Вот и я не послушаю.
Оля: а я схожу.
Мать: вот и иди. Только не ****уй там, а то знаю я тебя.
Оля прихорашивается. Вытягивает новые трусы, отрывает этикетку.
Мать: и трусы новые не трогай! К новому году наденешь.
Оля: так к людям же иду. Что я в старых трусах-то пойду? А вдруг машина собьёт, а на мне вчерашние?
Мать: понедельник сегодня. Сменишь трусы - всю неделю везти не будет.
Оля: я на той неделе в воскресенье сменила, и что? Отец умер.
Мать: зато зачёты посдавала. Пересдач не будет.
Оля вздыхает, кладёт трусы обратно.

Сцена 5.
Морг. Крохотное здание, будто келия гномиков. Оля стоит у двери, не решается постучать. На двери морга рекламный постер с банкой нескафе и слоган: “Нескафе классик. Глубокий свежий вкус”. Скрипит дверь, выходит патологоанатом. Он низенький, очень худой и очень носатый. Нос острый, даже как-то неприлично смотреть на такой. Оле неудобно, она крутится, краснеет, опускает глаза. Патологоанатом считывает это как флирт, глаз горит, он с интересом смотрит на девушку.
Патологоанатом: какая вы сексуальная.
Оля: спасибо.
Долгая пауза.
Патологоанатом: ну пойдёмте, что там у вас?
Оля: у меня зубы.
Патологоанатом (разочарованно): зубы… Так это не ко мне, это в здание ЦРБ, к зубодёру. Только он старый уже. Не стоит у него там ничего.
Оля: у меня отец зубы потерял здесь где-то.
Патологоанатом:  здесь чего только не потеряешь. Только смена закончилась - сразу чего-то и не досчитаешься. Вот труп вчера исчез.
Оля: как это? Украли?
Патологоанатом: да чёрт его знает. Может сам ушёл. Отлежался, отдохнул. Жена у него мерзкая. Говорит: “Умер. А кто картошку матери перевезёт?”. Вот может человеком чувство долга руководило, он и ушёл. Я к таким с пониманием отношусь, но больше с сочувствием.
Заходят вдвоём в морг. Сразу перед входом лежат тела, накрытые шерстяными одеялами. Вонь страшная. Оля морщится.
Патологоанатом отворачивает одно одеяло, смотрит на обезглавленый труп.
Патологоанатом: ну вот кто это? (Кричит санитарке) Валя, кто это у нас?
Санитарка: это Андрюша, интроверт, с тревожно-избегающим расстройством. Его поездом переехало. Он хотел кинопоказ сделать в доме культуры, сам кино снял, а никто не пришёл.
Патологоанатом: а что за кино хоть?
Санитарка: мать говорила, что-то там про столкновение трёх трамваев в одной точке.
Патологоанатом: вот я бы посмотрел. Что ж он рекламу-то так плохо организовал? Я так считаю: снял что-то - развесь по всем столбам, вот мол, снял, хочу показать всем.
Санитарка: да ведь так все могут что угодно показать.
Патологоанатом: ну так пусть и показывают, на то и жизнь. А теперь лежит вот без головы, куда это годится? А мне кучу бумаг заполняй. Сам бы чего показал, так времени нет.
Санитарка: а это кто с вами, я извиняюсь? 
Оля: Я - Оля. Мне отец приснился. Говорит: “Зубы найдёте - у могилки прикопайте”. Мы его, оказывается, без зубов похоронили. Он у вас тут лежал.
Санитарка (нервничает): не видела я никаких зубов, понятно вам? Сами зубы теряют, а потом дураков ищут везде.
Оля: я дураков не ищу, мне бы зубы отцовские найти.
Санитарка (чуть не плачет): доктор, спасайте.
Патологоанатом (берёт Олю за локоток): пройдёмте, пожалуйста.
Патологоанатом уводит Олю в крохотную коморку, выложенную кафелем. Их долго нет. Санитарка включает радио, там Анна Герман поёт песню “А он мне нравится”, санитарка подпевает таким прям опереточным высоким голосом:
Мне говорят: "Он маленького роста"
Мне говорят: "Одет он слишком просто"
Мне говорят: "Поверь, что этот парень"
"Тебе не пара, совсем не пара"
А он мне нравится, нравится, нравится
И для меня на свете друга лучше нет
А он мне нравится, нравится, нравится
И это все, что я могу сказать в ответ

Санитарка радостно носится по помещению, моет пол. Потом останавливается, вытягивает зубы из кармана, любуется. Слышит шаги, и сразу прячет, продолжает мыть пол.
Патологоанатом: вот и всё, Оленька. Вот такие дела.
Оля (застебает кофточку, причёсывает пальцами волосы): что же мне тогда отцу передать?
Патологоанатом: ну вы ему водочки на могилу принесите. Он обрадуется и про зубы забудет.
Оля: так он от водки умер. Не навредит ему?
Патологоанатом: да чёрт с ним уже. Он же помер. Мы ему там из головы всё лишнее вычистили.
Оля: чё ж он про зубы тогда помнит?
Патологоанатом: ну может интерны в голову вшили, всякое бывает. Вот они у него где-то на подсознании и отложились.
Оля: так снится.
Патологоанатом: идите, девушка, идите.
Выталкивает её из морга, двери страшно скрипят, Оля жмурится на улице от слишком яркого света.
Оля: надо было всё таки новые трусы надевать. Опозорилась только.

Сцена 6

Патологоанатом моет руки, смотрит на себя в неудобное прямоугольное зеркало, где видны только его глаза.
Патологоанатом: вот вы, Валечка, как считаете - трусы надо каждый день менять, или можно сделать день-два перерыва?
Санитарка: я считаю, что можно даже несколько раз на день, если обосраные или в менструации.
Патологоанатом: а если ничего такого не предвидится? Ну вот просто живёт себе девушка. Молодая, симпатичная, лобок бреет. Но трусы на ней почему-то вчерашние. Почему?
Санитарка: забегалась, может. Не успела. Или грязнуля.
Патологоанатом: в том и ребус, что не грязнуля. Тело пахнет мылом, свежим таким, после душа. А  трусы вчерашние.
Санитарка: а какой день сегодня?
Патологоанатом: понедельник.
Санитарка: а, так это она не переодела, чтоб всю неделю везло!
Патологоанатом: мещане ****ые. Патологический эгоизм у народа! Поверья, эзотерика! Вот и этот безголовый туда же. Андрюююша. Киношник всратый. Заебали эти интроверты, вот честное слово. Сидят там у себя в норе, шифруют чё-то, а ты догадывайся, что он там изобрёл. Не догадаешься - сидят, плачут, под поезда бросаются. Все виноваты у них, все им должны, у всех у них, видите ли, тревожно-избегающие расстройства, не до бога, не до людей, тьху!   
Патологоанатом отворачивает одеяло безголовому трупу, качает головой.
Патологоанатом: ну и хуле ты, Андрюша? На том свете без головы тоже худо. Чем будешь в камеру смотреть?
Труп 1: он ассистента себе найдёт.
Патологоанатом: а ты, Жожобин, не умничай там. Ещё один любитель острых ощущений. Ты чего в трансформаторную-то полез? Солей перенюхал, что ли?
Труп 1: да что вы всё соли да соли? Как только чего - так сразу Жожобин и соли. Хотел сюрприз сделать. Женщина у меня там, Ангелина. Думал, придёт проверять, а я вылезу с цветами. А в итоге выпал на неё, обгоревший, успел горящим ****ом по сиськам проехаться. Киндер-сюрприз купил ещё. Игрушка сгорела тоже, да?
Патологоанатом: Не. ***та какая-то попалась, даже не горит.
Труп 1: ****ец. Была б такая память на всю жизнь.
Санитарка: харош трындеть, а то совсем уж попутал тот свет с этим. Сейчас начальство придёт и премию спишет. На ковёр потом бегай, не успевай разворачиваться.
Труп 1: да что вам, жалко, что ли?
Санитарка: а ты умирай и не задерживайся. Вон уже окостенел весь, а рот не закрывается, лепечешь как в ляпанку. А мне смену сдавать.
Патологоанатом: кстати, Валечка, сколько раз просил вас - не воровать у трупов зубы. Ну не по-христиански это.
Санитарка (обиженно): я не знаю, доктор, как у вас там по-христиански, но у меня такое понимание: если с работы нечего взять, так это не работа, а смех один. А мне уж не до смеху в мои годы. Вот я когда в детском доме творчества работала - вот там был истинный ад. До обеда на пианине поиграю, максимум - заколку кто-то потеряет, или сменку забудет. Но когда увольнялась, сняла с пианино педали, и была такова. Зубы, видите ли, не воруй. А жить за что? За минималку эту вашу? Вам-то когда на лапу дают - вы так карманчик прижали и аля-улю. Со мной не делитесь. Ко мне сестра скоро приедет из Тернополя, а у меня диваны голые, хоть по дивандеку на два кресла куплю!
Патологоанатом: только обязательно с золотым орнаментом! (Смеётся).
Труп 2: вот и попадай к вам сюда. Хорошо, что с меня хоть менты крестик сняли, не так обидно, ибо предсказуемо.
Патологоанатом: вы, Лупейко, не тем вещам радуетесь. Зачем за женщинами в общественном туалете подглядывали? У вас же жена есть.
Труп 2: ну так жену я и так вижу каждый день, ко всем труднодоступным местам имею доступ.
Патологоанатом: и что ж, не хватало вам с женой ощущений?
Труп 2: ну просто хотелось вкусить какого-то запретного плода, для разгона крови. Но без всякого сэкса. У меня на него денег нет.
Санитарка: хорошо устроился, ишь ты. За то бошку тебе и проломили, что поглядеть - поглядел, а заплатить - дулю!
Труп 2: так если б я знал, что платить надо, не стал бы глазеть.
Санитарка: не знал он. Пришёл в туалет горсовета и не знал. Пфф. Сейчас бесплатно только кино про трамваи показывают, и то - не ходит никто. Потому что раз бесплатно - значит, или подвох какой-то, или говно. Лучше говно, чем подвох. А то придёшь на бесплатное, а платить за три шкуры придётся. Да, Лупейко?
Труп 2 болезненно водит глазами, вспоминая, как его били женщины в коридоре горсовета, проломили голову, и убили в конце-концов. 

Сцена 7
Оля заходит в квартиру. Мать стоит на пороге, качает головой.
Мать: уже выебал кто-то.
Оля: беда, мам.
Мать: беда - твой слабый передок.
Оля: я что, виновата, что жизнь такая? Никто и не разговаривает по сути дела, пока не присунет. Ты вот сходи в госуслуги, прифигеешь.
Мать: в наше время такого беспредела не было. У нас по любви всё было. Нашла зубы?
Оля: да ему их, наверное, в голову вшили, такое бывает. Они теперь ему на подсознание давят, вот и снится нам.
Мать: вот правильно: ему давят, а нам с тобой отдувайся. Так что теперь делать - раскапывать и голову расшивать? Так бы хоть что-то в голове барахталось.
Оля: доктор говорит - водки ему принесите, он обрадуется, и про зубы забудет. Помнишь, как я из школы пришла, а он валяется пьяный под гардеробом. А зубы - в прихожей. Я стала ему эти зубы засовывать, а он головой вертит, мол, не надо ему.
Мать: и после смерти покоя нет от дурака.
Оля: мам, дай водки, схожу я к нему.

Сцена 8

Оля на кладбище у отца. Свежая могила - как земляной сугроб. С венков кто-то посрезал цветы, торчит только зелёный пластик.
Оля: вообще уже. Посрезали цветы на продажу. Быдло.
Соседка: привет, Оленька! Отца проведать пришла?
Оля: Тёть Вер, это не вы цветы посрезали?
Соседка: упаси господи, я к Юрочке своему пришла, свежих вот принесла. Юрочка мой, как же одиноко без тебя, и заступиться теперь за меня некому.
Оля: а мне вот отец снится. Зубы, говорит, принесите мне. Без зубов похоронили.
Соседка: примета плохая. Принести обязательно надо. Они у него золотые были? (радостно) Так принесла?
Оля (открывает бутылку водки): неа. Нет зубов. Патологоанатом говорит - может в голову вшили.
Соседка: Ой, у них там, конечно, такой беспредел. Моя коллега Людка попросила, чтобы её свекрови вшили в живот электромясорубку. Ей муж купил электромясорубку на 8 марта, а свекровь сказала: “Чтоб она сгорела у вас! Как матери, так говняный зонтик принёс, с тигром каким-то дибильным, а этой ****и - дорогую вещь”. Мясорубка в тот день и сгорела. Правда, потом и свекровь слегла. А как померла, так Людка разобрала по частям эту мясорубку, принесла в морг и сказала: “Христом богом вас прошу, вот так и так, чтоб и на том свете совесть мучила эту падлу”. На лапу дала и вшили.
Оля делает глоток водки, протягивает соседке. Та тоже делает глоток. Потом наливает себе в руку, и кропит водкой могилу мужа.
Соседка: на, и ты так сделай. Пусть там сегодня встретятся за рюмашкой, поговорят. А за зубы страшно, конечно. Примета плохая. Хотя может надо панихиду справить. Потом ему и перепадёт на том свете что-то. Не бандит же он у вас был, никого не убил, чего б зубы человеку не вставить? Что ж они, совсем уже изверги?
Оля: выдают зубы. Но только до обеда.
Выпивают.
Соседка: знаешь, как меня Юрочка любил? Прям неземной любовью. Но не сразу. Всю жизнь бил, оскорблял, изменял, а перед смертью говорит: “Прости меня. Так я тебя любил, но не знал, как сказать. А теперь уже и умирать пора”. Приказал, чтобы я ни с кем не загуляла, а с кем мне уже? У меня уже климакс, спина колом стаёт, грудь на подплечники в пальто можно заправлять, а раком станешь, так и окоченеешь. Раньше бы сказал, что любит - я бы тогда и ****онула, брала бы от жизни всё. Знаешь, какие за мной мужчины бегали? А я никому ничего, ото всех шарахалась, всё Юрочку берегла. Боялась, что уйдёт, бросит. У него, оказывается, тревожно-избегающее расстройство было. Как говорится: “И хочется, и колется, и мамка не велит”. Знала бы раньше - отравила бы ещё в день свадьбы.
Оля: а меня никто ещё не любил. И я никого.
Соседка: ну ****ась хоть?
Оля: ну это конечно.
Соседка: ебись, пока сердце пусто. Давай всем, кто попросит. А то начнётся любовь - не до ебли уже будет.
Оля: пойду я, ладно.
Соседка: иди, детка, водочку только оставь отцу. А мой к нему зайдёт, вот и почаёвничают.
Оля уходит. Соседка дорывается до водки, жадно пьёт, закусывает “Рачками” с могилы отца Оли. Смотрит, далеко ли ушла Оля, и доламывает с венка искусственные цветочные головы, прячет за пазуху.

Сцена 9
Оля приходит домой. Матери нет. По радио какая-то приторная передача, где гостю задают дурацкие вопросы. Оля подходит к столу отца, открывает ящик, перебирает его ручки, блокноты, кроссворды, программу передач, с фильмами, подчёркнутыми отцовской рукой, листает военный билет. В нём написано, что до армии гражданская специальность отца - киномеханик. Оля плачет, видно, что тоскует по отцу. Берёт пачку примы, вдыхает, закрывает глаза.
Садится в кресло, заплаканная и уставшая. Засыпает.




Сцена 10
Оле снится сон.
Отец стоит грустный под храмом. У него целая корзина груш. На нём длинный халат, как будто ряса, но по домашнему. Рядом куча игровых автоматов, и все что-то выигрываются, радуются. К отцу подбегает радостный везунчик тарахтит монетами.
Отец: чего радоваться? Купить-то нечего. Всё даром брать можно. Только так не интересно. И зубы вот ещё на прокат дают. Но только до обеда. А потом шамкаю. Жена у меня - тупая как пробка. Не любила меня никогда. Дочь - шальная. С такими не дай бог помирать: что-то забудешь, потеряешь - вовек не донесут.
Оля стоит в зале с автоматами, смотрит на отца через стекло. Хочет побежать к нему, но боится утратить из виду. Выбегает к храму, но отца уже нет. А груши падают, падают. 

Сцена 11
Мать стучит к соседу. Тот открывает, совершенно голый.
Мать: сдурел совсем, что ли?
Сосед: у меня глазка нет. Откуда я знаю, кто пришёл?
Мать: а спросить?
Сосед: а толку. Захотят убить или ограбить - кем угодно представятся. А так хоть удивятся, дар речи потеряют. А я тем временем газовый балончик - чик-чик, и готово!
Мать: дурак! Я уже и сама забыла, чего хотела. Оденься!
Сосед: зайди.
Сосед закрывает двери, одевается в прихожей, там лежит дежурная одежда.
Мать: плохо мне. Я ещё женщина молодая. Вот муж умер, а у меня меж ногами зудит, как будто кто проклял. Давай будем ****ься с тобой хоть раз в неделю, пока отвыкну? Мы с мужем раз по 9 в неделю. 
Сосед: дак он же пьяный всё время, как вы это самое?
Мать: да он чем пьянее, тем пронырливее.
Сосед: ну и чего я одевался тогда?
Раздевается.

Сцена 12
Очень медленный секс матери и соседа. Никакой вообще.
Мать: слушай, мне сегодня говно приснилось.
Сосед: это к прибыли.
Мать: я вступила в кучу, а потом думаю: я же ****ься иду. Вонять будет. Пошла и помыла в луже.
Сосед: плохо это. Не будет прибыли.
Мать: ну как же не будет? Ведь по сути - говно же приснилось. Весь сон на говне замешан.
Сосед: ну так помыла же подошву. Не будет теперь ничего.
Мать (встаёт, быстро одевается) Тоже мне, толкователь сновидений. И ебёшься ты так же мерзко.
Сосед: шалава старая. Подлезла, как змея. Пригрелась. Ты тю-тю (крутит у виска). У тебя, Нэля, тревожно-избегающее расстройство.
Мать: не ****ил тебя давно никто. Смотри, доиграешься.

Сцена 13
Оля едет в трамвае, держится за поручень. На сидении женщина, и на руках у неё два мальчика, лет пяти. Один - красивый, другой - некрасивый.
Красивый мальчик: а у меня уже есть невеста в садике. Её зовут Лиза. А у тебя нет невесты. Ты некрасивый.
Некрасивый мальчик: зато у меня будет много денег, и Лиза меня полюбит за много денег.
Красивый мальчик: тогда я тебя убью, и заберу твои много денег.
Некрасивый мальчик не имеет больше аргументов, отворачивается к окну.
Оля смотрит в окно, и видит, как у вокзала сидит соседка, и торгует цветами, срезанными с венков отца.
Оля: вот сука какая.
Оля садится на освободившееся место, охлаждает лоб стеклом.
Некрасивый мальчик (обращаясь к красивому, радостно) Вот ты сука какая!
Красивый мальчик плачет. Оля засыпает.

Оле снится сон.
В потолке световым лазером прорезается квадрат, плавно спускается на пол. Появляется лестница, и по ней спускается отец. За ним идут два санитара, крепкие высокие, но прозрачные.
Оля вскрикивает, бежит к отцу. Он холодно молчит, садится в кресло.
Оля: а почему ты молчишь, папа? Тебе не выдали зубы?
Небесный санитар 1: он не умеет говорить.
Оля: но как же? Он же умел всегда разговаривать.
Небесный санитар 2: это не ваш отец. Это его экспериментальная версия. Мы пока будем приводить вам его, чтобы вы отвыкали от настоящего отца, чтобы меньше тосковали.
Оля: ну так это же полный бред. Я же вижу, что это мой отец. Что вы с ним сделали?
Небесный санитар 1: что он сам с собой сделал, то и имеет. У вас есть 10 минут. Мы вас оставляем.
Санитары поднимаются по лестнице, потолок затягивается. Оля растерянно смотрит на отца, не знает, что делать. Садится на руки отцу, но тот никак не реагирует.
Оля: папа, а ты ведь не закончил кроссворд. Синоним смятения - это тревога.
Отец молчит, не поворачивает лицо к Оле.
Оля: папа, а помнишь, как мама уехала в командировку, и мы с тобой сначала сходили в РЭС, ты купил мне желейных червяков. Потом порисовали. Твоя яблоня была очень красивой, так много яблок. Почему-то оранжевых. Ты сказал - такой сорт. Потом смотрели “До 16-ти и старше”, “Элен и ребята”. Ты смеялся над героем, который не мог починить синтезатор. Потом разрешил мне сболтать шампунь с синими красками в графине, и это была моя химлаборатория?
Отец как будто ловит воздух закрытым ртом, глотает что-то невидимое.
Оля: а помнишь, как выключили свет, и мы при керосиновой лампе искали в атласе мира Горловку и Енакиево? Ты говорил, что к вам на шахту им. Засядька приезжали Лазарева и Апина. А Пугачёва была худая и ещё не хриплая. А потом мы играли в города, и мама сказала Бердычив, я - Владикавказ, а ты сказал - Залупинск?
Отец улыбается.
Оля: пап, а помнишь, как ты спал под лавкой, и Лёня Собакевич пришёл ко мне и говорит: “Это разве не твой папа там лежит?”. А мне было стыдно, и я сказала: “Не мой”. А он говорит: “Твой, твой. Надо же домой затащить, а то всю получку сейчас украдут”. И мы тащили тебя с Лёней, было тяжело. Я останавливалась передышать, и постоянно говорила: “Только в школе не говори, Лёня, только в школе не говори. Я тебе сухарики куплю, Мивину”. А он всё равно всем рассказал, хоть и Мивину стрескал. А помнишь, папа, как ты пьяный спал под гардеробом, а зубы валялись в прихожей? И хорошо же тебе было без зубов. Я их тебе в рот заталкиваю, а ты их назад выплёвываешь. Так на кой чёрт они тебе теперь сдались, а? Ну вот на кой чёрт, папа?
Отец плачет.
Оля: пап, ну скажи же хоть что нибудь. Скажи хоть раз, что любил меня? Я же от тебя ни разу этого не услышала! Я же теперь вообще ничего не понимаю в жизни! Я же даже не понимаю, как мне любить, любят ли меня, что вообще это всё такое, пап? Я ничего не понимаю! Я только ебусь со всеми, кроссворды разгадываю и в трамвае катаюсь туда сюда.
Отец: прости меня, Оля. У меня просто тревожно-избегающее расстройство.
Открывается квадрат потолка, спускаются санитары.
Небесный санитар 1. Ваше время окончено.
Санитары помогают отцу встать, ведут его к лестнице. Потолок затягиваются.
Оля просыпается в кресле, смотрит на потолок. По потолку как раз по квадрату сочится вода. Сосед затапливает, как обычно.

Сцена 14

Мать сидит в кабинете ЦПАУ. Надменная женщина смотрит на неё исподлобья. Долго рассматривает свои ногти, поправляет нарощенные ресницы, подкрашивает губы. Ставит табличку “Обед”. Молча даёт справку, показывает на двери. Мать выходит.
Дежурная кричит: “Что вы все сюда ходите? Не ходите сюда, мы вас тут всех ненавидим и презираем! Чтоб вы все передохли! Пообедать некогда”.
Этот текст она говорит постоянно, иногда лишь прерывается на глоток воды. Мать подбегает к дежурной, и бьёт ей по лобу кулаком. Женщина падает.
Мать (к толпе): сил уже никаких нет. Целый день гоняют из одного кабинета в другой.
Люди оживляются, потому что наконец-то можно сходить в туалет, а то если стояла дежурная - вход в туалет был 3 грн.
Мать заходит в пенсионный отдел.
Работница пенсионного на взводе. У неё выделяется психопатическая пена в уголках рта.
Работница пенсионного: пришла она, притащилась! Кобыла! За льготами - аж бегом, державу растаскивать по кусочкам! А как державе налог платить - мы и в кусты, да? У мужа ноги-то хоть успели остыть? Успели, я тебя спрашиваю? Сидит, лащится. Дети войны ей. Какой войны, мать твою? Уже третья мировая во всю ивановскую идёт, а они всё дедов стригут.
Мать спокойно выслушивает этот монолог. Потом встаёт, раздевается до трусов. Ложится на пол и раздвигает ноги.
Работница пенсионного: это ещё что за лёгкая эротика?
Мать: мне дочь сказала, что сейчас пока не дашь - никто ничего не даст.
Работница пенсионного: совсем дошла тётка. Горе-то какое. Там же тех выплат за дитя войны - около тысячи, чего ж так убиваться? Ну хотите, я вам алое вот это подарю? Чтоб не с пустыми руками, так сказать?

Мать выходит из пенсионного, уже стемнело. У неё в руках вазон с алое. Ни одной маршрутки, ни одного трамвая. Сбоку по трассе едет караван фур. Одна разворачивается и останавливается.
Дальнобойщик: эй, красотка, подвезти?
Мать: да пошёл ты.
Дальнобойщик вылазит из машины. Подходит, присматривается.
Дальнобойщик: э, мать, ты так не руби с плеча. У меня знаешь, сколько денег? Я может хочу материнской нежности, любви и тепла. Мне мамка недодала. У неё это, как его… Тревожно-избегающее расстройство. Прижмёт к себе бывало на пару секунд, а потом каааак шваркнет об стену. Иди, говорит, к ***м собачим. Я как увидел у вас алое в руках - так и мать вспомнил. Она меня только лечила всегда нежно. Сядет надо мной, из алое эту жижу в рот мне давит и плачет. Говорит, прости, сынок, недодала я тебе ни любви, ни здоровья с материнским молоком. Соси хоть алое. И я сосу это алое, а оно горькое, но я всё сосу и сосу. На следующий день ни ангины, ни соплей, только горечь такая, будто вся наружу выходит. Помоги мне, мать. Пойдём со мной.
Дальнобойщик ведёт мать к фуре.
Мать давит в рот алое дальнобойщику, гладит второй рукой его по голове. Тот счастлив, возбуждён. Когда ссасывает всё алое, даёт пачку долларов. Мать прячет в лифчик.
Мать: настоящие хоть, или календарики?
Дальнобойщик: обижаешь, мать. А можно, я к тебе раз в месяц буду приезжать? А ты уж, будь добра, прикупи свежего алое.
Мать: дурдом какой-то. Ладно. Пиши номер телефона.



Сцена 16
Мать пьёт корвалол, сидя на кухне.
Мать: не срачки, так пердячки. Пришла к этому дураку - там стиралка бурлит, воды по колено. А он голый по хате снова ходит. Извращенец чёртов. Еле воду вымочили тряпками. А потом представляешь, пошла в пенсионное, в цпау, говорю - вот справка вчера пришла, мне нужно получить пособие по “детям войны”. А она вылупилась и говорит: “Так муж-то ваш помер? Ну. Чего вы хотите, не положено ему уже. Тем более, третья мировая на носу, та уже как бы и не считается”. Представляешь, сука какая? Хорошо, что хоть до первого пособия дожил, стиралку купили.
Оля: а горшок с алое откуда? Кто его погрыз-то, господи?
Мать (растерянно): а… Да это мне Вера дала, пересадить надо. Ой, что делать, Оль. Денег совсем мало. По миру пойдём. (трогает себя в районе груди, где лифчик с деньгами).
Оля: ну у меня будут сегодня деньги. Я дам тебе. Сколько там то пособие? Тысяча? Пять, шесть? А у меня 10 будет.
Мать: так мне не нравится этот твой дополнительный заработок, Оля.

Сцена 17
Оля трахается одновременно с двумя мужчинами на камеру. Один красивый, чернявый, с золотым зубом. Другой - рыхлый, с длинным рельефным лицом, губатый, горбатый, с кратерами от прыщей. Оля громко стонет, некрасивый кончает ей в рот. Красивый кончает на спину, неудовлетворённо отталкивает Олю, выключает камеру, наливает себе вина.
Красивый: я не понимаю, как ты всегда успеваешь меня опередить.
Некрасивый: пока ты торговал еблом, я учился жить мозгами. Мозги некрасивые, но ценные.
Красивый: помрёшь - выбросят из черепушки твои мозги. Напихают кошачьего наполнителя, и бывай здоров. А я буду лежать в гробу, как Ален Делон, ещё и помру с ухмылкой, буду сверкать золотым зубом. Скажут: “Красивый такой лежал. Ещё красивее, чем в жизни”.
Некрасивый: как это - кошачьего наполнителя в черепушку напихают?
Оля (собираясь в душ): да всякое может быть. Вот моему отцу зубы в голову вшили. Он мне теперь снится, говорит: “Зубы где? Принесите мне зубы”. А патологоанатом говорит, мол, так и так, могли в голову вшить, и теперь они на подсознание ему давят.
Красивый: вот за эти ахуительные истории мы тебя и ценим, Оля.
Некрасивый смеётся, наливает всем вина.
Некрасивый: Оля, а ты кого больше любишь - меня или красавчика?
Оля: никого. У меня тривожно-избегающее расстройство.
Красивый: как это?
Оля: ну это когда только ебёшься, но в сердце никого не пускаешь. Ну и ещё деньги мне очень нужны.
Оля идёт в душ, закрывает двери.
Красивый (восхищённо): надо же. 
Красивый смотрит Оле вслед с интересом. Некрасивый с иронией смотрит на красивого.
Некрасивый: что, втрескался? Потому я ей в рот и кончаю. Баба же жопой чувствует, кто её любит, и на зло глотает сперму другого. Только вот если она в меня втрескается - я пас. Мне это нахер не всралось. У меня тоже тревожно-избегающее расстройство. Красивый загорается от новой волны страсти, решительно идёт в душ, выбивает двери. Слышна какая-то возня, хлюпанье, Оля то стонет, то кричит, потом затихает.
Некрасивый: ну как тебе в роли насильника? Камеру хоть бы взял. Подняли бы бабла капитально. Нам надо в братьев Кенеди переодеться, а ей - в Монро. Чур я Роберт.
Красивый: угу.
Некрасивый: Так понравилось? Бабы любят такое. У всех на первом месте фантазия, чтобы её силой выдрали. А они потом идут заявление писать, чтоб ещё и бабла содрать. Во прошмандовки! Так хоть кончил ей в рот?
Красивый: кончил её.
Некрасивый: в смысле?
Красивый: утопил падлу.
Некрасивый: ты чё, в сосну въебался?
Красивый: а ты, сука чорт, решил приосанится на моём фоне, да? Думал, я схаваю и выплюну? Расстройство у неё. Тревожно-избегающее, нахуй ****ь. Я **** это. Унизила так, тварь.
Некрасивый: погоди, ты щас реально? Ты утопил тёлку?
Красивый: да, я утопил тёлку, которая глотала твою сперму, урод. Всё! Лавочка закрыта. В мире должен быть баланс. А то нихуя себе! Я сзади, как Шарик на цепи, дёргаюсь, а этот ****о обдрачивает, как ни в чём не бывало. Ты себя в зеркало видел? Губатый, горбатый. Поверил в себя, что ли, когда тёлке за щеку раз пихонул? Роберт он, Кенеди нахуй.
Некрасивый: ну ты псих. Валим тогда отсюда.
Красивый: ну ясно, что валим. Хорошо, хоть хата съемная.
Некрасивый (резко останавливается, одумывается): ну ты тварь. Мразь просто. Да у тебя куча баб будет, а у меня только эта глотала! Смотрела на меня снизу, как верная собака.
Красивый: пока я её в очко драл, да? Забей, короче, и рот прикрой, а то ты у нас дохуя разговорчивый, когда ссышь.
Некрасивый разбивает бутылку вина и розочкой втыкает её в глаз красивого. Тот падает, дёргается, ахуевший просто от нежданчика. Умирает. Ухмылки на лице никакой нет, зуб не блестит. Некрасивый засовывает руку в рот красивому, и ожесточённо вырывает золотой зуб пальцами.
Некрасивый: вот тебе, тварь, и баланс.
Некрасивый идёт в ванную. Видит тело Ольги. Голова её безжизненно лежит в тазу с водой. Некрасивый пристраивается сзади, **** пока ещё тёплое тело. Кончает. Смотрит на себя в зеркало. Осознаёт свою уродливость, плачет.
Некрасивый: Оля, Олечка, Олечка, как же так? Мне ж теперь и за деньги никто не даст. Как же так-то, ****ь?
После этого берёт окровавленный золотой зуб, и засовывает его в ****у Оле.
Некрасивый: сувенир тебе, шалава, от красавчика. Он ведь любил тебя. 


Сцена 18

Поминки по Оле. Родственники жуют. Мать хлюпает борщом.
Мать: одна вода.
Соседка: но посолено хорошо.
Мать: может там отцу по голове постучит, проверит. Зубы, говорит, вшили ему в черепушку, в морге. А то снится и снится, зубы всё требует.
Соседка: видишь, надо было уже хоть какие-то зубы ему принести. А то он взял и дочку забрал.
Мать: да и пусть. Ей со мной всё равно нехорошо было. Как отцу так все секреты расскажет, а на меня только зыркает. У нас с ней так контакта и не случилось. Я вообще всегда про сына мечтала. (Осматривается) Алое какое хорошее тут. Зрелое.
Соседка: ага, им хорошо гной оттягивать. Я бывает к ране приложу на ночь, и вся гниль выходит.
Родственники вытащили на середину поминального кафе стул, и играют в игру - кто быстрее сядет. Это выглядит апокалиптично, будто приглашение в ад вне очереди.

Сцена 19
Мать спит в обнимку с дальнобойщиком, который насосался алое, прильнул к её груди и уснул в фуре.
Сон матери.
Оля с отцом собирают груши.
Мать: ну как вы там?
Оля: скучно.
Мать: ****ься не с кем, что ли?
Оля: есть, да всё как-то непривычно ещё. У меня ж тревожно-избегающее, а тут все всех любят, все на всё согласны, никто не отвергает, даже отец.
Мать: ну а ты? Зубы нашёл? В голове не барахтаются?
Отец: та нет их в голове. Говорят, санитарша к рукам прибрала, дивандеков накупила и два махровых полотенца. Главное, что Оленька теперь со мною. Я так люблю её, кровиночку свою. Теперь у меня всё есть. А зубы мне тут всё таки по льготе вставят в конце месяца, на постоянной основе. Как дитю войны.
Мать: Так вот, почему мне выплата не положена. Перехватил! Вот же гондон!
Отец: да хоть тут что-то перехвачу! Прожил - как за пнём высрался! Ни разу карманных денег не было, от мужиков совестно! У всех заначка, а меня уже цербер на пороге обыскал!
Мать: пошёл ты нахуй! Груши там свои собирай и не вякай.
Оля: мам, трусы мне чистые принеси, прикопай там, ладно? А то понедельник же был, я не переодела.
Мать: вы что, подурели там? Подохнуть и то толково не можете, всё мать вам должна собирать!
Оля: сама виновата со своими приметами. Всю бдительность приспала. И вообще, мам, ты вот трусы принеси и всё. А к нам на могилку часто не приходи, а то нам это неприятно. Топчешься там, сапуешь, копаешь что-то. Тебе абы перед людьми не стыдно было за беспорядок на кладбище, а нам оно, знаешь ли, до сраки. Только земля пушистится и ближе к живым. А нам тут без вас намного лучше.
Мать: прошмандовка ебливая. Ну ладно. Пусть хоть зарастёт там всё мхами, нужны вы мне. И трусов не принесу. Сама скоро приду и со всем там у вас разберусь. Я вам порядки наведу, вашу мать!
Оля с отцом отворачиваются от матери, и дальше собирают груши. У них приятная идиллия, они о чём-то разговаривают и улыбаются. В игровых автоматах по прежнему сыпятся деньги, все радуются, пока не выходят из стеклянного помещения.

 

Финальная сцена
Дальнобойщик улыбается во сне. Мать свирепо похрапывает.
Некрасивый переходит дорогу на трассе, с начатой бутылкой коньяка. Садится на бордюр, вытягивает ноги. Караван из фур проезжает как будто по этим ногам, но когда гул машин затихает, некрасивый понимает, что его ноги целы. Он делает глоток коньяка, подходит к проститутке
Некрасивый: 200 баксов за всё.
Проститутка: в зеркало-то видел себя, хмырь?
Некрасивый: 500!
Проститутка: (безразлично): да хоть тысячу. Пошёл нахуй, урод. С собаками ебись.
Некрасивый ложится на асфальт. По нему едут фуры, но не раздавливают его. Он лежит и орёт в отчаяньи.
Патологоанатом заканчивает вскрытие, санитарка грустно подтирает пол. Останавливается у трупа, смотрит в лицо. 
Санитарка: красивый какой был, чернявый. Как мой Игорёк по молодости. Хоть бы тебя бог покарал, бандюгу. Это ж надо - изо рта наживо зуб выдрать. А я ещё один дивандек заказала, дочери. Будьте вы все прокляты с вашей работой.
Трёт пол, не включая радио. Под белый шум, под холодное сияние кафеля, в котором покойники не отбрасывают тень. Оля что-то шепчет отцу, и тот оставляет Олю рядом с корзиной с грушами, уходит. Сзади к Оле подходит красивый. Изо рта у него тонкой струйкой сочится кровь. Оля залазит рукой в трусы, вытаскивает из ****ы золотой зуб и вставляет ему в рот. Кровь у красивого перестаёт сочиться. Он улыбается. Оля целует его в уголки губ и шепчет: “Я люблю тебя. Я тебя люблю. Пойдём сегодня в кино? Там что-то про столкновение трёх трамваев в одной точке. ”. Красивый улыбается, кивает: “Пойдём, пойдём”.


Марина Левандович (с) 11-12.11.2024