Публицистика. Два слова об Астафьеве

                Два слова об Астафьеве.


    Хочу совсем немного сказать о Викторе Петровиче Астафьеве.   Мы с ним были хорошо знакомы, встречались не раз, он даже делал в нашем издательстве за свой счет  фотоальбом о себе. Называлась книга  «Рожденный Сибирью». Заголовок пахнет ленинской  ненавистью к стране, сплошной кровью и сплошным  обманом народа, но Виктор Петрович почему-то согласился с одним  из редакторов издания  Юрием Павловичем Авдюковым  по этому  заголовку.   Хотя я был категорически против. Но Астафьев принял сторону Авдюкова. А воля заказчика, да еще такого знаменитого, для издателя закон. Он же платит. Терпели, особенно Астафьева. Он запросто   уйдет в другое издательство. В то время в миллионном Красноярске было восемьдесят два издательства. Покойный теперь писатель  Александр  Александрович Бушков тогда писал, что у него в Красноярске четыре своих издательства. Но я не видел ни одной книги, которую бы выпустили его предприятия.  Издателем Бушков не был.  Писатель же   Бушков в то время  гремел на весь мир. Издавали его только в Москве и где-то за границей.  Бушкова, конечно, забудут, сомнений нет,  однако  в то время он был на великом взлете. Но к моменту  смерти большую часть писательского авторитета  подрастерял, как дикие гуси   теряют старые перья летом.
    Однако  классика   Виктора Петровича Астафьева  тиражировали  в девяностых прошлого века. московские книжные  издательства    раз в двадцать чаще, чем Бушкова.    И местные сибирские издательства  книги Астафьева  выпускали  часто. В каком- то  теперь безвестном издательстве,  в  Красноярске у Виктора Петровича  впервые в мире вышла «Царь –рыба»  в стопроцентной редакции  автора. Ни одна   разумная голова  этой книги больше  не касалось.  Правда , само  издание делалось чьей-то левой ногой. Ошибок на каждой странице как  комаров  на болоте.   По-моему, ошибок только на обложке не было.  К тому же, не редактированная «Царь-рыба» оказалась намного хуже, чем выпущенная во времена Советской власти.  Именно  не редактированную   книгу Виктор Петрович мне и подарил. Так и подписал: читайте только ее.  Ну, подарил и спасибо, а что читать,  люди сами знают.
     Потом, уже за свой счет, мы  собрали   о   Петровиче  несколько фотоальбомов: « И нет пути назад»,  «Империя слова», «Энциклопедия   жизни и творчества Виктора Астафьева», «Виктор Астафьев. Фотолетопись», «Несчастная профессия».
 Задумал  первый фотоальбом о Петровиче  Юрий Павлович Авдюков. Ныне покойный поэт и издатель . Прекрасный поэт, когда-то он возглавлял сектор печати в Красноярском  крайкоме КПСС. Они с Астафьевым сошлись быстро  в большие друзья сразу после приезда Петровича в Красноярск.  Подолгу пили чай в кабинете Юрия Павловича. Замкнутся и сидят там,   будто в кабинете никого.  Только  чайник  на плитке в одиночестве постукивал крышкой.   В нем  Авдюков десятилетия кипятил  чифир. Не мог он без свежего  крепчайшего чая.   Такой  чай   пьется  так:  два-три глотка и передых. Потом еще несколько глотков. Юрия Павловича    в шестьдесят  два года   обжег инфаркт.  Отлежал свое в реанимации, пошел в палату, а  туда  жена его  уже чайник этот алюминиевый принесла.  Попробуй, не принеси. Сам из больницы  за  чайником побежит домой.  Не остановишь.  Заварил Павлович свое счастье, два  глотка только и сделал, рассказывала мне его жена, и не стало поэта, издателя и  просто хорошего человека.  Может судьба, может дурь наша.
    К концу рабочего дня писатель и хозяин кабинета  проявлялись  на короткое  время  в коридоре к выходу из здания ,  поддерживали друг друга под ручку. Видно, чаем  угощались долго, уставали.  Увозили нашего гения из крайкома КПСС на машине. В советское время первый секретарь крайкома КПСС Павел  Стефанович Федирко  специально закрепил за Виктором Петровичем крайкомовскую машину, водителя ему личного выделил. И паек ему крайкомовский вытребовал  Павел Стефанович, в поддержку таланта.  Официально Виктор Петрович платил только за бензин на машину. Но, по слухам, он и за бензин платил через два года  на третий. Все за счет государства шло.
    Виктор Петрович  часто приезжал в крайком за какими-то надобностями. То выпросить вертолет на рыбалку в Верховья Енисея, то ему нужно срочно укатить   в Эвенкию,  на озеро Виви. И он летал туда и какое – то время, дня три,  жил на  берегу озера, где повыше.  Больше трех дней он не мог не писать. Домой тянуло,  хоть откуда. А летал Виктор Петрович туда с великим эвенкийским писателем Алитетом  Немтушкиным. Тоже друзья были каких мир не видывал. Потом, правда, дорожки их  со временем  разошлись.
   Какое это волшебное  для рыбаков  место, озеро Виви! С эвенкийского оно переводится как страшное, опасное. Русские, которые часто приезжают сюда, зовут  озеро и вытекающую из него одноименную  речку  Сумасшедшей. За долгую зиму, она здесь девять месяцев, по горам вокруг большой воды под полутора метровым льдом    многие десятки тысяч тонн снега. Если не сотни  тысяч или  миллионы. Тают они быстро, в июне, особенно в начале месяца, вода в речке Виви поднимается на два- три, а то и  все пять метров. Сильна  страшна   речка  в прижиме, неподалеку от впадения   Виви в Тунгуску. И загудело  все на километры    вокруг, полетели многотонные льдины   Мама милая, как говорил мне один геолог, он там все окрестности Виви километров на  двести вокруг обследовал ,  много чего видел и знает.  В прижиме этом образуется огромная воронка, метров на сто. Командир у геологов  Саулюс  Сидорас ее проходил, воронку эту чертову, на большом плоту с двумя моторами. Плот был забит продуктами, палатками, геологами, чернорабочими. Но кто на малых лодках, с веслом, частенько затягивались в воронку  и на дно. На дне этом много косточек вольных и невольных бродяг лежит.
    Само озеро Виви  прекрасно  для отдыха.  Сколько там рыбы, птицы, ягод, грибов, целебных трав!  Потому как Виви еще не загружено рыбаками, охотниками, палатками, мусором, не оплетено сетями, бреднями, неводами. Моторные лодки тут плавают не больше двух-трех раз в год. А иногда и этого не случается.  Хотя, говорят,  богатые люди и раньше, и теперь летят на Виви осенью стрелять белых лебедей. Выбивают сразу выводками. Только мало ли что у нас брешут. Может лебеди от птичьего гриппа гибнут, или песцы их осенью потрошат.  Или осенние буреломы  сваленными деревьями сразу всю стаю накрывают?
    Но те, кто часто бывает на Виви, до сих пор рубят правду – матку:  лебедей стреляют. Заявятся   на вертолете на все способные начальники,   нашли стаю, в пух ее разнесут за полчаса - час.
  Помахали ручкой озеру:  ждите нас на следующий год.  Не родился еще лебедь, способный обогнать вертолет.  Жалко, нет на  озере человека, который сразу мог позвонить в милицию. Десятилетия скукуживаются  в ниточку, а люди без совести как ели, так и едят сладкую лебедятинку.
   Рыбы здесь и сейчас  предостаточно. На спиннинг легко взять окуня на два- два с половиной килограмма, двенадцатикилограммовую щуку. И больше вытаскивали.  Я сам видел и держал в руках тайменей на Виви,  фотоснимки  тому в подверждение. Красавцы   весили больше сорока  килограммов. Из трех  голов гигантских окуней этих и половинки  головы сорокакилограммового тайменя,  сторож, который тут  охраняет невесть от кого базу отдыха, сварил нам  царскую уху.
    Целое двенадцатилитровое эмалированное ведро. Получилась сытная и вкусная  уха. В полчаса с небольшим всемером:  мы с Анатолием Егорычем, три члена экипажа вертолета, сторож и еще какой-то полный молодой человек, видно, пресс-секретарь Законодательного собрания  ( Суглана) Эвенкии,   не оставили на дне ведра и ложки  варева. Будто там ничего и не  было, в ведре этом. Все косточки с голов обсосали.
    Закусывали все диким луком,  которого по берегам Виви тучи. Кстати, этот высокий и слишком полный пресс-секретарь, насыпал себе пол чашечки  жижки,  крутил, крутил там ложку,  или сил не оказалось поднять ложку,  или желания. Так  и не до клевал  деликатес. Откуда только и брюхо. Мы же для аппетита  еще и беленькой  жахнули. Толстый сразу отказался: мне нельзя! Или точно ему нельзя, или с характером. В сторону водки и не смотрел. Доел эту бутылочку сторож. Летчикам точно нельзя, я  от силы полстопочки выпил. Анатолий  Егорович столько же.   Сторож  сразу во всем разобрался, и разрешение ни  у кого не спрашивал.
   - Вы ешьте, ешьте, в Красноярске такой ухо не найдете, - уговаривал он нас.
   Сам в это  время выбухал себе  в кружку почти всю бутылку белой,  а что осталось на донышке, с горла добрал.
  Это уже после посещения озера Виктором Астафьевым мы летали туда  с председателем Законодательного собрания края Эвенкии Анатолием Егоровичем Амосовым. Давно  все случилось, примерно в 2000 году. Тайменей гигантов в ту бытность ловил Амосов,  не я. И этот, который толстый,  рыбачил он шустро.  А с меня  какой добытчик?  Я и спиннинг то в руках не умею держать. Но на червяка, обычной удочкой, поймал одного полуторакилограммового окуня, и трех ельцов грамм по пятьсот.  Долго я там танцевал от радости.
  Такое во мне уважение  к собственному «таланту» добытчика  разгорелось, да еще после  трех капель  беленькой перед  уничтожением  ухи, разгорячился, хоть на моей спине уху вари, и костра не надо.   Все рассказывал и рассказывал Анатолию Егоровичу  во время  полета в Красноярск,  как полуторакилограммовый окунь чуть - чуть водил мой поплавок, будто на крючок сел малек в палец. А когда я дернул удочку на себя, окунь рвал в другую сторону,  удилище в дугу. Зашлось сердечко от счастья.
      Потом остановился в рассказах  Чего я скачу,  как зайчик?  Вон, Анатолий Егорович, шесть тайменей большущих взял.  Пятерых  отпустил, а одного оставил нам на уху. Совесть меня стала корежить.  Откуда  у меня щенячья это радость по любому поводу.  Как вернулись в Красноярск, я сразу   в Покровский храм,  к отцу  Никодиму,  покаялся в грехе гордыни.
  Отец Никодим святым маслом мне лоб мазал.  Святой воды я у него флягу купил,  пил  потом по три литра натощак.  Грех это, действительно  грех, пустяка
м радоваться.   Тяжкий грех, после которого недели три надо на воде и хлебе куковать. Все  в жизни нужно принимать спокойно. Вокруг нас ничего не делается без Бога. Помните присказку: хвалу и клевету приемли равнодушно.  Древние русы именно так  и воспитывались.    А я, как победитель соцсоревнования, безбожник – безбожником, стал хваливаться северным рыбакам своим окунем. Они их здесь столько переловили.  И побольше размерами, чем я. Посмешил людей.         
  Виктор Петрович был одаренный Небом человек. Но и крестьянская хитринка, ужасная расчетливость  в нем  постоянно  выклевывались.. В случае чего, он и пинка мог дать своему сопернику, не важно,   за что.   Отматерит бывало  супостатов  так,  что  подобного срасмослова   я  и  в конюшне  своего папы   не слышал. 
   Виктор Петрович запросто мог   отказаться от самого близкого друга,  родственника, обозвать его всякими словами: Распутина, Белова, Бондарева, Шолохова всю жизнь  в  чем-то упрекал.  Например, одного профессора  в Томске   прилюдно, полная аудитория студентов, сам профессор в зале,  назвал дураком. Всего лишь за то, что тот Солженицына считал иудой. Так профессор прав, а не Астафьев. Почему – то все, кто бил в то время наше Отечество острыми ножами прямо  в сердце,  Солженицын первый в этой черной очереди, были они в   то время  самыми близкими друзьями Виктора Петровича!  Советский Союз он звал  помойкой.  Сдается мне, добрых друзей у него к концу жизни совсем не осталось, не тот характер. Со старостью он всегда ухудшается.  Был  сердитым, станешь злым. Был скупым,  станешь жадным.  В другую сторону в старости не пойдешь. Небо не даст.
  - В семье у меня все хорошо. В Америке все свободны и улыбаются. А я вернулся в помойку. -  Так или почти так  писал он критику Валентину  Курбатову после своей поездки в Америку.
   А издатель Геннадий Сапронов это письмо, и другие нехорошие слова Виктора Петровича о Руси опубликовал . Хитрый и умный был Сапронов. Не чета мне,  татьяновскому  простодыре.  Когда он сделал эту книгу, «Нет мне ответа»  в электронном виде, повез ее во  Франкфурт  на Майне, на международную книжную выставку, и очень удачно там продал.  На русские деньги больше миллиарда. На эти деньги нанял пароход, нанял киношников, телевизионщиков профессиональных, пригласил Валентина  Распутина  и Валентина Курбатова, еще кого – то их мудрых,  и поплыли по Ангаре. Меня там не было, никто не приглашал, зато во время подготовки фотоальбома о Валентине Григорьевиче Распутине, фотографии  я у этих фотохудожников  покупал. Профессор Николай Дроздов был на этом пароходе, он тоже мне рассказывал про  чудесную  поездку. От нее много ждали, но Сапронов раз и умер.  Сдается мне, все-таки ему помогли во время умереть.
Сапронов  хотел  рассказать о нынешней, когда-то чистой как слеза  и рыбной реке Ангаре. Проплыть-то проплыли, сделали много, а сразу по возвращению домой Сапронова не стало…
  Но вернемся к Астафьеву.  Ну как тут остаться равнодушным?  За этим вопросом какого – то  провокатора – студента,   стоит много интересного об убийстве СССР.  Сейчас этот студент  уже в пред пенсионном возрасте, а может и пенсионер, поди перекусал всех совков и красно-коричневых. За заранее подготовленным Астафьевым ответом, стояли темные силы тайных обществ США. Это был не случайный вопрос, тщательно подготовленный, и ответ заранее режиссированный.  Они сморозили  этот капканчик  не профессору, вернее не только ему, но и, в первую очередь, СССР,  всем нам.   Самое-то главное, утаили фамилию провокатора студента. А мир ее должен знать. Он позорил на весь мир профессора, Отечество, Русь нашу,  а героя никто не знает, чего он прячется  до сих пор?
    Не случайно и вопрос, и ответ так быстро   разлетелись по всему миру.  Так и формировался авторитет непогрешимости  Астафьева и его великого  друга,  подонка Михаила Горбачева. Мы то все думали,  они что-то для страны делать хотят, а они ее просто растаскивали, обрубали все хорошее..  Они всех, кто в то время любил и жалел Родину,  звали совками, красно-коричневыми, дураками, еще как-то.
      Мы недавно выпустили две книги. Это «Империя слова» - подарочная книга о праздновании 100- летия со дня рождения Виктора Петровича в Овсянке, Чусовом и Перми.
 И  «Энциклопедия жизни и творчестве Виктора  Астафьева». Там много чего найдено впервые. Во-первых, все основные родственники Виктора Петровича с краткими биографиями. Большая глава с различными  событиями в жизни Виктора Петровича. Выход книг, награждения, его переезды из одной области в другую, поездки за рубеж, пока не вернулся в Красноярск, на свою родину, в Овсянку. И еще много чего интересного.   Например, его книги.  С первой  в 1953 году,  «До будущей весны». и  до 2024 года. Последняя выпущенная в тот год  книга из Красноярска. «Река  жизни»  В.Г. Швецовой.  Остальные его вышедшие  книги, пока  наше издательство   не смогло  сформировать  галерею оставшихся книг строго по датам выхода, очень тяжелая работа. Но поможет Бог, сделаем.
   Мною написано еще одно произведение, о  письмах писателя, которые в свое время выпустил личный издатель Астафьева  Геннадий Сапронов. Геннадий Николаевич выпустил их в свет без всяких комментариев.  Дескать, знакомьтесь и думайте.
  Если вы не читали этих писем, найдите возможность. Все-таки, это наша история. Горькая, страшная, без слез не читается, но история. Эх, сколько добрых людей погубила эта бандитская революция 1991 года. Сколько добрых людей, как Виктора Петровича, она сломала, вывернула наизнанку и не понять, что от писателя осталось. Но ведь он сам страну в эту нищету толкал, и охотно.
  Именно в письмах просматривается  весь  несносный характер Виктора Петровича, его бесчеловечное издевательство над Родиной. Но и здесь случилась накладка. После выхода трех книг о переписках Астафьева с читателями и писателями, издатель Сапронов, почему – то   скоропостижно покинул этот мир.  Здоровый прежде, постоянно следивший за собой  мужик. Пил мало, ел в меру,  не курил, в кабинете гантели стояли.  Носятся слухи, что ему в быстром  уходе на тот свет  крепко помогли, из-за огласки этих писем. Но, повторюсь, мало ли чего интеллигентные люди брешут. Время само разберется.  Во всяком случае, баба Прыся из нашей Татьяновки того же  мнения придерживается, что и я. Летом мы часто вечерами сидим с ней на лавочке возле ее дома.. Гуси с гусятами рядом пасутся. Молча сидим. Баб Прыся в уме высчитывает, сколько она осенью может взять за  этих гусей, а я на красивых гусят любуюсь. Гоняются белые пуховички за мошкой, ловят ее, лакомятся. Радостно  так пик-пик,  пик – пик, а у меня на сердце такое счастье ,  вроде я в раю. Баба Прыся в термосе чай горячий вынесло,  разлила по кружкам. На тарелке пироги с маком и морковью. Травка зеленая у ног. Гуси бормочут что-то друг другу: га-га.
     Так не хочется голову поднимать и смотреть на улицу.  Нищета кругом. Вся деревня без работы. Детей не выучили, куда их пошлешь? На какие шиши они в городе учиться будут? Коров и овец никто не держит, мясо продать некуда. Все завалили  химией из-за границы.
     Теперь о мачехе Виктора Петровича. Он ведь  похоронил ее за свой счет. У  родных детей мачехи, родных сестер и братьев Виктора  Петровича  по отцу, не нашлось и копейки, чтобы  отдать последний долг  Таисье Ивановне Астафьевой,  в девичестве Черкасовой.  И поминки Петрович ей сделал за свой счет.
    Как говорила мне ее  дочь, Галина Петровна, мачеха была очень красивой. Мужчины  сразу обращали на нее  внимание. Не случайно, когда мужа, Петра Павловича, посадили, следователь, который вел его дело, по своей инициативе выхлопотал ей с детьми подселение в однокомнатную квартиру к умирающему уже от туберкулеза деду. Впервые за долгие годы семья получила свой угол.  Заразный, но свой.  Не за спасибо  же следователь по кабинетам горкома Игарки печалился о чужой ему, крайне  нищей семье.
   А вторую, двухкомнатную квартиру, сумел  получить для семьи второй муж мачехи,  которого Таисья Ивановна, в конце – концов, просто из дому выгнала. Александр Серебров  не пил, не курил, домой всю зарплату, в отличии от первого мужа Таисье Ивановны,  Петра Астафьева, домой приносил. Вот Вам и благодарность за спасение ее семьи. Та же Галина Петровна, дочь Таисьи Ивановны, со слезами на глазах пела мне как на исповеди:  если бы  не папа, Александр  Федосеевич Серебров, нас бы и  половина не выжила. Голодовали страшно.  Мне пять лет было, все помню.
 Когда я читал изданную впервые в Красноярске  книгу «Царь рыба», обратил внимание на очень красивый портрет  Тайки, той выпускницы школы, которую по выдумкам  автора, якобы,   задавил  пьяный шофер. Галина Петровна говорила мне, что это портрет ее матери. Работал над ним известный красноярский художник  Марк Живило. Судя по всему, рассказывал Живило о своей героине в повести «Царь -  рыба»  Виктор Петрович.  И тогда у меня появилась черная мыслишка, что Виктор Петрович в свои  десять  лет любил ее, эту Таисью Ивановну. У зеленых   мальчиков это часто бывает. И Тайка, в «Царь-рыбе» - прообраз мачехи Виктора Петровича.
  Может это моя писательская шизофрения, но теперь меня в другом не переубедить. Виктор Петрович, пока жил, помогал в критических ситуациях всем своим братьям и сестрам  и своим детям на стороне тоже помогал.   А судьба почти у всех Астафьевых в этой жизни трагическая.  Большинство из них рано умерли и не своей смертью. Я как-то писал об этом, если поищите, почитайте.  Очень трагичная судьба у семьи рода Астафьевых.
   Но  к сегодняшнему дню  я астафьевскую тему заканчиваю.  Время сокращает наши  желания самым острым ножом. Мне уже семьдесят два года. Нет  энергии, с которой я раньше мог полгорода оббегать за день, чтобы найти какую-то истину о Викторе Петровиче. В «Энциклопедии жизни и творчестве Виктора Астафьева» есть маленькая глава, перечислены  книги нашего издательства  «Буква Статейнова»  о Викторе Петровиче с аннотациями.. Их  двадцать шесть. Все собирал я. После «Энциклопедии» читатели стали слать мне копии своих  писем Виктору Петровичу или им  от него.  С какого края к ним подходить?   Недавно взял эти письма, конечно, подумать есть над  чем. Завязал тесемки папки, вытер слезы: господи, почему ты всю жизнь сушил меня болезнями? Теперь  у меня с этими письмами  уже ничего не получится, как не хорохорься. Часы у меня на стене, им лет тридцать уже, неутомимо бьют полдень и полночь. Раньше просыпался. Теперь плохо слышу. До меня уже часам не  достучатся.  Ни в полночь, ни в обед. Такое впечатление, что они уже не для меня идут.
    Особенно  часто женщины шлют эти письма, которые  когда-то приезжали к нему  с одной мировой  заботушкой:  чтобы он сделал им  ребенка. И эти бабушки, теперь уже без зубов и почти лысые, хвастаются, дескать, считаем  эти поездки своим главным достижением в жизни.  Мы -  самые счастливые. Не захотел бы, да повторишь: ох, и дуры наши бабы. Хоть в Гвинее, хоть в Нью-Йорке, хоть у нас в Татьяновке.
   Одна из них приезжала в Овсянку из Казахстана с мужем. Муж, Орлан, жил эти  дни в Красноярской гостинице, а она с Виктором Петровичем   «тщательно изучали  ее стихи». Кстати, совсем неплохие  у ней стихи, а проза просто  вообще прекрасная.   Но ребенка у этой женщины от Виктора Петровича не случилось. Значит, не считает себя счастливой. Когда мы с ней говорили об этой поездке, обижалась на судьбу.
 - Я что? Хуже всех! Ни за что меня господь наказал.
     О каком раскаянии или покаянии  у женщины может идти речь? И теперь эти дети, мамами набеганные,  берут себе астафьевскую фамилию, отчество, претендуют на какое-то наследство, которое, увы, уже все давно  разбазарено, в первую очередь головой и руками  любимой  супруги  Виктора Петровича Марии Семеновны Астафьевой.   Или как сама она подписывала последние свои книги: Мария   Астафьева - Корякина. Какую они пользу ему принесут, эти набеганные мамами дети Виктора Петровича?
Пока жив русский язык, Астафьева обязательно будут читать.  Стучать от возмущения по столу кулаками,  плакать и читать. Снова читать,  материться и плакать.  Господи, зачем ты это сделал
.
    Виктор Петрович, что же это такое!  Вы же -  нынешняя вершина          современного русского языка. Как и Шукшин, Носов, Шолохов, Белов, Распутин. Почему попали в прелесть нечистому, страну бить кувалдою стали. И чем больше Советский Союз был в крови, тем яростнее вы  его хлестали, с еще большей злостью, все настойчивее,  целились только по сердцу.   Не могу судить вас и слез своих остановить тоже не могу.

      Прости вас, Господи, за тяжелый характер и  за злость на Отечество и  меня  простите, за осуждения вас Вся моя жизнь ушла на попытки вникнуть в судьбу  и творчество  Ваше, узнать о вас что-то большое и важное. А то, что для меня было  интересно, для будущих поколений может оказаться   пустотой, ни кому не нужной.  Как майский снег. 
 Нигде и  ничего от меня в этой  жизни не зависело.  В этом я уверен.   Тем более, в литературе.  Никогда и нигде. Но и промолчать не получилось.
                Анатолий Статейнов.
               
   
       stateinov@bk.ru