Черная роза

Сестра

Утопленниц длинные косы,
Тебя обвивали во сне.
Душа моя, медное просо
Уже зеленеет на дне.

Ты видишь, плавучие змеи
Растут из небесных синиц?
А небо – еще холоднее,
Все выше непойманных птиц.

Ах, ты же не знаешь износа,
Тебе говорят у одра.
Но эти тяжелые косы
За что не обрежешь, сестра?


Парусник

Я ждала весну кораблей
Уводимых небесным теченьем
Но остались земле моей
Лишь обломки кораблекрушенья
Только эхо армады всей
И на облачные паруса
Разорвали мои глаза
Мы сквозь землю пошли за спасеньем
И по небу грядущему за


Наедине

Кинуты в колодец ночи –
Как темна его вода! –
Спят кувшинки белых точек.
Утонули города.

Память брошена в пустыне.
В бездну смотрят голышом,
В не имеющее имя
С безответным падежом.

Безымянным – в неназванность.
В отраженье – без лица.
Море – в чашу океану.
Бездна в бездну до конца.

Над холодными камнями
Крик, свободный от надежд.
Купол звезд в безлюдном храме.
Вечный звательный падеж.


Медленный город

Влюбиться в город на картине,
Бродить по улицам пустым,
Двум манекенам в магазине
Кивать, как вечным постовым.

Под скрип столетнего винила
Их вальс почти неуловим.
Она его не пригласила.
Он бы ее не оживил.

Скользит мелодия по кругу,
И начинается опять:
«Я протянула бы вам руку».
«И не умею оживлять».

Горит вечерняя витрина.
Глаз не отводит сирота.
И улица до середины,
До окончания холста.

Вот так мечтать о непосильном,
Как беспризорник без гроша,
Над первой строчкою чернильной
И над последней не дыша.


Дерево

Помнишь меня, истукан многолистый?
Я вспоминала тебя великаном.
Был ты до неба, а стал до петлицы,
Если твой век измерять в ураганах.

Все повторяющий «бойся желаний»,
Все охраняющий стены фантома,
Я не желаю, я плачу по дому,
Ключ мой остался в истлевшем кармане.

Плачу по снегу, по смеху, по страху
Перед тобой, нависавшем ночами.
Ракурс, всего лишь меняется ракурс,
Меришь желаний размер облаками.

Так помолчим, неузнавшие оба,
Разные виды души и природы,
Стоя над «здесь разувались у входа»,
Не умещаемы в старую обувь.


Грация

он любил возвращаться в прошлое и однажды опоздал на обратный поезд
пишет что скучает и у них столько же тоски
я нахожу у букинистов книги с синим штампом и читаю его новые верлибры
там в замедленной жизни танцует длинноногий паук на стене
самое неторопливое адажио на свете
на нашей стене оно почти добралось до угла
только паутина стала пышнее
и непонятно как все восемь пуантов до сих пор не могут в ней запутаться

*
нас нес ветер по улице
переворачивая как картонные коробки
и высыпались оттуда всякие пустые вещи
позади не отставая свистел регулировщик
это направо
это налево
этого вообще не может быть
стоп сказали мы
это же самое главное
тут-то нас и поймали
внутри ревел от обиды попавшийся ветер

*
с переездом пропал Свифт и город великанов
теперь только во сне
или по первомайской фотографии
где карапуз борется с недовместившимся воздушным шаром
сейчас болею за шар

*
он говорил банальными словами
банальные вещи
делал выводы
из большого трехчасового фильма
чей слоган был написан на афише
что герои умирают
а он еще должен увидеть ремейк
который снимут его потомки
и это наконец выйдет неплохо

*
И только утра зарожденье,
И горизонт пошел царапиной,
Но шестилапы светотени
Всем непреложно обязательным.
Вываливаясь из утробы,
Бегут стальные марафонцы
Будить застывшие Афины…
Как ненавидят Фидиппида
С цепей спускающие солнце!
Оно родит, большое небо,
Войну и мир и гидру зрелищ,
Но горе вам, предупрежденным,
Вам что угодно будет скучным,
Лишенный сочности и страсти
Сушеный финик вместо чуда.
Внезапно голову разнесши,
Оно такую же гнилую
Едва просунет в прорезь окон,
Не в силах выполнить капризы
Всех изнывающих от жизни.
Когда бы солнцу вас увидеть,
Зачахло в лоне бы без крика,
Достала камень повитуха
Из темноты, и пир для нищих
Тянулся, где, ломая зубы,
Плоды желаний смаковали –
И те б зевоту вызывали,
Но лучший мрамор не отыщешь
На незакрытую могилу.

*
стихотворенье-семиструнка
растерявшаяся строчка
на мосту святого Мунка
где не знают как закончить
………
то ли с песнями к цыганам
это поздно
это рано

*
каркавшая всю ночь усыпи меня под утро
единственная из всех глупая птица
вон твои сородичи встают хмуро
скажи им не влетать в моем сне не виться
скажи им в моем сне не вить гнезда
в моем сне небо лежит под ногами
в моем сне днем растут звезды
скажи им здесь их темноту будут трогать руками
укравшая ночь охраняй от воров
скажи им здесь убивают
накрывшая сон от летящих ворон
неспящая в нем не уходи в стаю


Богорадцы

Туманами серого шелка
Заезжий купец торговал.
И так велика недомолвка,
И выручки больше слова.

Жиган не решился ограбить,
Бедняк не словчился украсть.
Вот так и ушли в бога ради
Туман на словах продавать.

Купите, а лучше не надо,
Ступайте своей стороной.
Идем мы из стольного града
Страны неизвестно какой.

Ее полонили соседи,
Оставили пепел и прах.
И белые только медведи
Нас ждут в заливных небесах.


Продавщица

В миру простая продавщица,
Но здесь, где тень не видит тени,
Вольна свободно превратиться
В Петра у мраморных ступеней

И в Цербера во чреве ночи –
Как знать, когда и знать не надо?
Вручают проходной рабочий
Нам за умеренную плату.

Она сегодня продавщица,
А ты иллюзий обладатель
На двести двадцать три страницы –
На сутки грез, наверно, хватит.

Но прочь от жизни сновиденья!
Пусть будет лучше или хуже.
Нас ждут большие приключенья,
Небезопасные к тому же.

Возможно больше не вернуться,
Остаться праздновать в Париже
Одну из славных революций,
Где ты вдруг герцога не ниже…

Но ветер смерти в книжном мире
Питательней, чем вымя жизни,
Пусть кровь засохнет на рапире
И шардоне наутро скиснет.

От грез у всех свое похмелье,
Всего лишь внукам революций,
По счастью или к сожаленье,
До гильотин не дотянуться.

Мне уходить, вам оставаться
В котле истории и в строчке.
Вас на странице двести двадцать
Ждет дева в ангельской сорочке.

Да, герцог, знаете, мушкеты
Куда надежней, чем рапира.
Я расскажу вам по секрету,
У них плохие командиры.


Адорант

Статуэтка рабыни черной,
Я давно у тебя в плену.
Даже птицам бросают зерна,
А собаке ее луну.

Ты не бросила бы и кости,
Мой подарок и мой недуг.
Створенной из гипса и злости
Дотянулась по цепи рук

До кельи, темней тюремной,
До вольницы гробовой,
До жизни такой богемной,
Хоть по-цыгански пой.

Я тебя передам по кругу,
Безраздельная? Разобью.
Мы служили, а верным слугам
Приз свободы за жизнь дают.


Мотылек

Ни с чем сравнить, ни с кем не встретить,
Кипящих губ не разобрать.
Вчера не ты – сегодня ветер –
Назавтра званный умирать,

По вдоху каждому виновный,
Не совершивший ничего,
Новорожденный и бездомный,
Последний дома моего.


Умолчание

Январского свода мерцает лыжня.
Всевидящий лыжник не видит меня.

Он копит снега за горою
Упасть снегопадом покоя

На улицы, крыши, хромое крыльцо
Вернувшимся с неба усталым отцом,

Кто перст умолчанья приложит к губам:
«Вы, верно, скучали по белым снегам».

И станет безудержно жалко.
И воткнута лыжная палка.

Но южно, что воткнуто, то зацветет.
И чаша глазниц, и забившийся рот.

И взгляд унесенный не бросит идти
По Млечному ходу, вмерзаясь в пути.


Камень

В ноги бросали камни –
Звезды, алмазы, бисер.
Ложно.
Как равный равным,
Брось в испытанье высью.
Знаешь, из обреченных,
Тех, что сломают шею,
Можно быть не спасенным,
Невыносимо пигмеем.


Черная роза

Когда в небе луна умирает,
Роза черная расцветает.

Если долго на кроны смотреть из окна,
Ты увидишь – над крышами светит она,

Нарушая любые запреты,
Солнцем невыносимого света.

Кто из нас переводчик с молчанья цветов?
Кто язык изучил, отвечайте! – Никто.

И неверящий слышал понятно,
Никому не вернуться обратно

В мир, где роза покорна, а нищий в саду
Пожирает зрачками ее красоту.

Уронила на землю сухой лепесток –
Перекрыл полноводную реку платок.

Развернулось в ночной немоте полотно,
Показало картины, да было темно…

Как корабль разрывает арктический лед,
Как последний из всадников лошадь ведет,

Рассыпаются в прах пирамиды
И вздымается столп крестовидный.

На фронтоне ворочалась флюгером льва,
Отрясаясь от крошки камней, голова.

И колонна, сгибая колено,
Выбиралась из вязкого плена.

Стучался в висок невместимый,
И воли и мысли помимо.

Коренилось, цеплялось, входило,
Обретало безмолвие силу.

И почти проступили слова над водой
«Кто из вас», опадая. Никто.

Задержала река отраженье
И отхаркнула с губ в отторженье.

Карлик вынул глаза великана,
Совращенья страшась и обмана,

Исцеляя соблазн слепотою.
Разве вами кормилось такое?

Кто смотрел неотрывно и боли поток
Не унес его разум? Скажи нам! – Никто.

Отчего задрожали, как листья осин?
Не обобран из вас, не распят ни один.

Протянула едва лишь луна ноготок,
Кто заплакал о призраке розы? Никто.