Будулай в Ростове. Роман в 2 частях

1 часть

Они так и не встретились в последней решающей схватке. Их кто то вовремя предупредил. Милиционеры в обычной  гражданской одежде сидели в стареньком зелёном уазике наготове в том месте. На машине не было никаких милицейских опознавательных знаков. Это был глухой закоулок Ростова. Самая окраина. Рядом был лес. В этой самой крайней точке города  стояли  деревянные бараки дореволюционной постройки. Большая тень от нескольких старых толстых дубов падала на грунтовый краснозем широкой улицы, в пространство меж  кустов крапивы, которые чуть ли не лезли на фиолетовые деревянные  стены двух соседних сараек, принадлежавших к тем самым баракам. Будулай со своими товарищами вот уже добрых десять минут стоял на этом месте, уныло оглядываясь по сторонам. Прошло ещё столько же. Но по-прежнему никто не появлялся. И тут как резкий щелчок кнута, вспомнились слова главного адъютанта.
- Сдашь нас милиции, не жить тебе.
Будулай вспомнил несколько месяцев назад какого-то  лысого человека. Он беспрестанно сидел в его мозгу. Он был заместителем немецкого бургомистра,  в одном белорусском селе, в которое от командования артполка была направлена разведрота  летом сорок второго. Он служил новой администрации. Проводил рейды по селу, командовал полицаями, время от времени организовывал в дворах убои скота для своего начальства. Он не видел его, бывшего карателя в прошлом на этой встрече, бившего его плоским камнем по лбу, предусмотрительно покрыв его чистой тряпкой. Он был его конечным  истязателем, который  появился самым последним,  когда он уже лежал без сознания, истекающий кровью от удара ножом и оттого, что его отбросила  в сторону своим передним крылом "Волга". Не зря барон скрывался в ней, следя издали за Будулаем.
 Во время войны он был предателем. Изменником Родины. Будулай с ним лично близко не встречался. Видел только издали в бинокль. Этого ему хватило, чтобы запомнить его на всю жизнь. А тот  скорее всего вообще его не знал в лицо.  Слова адъютанта при их последней встрече настойчиво звучали в его голове. Их должно быть, кто-то предупредил, думал Будулай. А раз так, то все подозрение должно было падать лишь на него. В том, что он попросту сдал их. А чего же они могли  бояться? Того, что Будулай рассказал бы милиции об их прошлогодней встрече?  Но свидетелей того происшествия  кроме  таборных цыган не было. Да и в чем милиция могла кого либо обвинить? В том что Будулай чего то не поделил по сути со своими же цыганами? Но это их внутренние дела. Ну дали бы им за избиение  пятнадцать суток. И все на этом. И то вряд ли. Конечно, их могли судить за покушение на убийство, и тем более не такого цыгана, как они, а Будулая, достойного цыгана, фронтовика. Но про это знали лишь они. Бывший каратель и его подручные. Но милиция чаще предпочитает вообще не связываться с цыганами. Будулай не мог понять, почему этот грузный и усатый адъютант невидимого барона  произнес те слова ему на прощание:
-- Скажешь милиции, не жить тебе.
Неужели, размышлял Будулай, они боялись, что он их сдаст? По поводу того, что эта банда посылает  цыган воровать кур? Будулай невольно услышал о курином воровстве со слов главного адъютанта на совете. Могло ли это быть причиной, думал Будулай? Он не знал, что бароном  был именно тот каратель. Он скрывался все эти послевоенные годы от государства. Барон боялся того, что Будулай каким то образом мог привести к ним кого то из особых карающих органов. Именно через тех же кур. Эта криминальная причина могла их привести прямиком к нему.
-- А чего он докажет? Уже год почти прошел. - спрашивал барона  однажды один из адъютантов. Со слов какой то там цыганки? А где доказательства?
-- Год. Доказательства. Да у вас жизни не будет спокойной, пока он по земле ходит. И мне тесно с ним. Давит он мне на мозоль. Убирать его надо срочно. Цыгана искать не станут.
-- Так он непростой цыган, вроде. -- ответил на этот раз уже главный адъютант. -- От ромал в своем таборе слышал, что ищут его. Ждут. И даже генерал Стрепетов, его у нас все знают.А он с высоким начальством связан.  С ним некоторые наши ромалы якшаются. Батрачат на него. Будулай один из них.
-- Ну и пусть ищут. Пусть ищет высокое начальство. А мы его пока они ищут, быстренько приберем. Сдаст он вас! Как пить сдаст! Я об эту падаль рук не марал. Вы убивали. Да не убили....
Они не пришли в назначенное место  ввиду присутствия там милицейской засады. Будулай своим чутьем разведчика почти сразу догадался об этом. Он смотрел на шелухина и ожогина, своих фронтовых товарищей. Зря он вызволил их со своих мест, живших отсюда за пятьсот миль. Но иначе он поступить не мог. На этот раз они явно хотели убить его. Без лишних свидетелей. Скорее всего они планировали его увезти в безлюдное место и там расправиться. На всякий случай. Не было гарантий, что он лишился памяти, хоть он и старался изо всех сил перед ними показать, что все забыл. (А на самом деле к этому времени он уже все вспомнил).
 Ещё через час наступили сумерки. Милиция все ещё находилась здесь. Заняли круглосуточную оборону, видать. Или лишь до утра. Будулай и товарищи почувствовали голод. Надо было отменять встречу, раз ее отменил сам невидимый для него барон. Будулаю стало тревожно. Они в запале могли с ними расправиться в этой темени ночи, их ведь было много. Человек десять.  Но навряд ли они решились бы напасть на всех троих с целью убийства. А вот драки было не избежать. Но в другом, более безопасном месте. Будулай проговорил, обращаясь к товарищам:
- Баста. Идём к Василию Степановичу. Я у него живу.
Было часов около девяти вечера, когда они добрались до того дома, в котором он решил квартироваться по настойчивой просьбе самого хозяина, Корякина Василия Степановича. Это был уже престарелый  вдовец, человек, прошедший чуть ли не все войны двадцатого столетия. Последнюю неделю Будулай не был дома. Он ездил за своими боевыми  товарищами. За Ожогиным и Шелухиным для решающей встречи с адъютантами. Они вместе служили в разведке. Но их ожидал неприятный сюрприз. Пока Будулая не было дома, дед Василий скончался. Благо дома гостили его приемный сын с женой. Родная дочь жила в Таганроге. Сын с женой  организовали похороны. В тот вечер, когда Будулай решил вернуться, он был похороненным уже как два дня. Будулай был сильно ошарашен и  огорчен.  Сын по имени Вадим предложил ему и его товарищам выпить в честь отца. Они не стали отказываться. Плотно поели. Стол все ещё не был убран со дня поминок. А познакомился Будулай с этим стариком вот как. Будулай работал самый первый день на рынке. И нагрянула местная милиция со своим рейдом. Лицо Будулая показалась совершающему рейд по рынку молодому лейтенанту в синем кителе и фуражке незнакомым. Будулай был пришлым в Ростове. Во всяком случае на этом рынке и на всем этом участке города.Лейтенант  вежливо  пригласил его пройти  с ним в отделение для установления личности. На Будулая с утра на рынке  также косо поглядывал один старик. Он очень не любил цыган. И часто призывал торговцев и остальных людей на рынке быть  как можно бдительными, напоминая им про карточки, которые воровали в военное и особенно  послевоенное время разные спекулянты и жулики. Начиная с сорок четвертого года,  также весь  сорок пятый и шестой года. Он и напросился быть свидетелем этого задержания. Вторым свидетелем был хозяин огурцов и помидор, которые Будулай разгружал  с кузова машины на прилавок. Когда Будулай вышел из отделения милиции, слегка угрюмый и задумчивый, старик пригласил его жить у себя. Жилья у Будулая не было в этом городе. И вновь  дед Василий  напомнил уже теперь  Будулаю о тех карточках , которые воровали после  войны:
- Ну ты же помнишь, как воровали карточки?
-- Не помню. Ничего я не помню. - грустно ответил Будулай.
- Ну как? - изумился такому ответу старик.  -- Враз после войны то... Вон оно что. Контузия. - сделал вывод он.
Таким образом в этот же день Будулай поселился у этого старика.
На следующий день, когда Будулай был на рынке, к дому деда Василия подъехала какая то  белая "Волга". Какой-то усатый и грузный мужчина выйдя из машины, зычным голосом позвал хозяина дома. Вперёд него на длинной цепи с лаем подбежала к открытой калитке собака. Хозяин цыкнул на нее.
-- Дело у меня есть к тебе -- проговорил этот грузный мужчина.
Старик прикрыл калитку, предпочитая не впускать незнакомца в пределы своего двора.
-- Какое дело? - спросил удивлённо старик.
-- Говорят, у тебя цыган живёт. Правда ли это?
-- Живёт. А вам какой нужен?
-- Ну такой бородатый. Седой. Зовут Булулаем.
-- А зачем он вам понадобился? -- с недоверием спросил старик.
-- Понимаешь ли, он родственник мой. Давно ищем его.
-- Родственник? Тебе? Что то непохоже. -- вновь с недоверием проговорил  старик.
-- А ты ему все таки скажи. Мол родня беспокоится, куда он пропал?  Скажи, что мы его ищем, ждём. Скажи, что скоро мы его навестим, пусть ждёт.
Дед Василий после визита этого незнакомца, видимо цыгана, долго думал, вплоть до прихода Будулая. Непонятно было, как его постоялец мог быть связан с этим человеком. По своему жизненному опыту старик ощущал, что этот визитер отнюдь не относился к рабочему классу. Тем более если он был из цыган.  Внешне он походил на азербайджанца. И на грузина. Но отсутствие у него всякого побочного  акцента говорило о том, что он никакой не кавказец. К тому же он  абсолютно был незнаком старику. А на рынке он всех кавказцев знал в лицо. Буквально через минуту после его ухода он определил, что это был цыган. В крайнем случае еврей. Но никак не кавказец. А раз цыган, да ещё и на легковой машине, то значит неспроста он пришел к Будулаю. И никакой он ему не родственник. Ни по телу, ни по духу.  Дело было нечисто. Да и сам Будулай при всей его возникшей симпатии к этому цыгану, казался для него  каким то потерянным, неприкаянным и словно пострадавшим от чего то. Или кого то. Совершенно один. Лишенный памяти. Вдруг резко появившийся в их городе.  В размышлениях Василия Степановича контузия вмиг была отброшена на самый задний план после появления этого хоть и приветливого, но неприятного цыгана. В командирских часах и золотым браслетом на запястье. Но и Будулай в его глазах и в его суховатой, но рациональной казацкой душе с этого момента невольно становился другим человеком. Даже чужим. В чем это заключалось?  Конечно же, этот несчастный, потерявшийся по жизни цыган был очень близок ему. Такой же фронтовик и видимо отколовшийся от своих. Можно сказать, казак. Он видывал  таких цыган и в японскую и в первую мировую. Он отчётливо осознавал, что не все цыгане были ворами и мошенниками. И видимо он воевал с кем то в этой жизни. Не иначе. Кому-то он мешал. И от этого обстоятельства дед Василий чувствовал свою беспомощность перед этим человеком. Визит этого цыгана на "Волге" вносил серьезные  коррективы. Он уже теперь не знал, что и думать. Пока этот непонятный горемычный цыган жил с ним. И  не было никакой гарантии, что завтра ничего не изменится. В милицию он пойти не мог, ибо это было бесполезно. Как он мог защитить его? Он ничего ему не сказал вечером. Он лишь спросил его о том, помнил ли он хоть кого то из  своих родственников. Возможно, он помнил тех, кто относился к его прошлой жизни. До военной контузии либо травмы. Но Будулай ему ответил, что он не помнил никого. Даже своих родителей. Он помнил лишь войну. И боевых товарищей. Больше никого. И ничего кроме войны.
Этот цыган пришел проверить, действительно ли жил Будулай по этому адресу по поручению того лысого главаря, по сути фальшивого барона над цыганами. Они хотели встретиться с ним и узнать точно, помнил ли он ту самую первую встречу или нет. Когда был избит и почти убит за неправильное поведение. До этого Будулай никогда не встречал эту банду в восемь человек. Всего их было десять. Двое руководили бандой. Этот грузный усатый цыган был самым приближенным адъютантом лысого барона. Будулай вовсе не собирался попадать на эту сходку. Он просто хотел сделать привал, хотел остановиться на ночёвку. Съехав ниже и подальше с дороги в густые камыши, он нарвался на ихнего охранника, пропускавшего на общее собрание лишь  определенных людей из табора, которые подчинялись этому лысому барону. Охранник пропускал строго по паролю. Его охранник отказывался пропустить дальше. И тут он за спиной услышал знакомый звонкий голос. Это была пышная дородная  цыганка с тремя рядами бус на шее.
-- Это же Будулай. Ему пароль не нужен.
-- Велено пропускать по паролю.
Будулай заглушил мотоцикл и слез с него. Перед ним стояло все семейство. Седой мужчина лет шестидесяти, его сороколетняя жена по имени Клара. И ее старая свекровь. Рядом также находились целых семеро отпрысков. Их кибитка с одним лишь старым мерином стояла неподалеку. Рядом стояли две машины. Белая "Волга" и голубой "Запорожец". И остальные кибитки с расседланными  лошадьми. Они были самыми последними, кто прибыл к месту сходки.
Клара, обремененная  долгами перед этим полупреступным цыганским советом  табора, очень хотела, чтобы Будулай прошел вместе с ними. С ним ей было спокойнее. Она находчиво соврала охраннику:
- Тогда нас тоже не впускай. Мы тоже не знаем пароля.
Охранник  отлично знал эту  семью, которая приходила на сходки регулярно. Каждый месяц.
-- Ну мы пошли что ли? - улыбаясь проговорила Клара.
-- Ладно, проходите.
Будулай вместе с ними пошел по узкой тропке куда то в высокий бурелом из трав. Впереди шел длинный спуск в овраг из камышей.  За камышами шел постепенный подъем в маленький березняк, который слегка освещал с неба молодой месяц. Вечерний  воздух весь оглашался пением цикад. Буквальная узкая тропа оказалась символичной. Она превратилась в скользкую дорогу для Будулая. Когда он только  подходил к большому пылающему костру, вокруг которого собрался цыганский совет вместе с адъютантами, он услышал слова главного адъютанта:
-- О курах не забываем. Их надо трясти, как следует. -- говорил он, имея ввиду жителей хуторов в Ростовской области.
И сразу же другой адъютант стал объявлять о каждом главе семьи и был ли у его семьи долг перед советом за предыдуший месяц.
Будулай мог остаться незамеченным, но он вступился за Клару, когда цыганский совет ей объявил о долге ее семьи.
-- Курами отдам. -- проговорила Клара. Их у того же Стрепетова полным-полно.
Каждый месяц на подобной сходке цыгане отдавали часть вырученных денег барону и его девятерым адьютантам. Деньги цыгане в основном добывали от ворожбы на картах и воровства. Что то добывали и наемной работой. Будулай вышел из за своего укрытия на свет костра и объявил,что он ручается за эту семью. Установилась  долгая пауза. Через секунд двадцать главный адъютант сказал другому адъютанту:
-- Среди нас чужой.
Лысый барон сидел в отдалении, невидимый в "Волге". Это он приказал не впускать на сходки посторонних цыган или других людей. Должны были присутствовать цыгане только его табора.
 Лысый, а вернее бритый  барон по имени Яков Шерстнев, бывший каратель, сознательный  изменник Родины, был в розыске у спец органов с самого окончания войны. Почувствовав, что у немецкой армии дела плохи, в сорок четвертом году бежал из сельского немецкого гарнизона, что был на западе Украины, в Польшу. Стал подданным Польши.  Через год тайно  вернулся  в Украину. Взял военный билет у одного убитого им солдата, уже возвращавшегося с войны, на всякий случай изменив свою  внешность, сменил на нем фотокарточку на свою  и пользовался всегда лишь этим документом.
И таким образом, Петр Данилович Моисеев от рождения, родом из Москвы, бухгалтер по образованию, стал Яковом Шерстневым, рядовым, воевавшим на третьем белорусском фронте. Естественно в Москву возвращаться не стал. Обосновался в Харькове. Работал сторожем,  киномехаником. В начале пятидесятых познакомился с местными цыганами из одного табора. Стал вести у них незатейливую бухгалтерию. Участвовал в сходках. Но это был совершенно нормальный цыганский табор со своим бароном, без всякого криминала. Никаких адъютантов и криминального вожака в нем не было. Параллельно он промышлял карманным воровством на центральном рынке. Там случайно познакомился с одним преступным авторитетом по прозвищу Серж. Он бежал из сталинского  лагеря ещё во время войны.  Скрывался в цыганском таборе. Вместе с  табором двигался  в сторону Дона из Молдавии. Он присоединился к ним.  Прибыв на Дон, они вдвоем постепенно взяли табор в свои руки. Он отвечал за деньги и снабжение лошадьми из разных колхозов. Создавал необходимые связи с милицией и председателями колхозов. Был мозговым центром. А тот уголовник из лагеря был силой.  Чуть что утихомиривал табор как словесно, так и физически. При этом не было верховенства в управлении табором. Они руководили вдвоем. Через  некоторое время по неизвестным причинам уголовник ушел из табора, не сказав ни слова. Исчез. Видимо наступили на хвост. Остался он один руководить. Приходили новые. Со временем появился и тот самый грузный цыган со своей семьей, базарный барыга с новым автомобилем марки "Волга". Тот, который  искал у деда Василия Будулая. Они вдвоем сколотили банду, чтобы чувствовать себя увереннее. Поначалу у табора денег совсем не брали, давали жить. Создавали себе репутацию. Со временем стали брать дань. Внутри табора меж своими  никаких мокрых дел не было. Брал в табор сугубо семейных. Не брал одиночек. Перестал со временем появляться перед табором на сходках. Всегда отсиживался в машине. Старые цыгане из табора знали его в лицо, а новые нет. Его знали лишь восемеро адъютантов. Нового гостя,  Будулая, он также предпочел наблюдать лишь из машины. После того, как Будулай вышел из тени во время собрания, адъютанты по его распоряжению предложили ему вступить в табор. Барон делал скидку на его одиночество, поскольку его хорошо знала таборная цыганка Клара. Она его считала родным братом. Когда то, давно они были в одном таборе, ещё до войны. Главной причиной его боязни этого нового для него цыгана было то, что он мог ненароком привести за собой слежку. Он и на второй встрече в Ростове не появлялся перед ним. Он планировал выйти к нему лишь в самой последней решающей схватке. Схватке не на жизнь, а на смерть. Другое дело было, когда в табор приходили  целым семейством или это была не одна семья, а две или три. За ними никто из органов не следил. А один мог привести кого-то за собой. Или же это мог быть засланный агент. Будулай не должен был переходить эту опасную черту. Для этого и выставляли охранника, чтобы проходили лишь свои. А раз зашёл, то выйти уже было невозможно. Будулай это отчётливо понял, когда ему предложили вступить в табор. Эту меру барон ввел, когда ещё руководил табором вместе с уголовником. Уже несколько лет назад. Поскольку он был во всесоюзном уголовном розыске. С войны  лет десять как. А теперь этот уже было почти пятнадцать лет.
Будулай отказался вступать в табор. Он давно раз и навсегда решил быть оседлым. И он намерен был в тот злосчастный вечер вернуться в хутор, что был примерно в ста верстах от Ростова. Там, как ему передала цыганская почта, его  ожидала одна казачка по имени Клавдия. Она спасла и вырастила его сына, которого отбросила от себя цыганка, жена Будулая. Ее и ее отца, находящихся в кибитке, задавил немецкий танк. Клавдия, будучи сама беременна,  вместе с одной женщиной постарше взяли этого ребенка. Ее дочь родилась на другой день. Прямо дома. В роддомах тогда рожали редко. Преимущественно городские. Эта женщина, соседка и приняла у нее роды. Прибыл в этот хутор Будулай неслучайно. От цыган он узнал, что неподалеку от того хутора находилась могила его погибшей жены, Гали.  В хуторе он познакомился с Клавдией. И определил почти точно, что она подобрала его новорожденного сына. Он в то время был на летних каникулах после первого курса. Учился в волгоградском индустриальном техникуме. В том хуторе Будулай кузнечил. Через год он покинул то место, будто бы навсегда. Теперь он вновь направлялся в тот хутор. У него была надежда обрести своего сына. И любовь в лице той казачки Клавдии. Когда ему сообщил один цыган о том, что его ждут, он был вне себя от счастья. На рынке он купил самовар, цветастую клеёнку для стола, такие же цветастые оконные занавески, молоток для себя, а также новую шляпу. Клавдии купил кожаный кошелек. Все это он сложил в люльку мотоцикла, который ему дал во временное пользование директор конезавода, в котором он работал табунщиком. Мотоцикл компенсировал отпуск, который был дан без содержания. Потому как не желал директор отпускать его насовсем. Итак, он попал на этом мотоцикле в опасную зону, войдя в которую,  было почти невозможно выйти из нее.  Будулай отказался стать членом этого табора. Смело и невозмутимо. Согласие означало отрезать все пути к тому хутору. А отказ вместе с фатальным исходом  гарантировал и шансы выйти сухим из этой ситуации. Был очень маленький шанс выжить в этой схватке.  Он, как разведчик оглядел всю ту местность.  Бежать можно было только к дороге. Можно также было бежать вдоль тоннеля оврага в сторону по узкой дорожке между камышами. Наверх бежать было бесполезно.
-- Какой же выход ты нам оставляешь? -- задал вопрос главный адъютант. -- Оставаться с нами ты не хочешь. 
--  Выход очень простой. Я иду в одну сторону, вы в другую. И словно не видели друг друга.  -- ответил Будулай, удивившись его такому вопросу.
-- Дело в том, что за нами не только эта милиция смотрит. Формально, по закону. Но и другая. -- загадочно проговорил все тот же главный адъютант. Он явно преувеличивал, а вернее врал согласно инструкции барона.
Барон опасался посторонних людей во время сходок,  а особенно одиночек.
-- И следит именно эта наша доблестная милиция.
Будулай понял, к чему он клонил. В провинциальном городе, и даже в таком, как Ростов, другая милиция не следит. Она следит пожалуй только в Москве и Ленинграде. А в таком городе как Ростов, обычная милиция  передает затем все результаты оперативного наблюдения  другой милиции. Другому ведомству.
 Но он не понимал, почему эта другая милиция должна была следить за цыганами?
Он усмехнувшись в лицо адъютанта, направился к мотоциклу.
Барон просигналил главному адъютанту, сидя в машине где то в стороне. Но не так далеко. Его лица не было видно.
-- Кончать его надо. -- твердо проговорил барон. -- Он не должен уйти.
Адъютант вернувшись, скомандовал:
-- Лелес!
Двое подбежав,  схватили его за руки. Третий собрался бить его. Он пнул его в пах, затем ловко освободившись, ударил двумя руками в животы державших. Подошёл ещё один с ножом. Тот замахнулся. Будулай поймав его замах, вонзил нож ему самому в живот. Подбежал ещё один с ножом. Он сбил нож рукой, затем подбежал ещё один с ножом. Он сделав блок, ударил его по груди.  Тот сомлев, опустился вниз. Подбежал главный адъютант. Они схватились. Будулай перевернул его через себя и схватив длинный прут,  стал размахивать им в стороны. 
-- Не подходи! -- вскрикнул он.
Но его сбили ногой. Затем кто то схватил сзади. Главный адъютант стал с размаху бить кулаком его в живот. Руки заднего обволокли его горло. Он опрокинул его вперёд и спиной отбежал от главного адъютанта в траву. Расчет Будулая был неверен. Там он потеряв видимость, получил удар ножом сзади. Он почувствовал где то внизу, ниже живота влажную горечь. Он встал и стал трогать то место. Он вышел из травы и постояв  с минуту,  услышал звук мотора и резко почувствовал тяжёлый удар в бок. И все кончилось. Барон вышел из машины и подошёл к лежащему Будулаю. Он проверил его глаза. Он был жив.  Барон вытащил из кармана заранее приготовленный плоский камень и три раза с большого размаха ударил им по голове. Будулай три раза простонал. После этого он пощупал пульс. Сердце стучало где то далеко. Он ударил по голове ещё раз. Будулай на этот раз не издал ни звука. Лишь дернулось лицо. На его щеке плясали  блики от дальних костров на пригорке. Оттуда прерывисто тянулась шипящая мелодия из транзисторов. Молодой месяц  на небе  превратился в большой сиренево-матовый круг. Очень высоко еле слышно рокотал двигатель  реактивного лайнера. Выше в стороне дороги стояли кибитки,  внизу в овраге и дальше, возле кибиток пасся небольшой расседланный табун, жуя влажную осоку.  Все люди отдыхали в шатрах наверху. Стояла глубокая ночь. Все адъютанты и барон сели в две машины.
--  Нас здесь не было. Все документы, шмотки на месте. И запомните. Сам ехал, сам разбился. Ясно?  -- давал он инструкции адъютантам.
Барон как будто что-то вспомнив, вышел из машины и направился к Будулаю. Он перетащил его дальше к дороге, в густые заросли полыни. Прикрыл дополнительно листьями больших лопухов.
Рано утром, лишь только забрезжил рассвет, табор начал просыпаться.  Семьи друг за другом стали  спускаться и трогаться в дорогу. И семья Клары также спустилась с пригорка, чтобы оседлать мерина. Ещё оставались две-три лошади от табора. Они паслись в самом овраге. Их мерин куда-то запропостился. Муж Клары  поднялся к дороге и там в зарослях увидел его медный бок. Подошли и остальные из семьи. А там  под мордой коня лежал человек, алая рубашка которого лоснилась от крови. С виду он был весь чист. Лицо чистое. Цвет рубашки скрывал его ножевое ранение.
--- Это Будулай! -- вскрикнул муж Клары, увидев первым его.
-- Дэвэл! Что с ним? -- запричитала, подойдя Клара.
-- Не дышит. -- произнес муж Клары.
-- Миро дэвла. Уедем отсюда. От беды подальше.
-- Цыц! -- ответил муж. -- Надо везти его. Я поеду на мотоцикле.
-- Куда мы его повезём?!-- воскликнула Клара. -- Если они увидят, нам конец! Ну как же это, Будулай! О, дэвла! - стонала Клара.
Они повезли его в ростовскую больницу. Совсем недалеко было до города. Добравшись, оставили его там на крыльце больницы, а сами следили. Почти сразу же   один врач заметил его. Пощупал пульс.  Санитары вынесли носилки и занесли вовнутрь.
Пролежал он в больнице три месяца. Вышел из больницы в середине декабря. Потерял память. Тот камень сделал свое дело. Помнил лишь войну.


Часть 2

Выйдя из больницы, он так и остался в Ростове. Работал до лета  кочегаром в котельной. Там и жил.  В начале лета  устроился грузчиком на рынке. Познакомился с дедом Василием. И стал жить у него. И вот настал знаменательный день. В тот день Будулай поехал на рыбалку, поудить  на местную речку. Он купил билет ровно за сорок минут на рейсовый автобус, который ехал до Мариуполя. Возле автовокзала приезжавшие с других городов и деревень оставляли машины и ходили по делам по городу. Будулай с удочкой в руках сидел на лавочке у кирпичного одноэтажного здания вокзала.  Рядом кто-то задушевно пел песню под баян. Вот подъехала бежевая  "Волга". Из нее вылез какой то седовласый, усатый человек в рубашке с коротким рукавом малинового цвета и синем галстуке. В руке у него была темная папка. Он протер платочком потный лоб и пошел в направлении города. В следующий момент, он увидя Будулая, замер на месте. Затем быстро подошёл к нему и с улыбкой на лице протянув руку, проговорил, как какому-то близкому другу:
-- Будулай. Здравствуй! Неужели это ты?
-- Здравствуйте -- ответил просто Будулай.
-- Где ж ты пропадаешь, черт бородатый? -- проговорил человек, не отпуская его руку. Он был явно взволнован этой встречей. -- А мы тебя часто вспоминаем.
-- Спасибо. -- ответил Будулай, отведя от него взгляд в сторону.
-- Меня что ли догоняешь? Совсем седой стал. Видать, здорово тебя жизнь шибанула.
Будулай задумчиво ответил:
-- Шибанула.
-- А ты кузню то нашу помнишь?
-- А кто ты такой?
Человек крайне удивился такому ответу. Он присел рядом с ним.
-- Я то?! Тимофей.
-- Какой Тимофей?
Человек продолжал недоумевать. Ему даже стало интересно. Он так же улыбаясь, ответил:
- Ильич. Ермаков. Председатель.
Будулай вздохнув, потрогал голову. Он понял, что когда-то они были знакомы. Вдруг он передумал ехать на рыбалку.
-- Извините меня. -- проговорил он и встав, ушел прочь от собеседника.
-- Постой, куда ты? -- раздосадованно почти прокричал Тимофей Ильич. -- Я тебя арестую! К чертовой бабушке.
Водитель сидел в машине и удивлённо наблюдал за этой сценой. Будулай быстро шел в сторону шумной центральной улицы. Тимофей Ильич нагонял его. Затем приотстал, затем вновь пошел за ним. Он весь растерялся, видя, что Будулай ничего не помнил. Когда Будулай уже свернул на тротуар, он догнал его и идя вплотную сзади, отчаянно проговорил:
--  Я не могу тебя отпустить. Я должен тебя.... вернуть... доставить....
Будулай резко обернулся и стал кричать:
-- Что вам от меня надо? Не помню я ничего, не помню! И не лезьте в мою душу! Оставьте меня!
Он повернулся и почти побежал.
-- Ну а Клавдию то ты помнишь? -- решил спросить его Тимофей Ильич.
Будулай остановился и обернувшись, спросил:
-- Какую Клавдию?
Тимофей Ильич подошёл к нему и стал рассказывать:
-- Ну Клавдию. Пухлякову. Ты с ней сдружился очень. И сын его, Ваня к тебе прикипел. Он работал у тебя в подмастерье. Ты нам бороны, сеялки ремонтировал. Сетку в птичнике чинил. Помнишь?
Будулай посмотрел пристально расширенными глазами на собеседника. У того появилась слабая надежда. Затем он вновь стал трогать волосы на лбу, силясь хотя бы что то отдаленно вспомнить то, что только что услышал. Но так и ничего не вспомнил. Однако придя домой, он усиленно начал думать об этой Клавдии, о ее сыне Ване. Прощупывал в голове каждое имя. Клавдия, Ваня, Тимофей Ильич. Пытался вспомнить кузню.  Целый оставшийся день и вечер он думал лишь обо всем этом. Ночью ему снился сон. Какие-то дома деревянные. Лодка на воде. Какое то кирпичное старое здание. Внутри пахнет гарью. Душно. Вот знакомый ему Тимофей Ильич почему то едет на гусеничном тракторе. И в кабине трактора с ним сидят ещё два человека, но уже в галстуках. Ругают его за что то. И плавно кабина трактора превращается в просторный кабинет со столом...  Вот большое поле. На нем работает какая-то женщина. Мотыгой окучивает растение похожее на картофель. На голове у женщины повязанный белый платок. Лицо женщины смутное. Отчётливы лишь глаза. Грустные... Вот молодой черноволосый парень с голым торсом косит траву.... Какой то высокий человек в кепке и  длинном дождевике пасет лошадей. Кто-то говорит , словно с небес -- Клавдия, Клавдия, Клавдия... Откуда то внезапно доносится другое слово. Петровна...(!)
И вот какой-то город. Высокие дома. Машины.... Вот он где-то в лесу. Он словно связан цепями к дереву. На него с большой скоростью едет белая "Волга". И он проснулся.  Он забыл свой сон, но также, как и вчера, думал весь день о том, что рассказывал ему Тимофей Ильич. Ермаков. Председатель. Колхоза. Ермаков? Он эту фамилию не очень хорошо запомнил во время беседы с тем человеком. Больше запомнился Тимофей Ильич. И вот теперь ему вспомнилась эта фамилия. Ермаков. Она вдруг показалась ему очень  знакомой. Как будто он знал ее раньше. Прошло ещё несколько дней. И ночи без сна. И вот ему вновь приснилось. Цыганские шатры стоят возле какого-то хутора. Какая-то женщина громко плачет у своего дома вдали. Он среди цыган. Они вдруг начали кричать на него всей толпой и махать кнутами. И цыган много-много, как людей бывает в большом городе. Они все зло смотрят на него и винят в чем-то. Слова не разобрать. Вдруг ему показалось во сне, что он забыл свой язык. Он знает только русский. И вот один старый барон говорит ему:
--Ты и не цыган вовсе.
Затем какая то цыганка прошептала:
-- Хорошо, что Галя тебя не видит. Стыд и позор.
А он не может ничего ответить. Будто губы чем-то тяжёлым сковало. И он думает, в чем же он виноват? И что за это Галя такая?
Затем сцена меняется. Ромашка какой то деревянной крутящейся мельницы вся горит огнем. И рядом идут немецкие танки. И толпу людей сзади ведёт какой-то полицай с автоматом. И кричат женщины на него:
-- Детей пожалей! Детей не тронь!
Будулай проснулся в холодном поту. И он "воскрес". Первое, что он вспомнил, это то, что его избили. Он вспомнил, как ехал на мотоцикле и попал на цыганский совет. Вспомнил Клару и всех остальных цыган. Лысого барона и его адъютантов. Вспомнил всю драку, то, как пырнули его ножом. Вспомнил полковника уже в чине генерала, а теперь директора конезавода, Стрепетова Михаила Федоровича.  И за этим он резко вспомнил и Клавдию с Ваней и Тимофея Ильича. И свою Галю. И тот хутор, в котором он жил, и кузню, в которой работал. Все это воскресло в его голове в течение каких-то десяти минут. Он быстро соскочил с постели, быстро заправил ее и вышел на ступеньки веранды. Он огляделся по сторонам. Вышел на улицу. В голове что то определенно изменилось. Пустота заполнилась какими то лицами и сюжетами из прошлого, того, которое было до травмы. Он понял, кто он такой. Как он очутился у деда Василия. Вся жизнь пронеслась перед ним от рождения до этого настоящего момента. Это было невероятное, фантастическое  чувство нового рождения. Ровно месяц назад дед Василий ему сообщил, что мол приезжала к нему какая то родня на "Волге". Мол потеряли его. Тогда Будулай не понял, кто бы мог к нему приехать. Теперь он все понял. Видимо, его заметили где то в городе, и даже следили. А затем наведался кто то к нему из той банды. Скорее всего главный адъютант, не иначе. Он сейчас это понял по тому, как описал его дед Василий. К чувству радости теперь примешалась тревога от реальности его настоящего положения.  Та ночь не кончилась. Словно, он только что приехал живым из того урочища в степи в этот город и этот дом. Мотоцикла рядом не было. Видимо, он сейчас на своем месте, на конезаводе. Вспомнив о том, что ему было передано по цыганской почте, что ждали его возвращения в том самом хуторе, он вспомнил и то, как он ушел оттуда. А было вот что. Ваня не вернулся домой. И Клавдия знала, почему он не вернулся и поэтому пока не беспокоилась. Будулай с Ваней сделали большое дело. Сковали и водрузили железную ограду с конями по ее четырем стойкам на могиле погибшей жены Будулая Гали. Именно вблизи хутора Вербное, в котором жила Клавдия, она погибла вместе со своим отцом в кибитке под немецким танком. Ваня с утра предупредил ее, что он побудет с дядей  Будулаем после окончания той работы до утра. Будулай решил отпраздновать это событие. Купили в местном магазине пол литра зубровской. Ваня не пил, хоть и предложил ему Будулай стопку. Он ведь сковал ограду для своей матери. Но Будулай ничего не говорил ему, видя, как Клавдия отрицала, что она была не только простым сторонним свидетелем того кровавого события июля сорок первого. Будулай проводивший свое расследование, как то допрашивал ее возле калитки ее дома вечером.
-- Говорят, будто в войну здесь у вас погибла цыганская кибитка. Говорят, вы видели, Клавдия Петровна.
-- Ну... кто вам все говорит?
-- Говорят, будто вы были там рядом.
-- Ну была. Ну и что? Кому какое дело?
-- Ну может вы видели, кто ещё был кибитке. Сколько их было.
-- Ничего я там не видела. Рожала я там. Детей я рожала. Я мать. Что я ещё могу сказать?
-- Да, я вас конечно понимаю. Прошло столько времени. Можно и забыть. -- язвительно проговорил Будулай.
-- Ничего я не забыла. Цыган....
Он отлично понимал все ее беспокойства и страхи за сына. Она не хотела никому его отдавать. Она боялась, что он заберёт его с собой. Поэтому Будулай и не стал ее больше беспокоить. Уже через три месяца после того разговора, на исходе августа он все для себя решил: Это будет последняя его встреча со своим сыном Ваней. В том, что это был его сын, он был убежден твердо. Ограда была поводом, чтобы в последний раз посидеть с ним у себя дома и поговорить по душам, но не говоря ему о главном. Этого он не мог сделать. Утром, когда Ваня ещё спал на печке, а он сидя за столом, допивал остатки от початой бутылки, к нему домой ворвался один таборный кочующий  цыган, объявляя:
--Сегодня у нас свадьба! Дину, мою сестренку женим!
Цыгане в те дни расположились станом  в десяток шатров совсем рядом с хутором, на живописном лесном косогоре, от которого веял сизый дым чуть ли ни на весь хутор от ночных гуляний и дневных бдений за приготовлением еды.
Будулай тесно общался с этими цыганами. Была среди них и та самая Клара со своей семьёй. Будулай не мог не откликнуться на это торжество. Это был ещё один повод для того чтобы повеселиться Будулаю в конце его эпопеи жития в том хуторе. И сделать это он решил непременно также вместе с Ваней. Но Будулай так развеселился в ту ночь, что не рассчитав, не вернул Ваню домой вовремя, чем не на шутку всполошил и без того тревожное состояние Клавдии и ее дочери Нюры. Но она несмотря на ахи и охи своей дочери, а главным образом, той соседки, что была невольной соучастницей  усыновления Вани, осталась и на эту ночь спокойной. Она, как и остальные жители села,  слышала свадебное гуляние вблизи. Только бы Будулай ему ничего не рассказал, думала она. А он все же улучив самый крайний рубеж ночи, за  которым наставало время для рождения рассвета, не разбудив Ваню, доверяя его своим сородичам и всей дальней родне, в сумерках возвратился домой. Среди темени, в котором ещё ни одно окно не светилось в округе, зажёгся одинокий жёлтый свет. И погас. А Клавдия  все же собиралась строго посетовать наутро Будулаю за такое его поведение, как она умела. Утром она выйдя из дома, во дворе обнаружила велосипед Будулая. Это было только началом поднявшего волнения в ее сердце, которое  переросло в тихий плач, когда она поднявшись по каменной лестнице, вошла в пустой его дом....
Спустя несколько дней после того, как Будулай все вспомнил, тот грузный цыган, ничего особенного не придумывая, ранним утром нагрянул прямо домой, где жил Будулай. У того самого деда Василия. Были не все. С ним были ещё два адъютанта. Естественно до этого все было проверено. Не пасла ли тот дом милиция. Главный адъютант пришел к Будулаю по заданию барона "поковыряться в его мозгу, что и как". Выяснить, не возвратилась ли к нему память. Но при любом результате они намерены были его убрать. Насчёт того, как он остался жив, тот же главный адъютант решил выпытать у больной и пожилой свекрови Клары. Кому же как не на них падало подозрение, что это они спасли Будулая. Другие не решились бы. А сама Клара с мужем и детьми исчезли к тому времени. Это они сделали сразу же, как увидели Будулая на рынке. Живым к их большому удивлению. Но он их не узнал. Они поняли, что он потерял память, но были естественно у них сомнения. И они решили удостовериться,что это именно они  его подобрали, у пожилой свекрови Клары. Ее семья оставила в таборе на его попечении ещё год назад.  Они пообещали ей не пропадать надолго, лишь на время, пока все не  утрясется. С собой они ее не могли взять. Она сама настояла на этом по причине ее большой старости. Вот и рассказала она им обо всем. И выходило, что именно  семья Клары была виновна в спасении Будулая. Через месяц с лишним они решили проверить вновь его память . Но теперь Будулай их сразу же узнал, но  виду не подал. Однако по заданию барона они в разговоре специально  упомянули семью Клары. Но это не возымело в нем никакого действия.
-- Мы обо всем узнали. Ладно, старушку эту мы не тронем, но Клара с мужем поставили на себе крест этим поступком. Им не жить.
В тот день он должен был работать на рынке, как и обычно. Они повезли его на рынок. Там прямо у его ворот, они и разговаривали, сидя  в салоне "Волги".
-- Но ты должен сам нам признаться. Потому как если ты все вспомнил, то нам придется тебя убрать. Раз и навсегда. Но мы не будем тебя здесь убивать. Здесь не место.
--  А чем я вам мешаю? Я действительно ничего не помню. -- ответил Будулай.
-- Лучше бы ты не объявлялся на этом белом свете. Ты говорят, примерным цыганом стал. Для нас уже бывший. Поэтому есть у нас опаска, что рано или поздно сдашь ты нас. Государству. -- проговорил главный.
-- Дорогие ромалы. Я вас первый раз вижу. И я не вижу никаких причин сдавать вас. Вы ничего плохого не сделали для меня. -- ответил Будулай.
-- Ты и впрямь ничего не помнишь? - спросил другой адъютант.
-- Помню войну. Больницу. А сзади степь лишь.
-- Мы так и так  не отстанем от тебя. Мы тебя любого убьем. Доделаем наше то дело.  Принимай наше предложение.
Будулай изначально был готов к этому. Адъютанты громко расхохотались после того, как он ответил им:
-- Хорошо. Так и быть. Сами напросились. Теперь моя очередь  наслаждаться.
-- В семь часов вечера, ровно через неделю. На улице Баграмяна. И смотри. Если сдашь, то не жить тебе!  -- провозгласил главный адъютант.
После того, как адъютанты уехали, к воротам рынка подъехал милицейский УАЗик. Из него вышли два следователя и пригласили Будулая сесть в машину. Они все ему объяснили, что и как. Будулай был приятно удивлен. Затем они попросили сообщить им дату и время встречи....
Будулай в тот день, в понедельник, не пошел на работу. Он на всякий случай поехал к своим однополчанам, чтобы привезти их на встречу с адъютантами. Мало ли....
И вот теперь они вернулись с той встречи, которая не состоялась. Кто-то предупредил их.

А на следующее утро к дому Василия Степановича подъехал тот самый милицейский УАЗик. Милиция знала адрес, где жил Будулай. Ещё примерно год назад, когда он лежал  в больнице, директор конезавода Стрепетов Михаил Федорович узнал от работавших у него цыган, что избили какого-то цыгана. Вернее они сами ему доложили. Хотя в том таборе об этом никто знал кроме семьи Клары, цыганская почта сделала свое дело. И он уже тогда, ещё не зная, что пострадавшим был Будулай, но имея такие подозрения ввиду его долгого отсутствия,  просигналилизировал по телефону в областную прокуратуру. В его словах это было уже возможное убийство. И с того дня милиция Ростова начала расследование. Так как не были известны точные обстоятельства случившегося, уголовное дело не было открыто. В этом сложном деле необходимо было поймать преступников. Никаких свидетелей не было. Места преступления не было. Тела не было. Были лишь слухи. Если бы об этих слухах  доложил кто-то другой, то прокуратура не обратила бы на это никакого внимания. Легко на это плюнула бы. Так как это был явный глухарь.  Но раз об этом доложил сам Стрепетов своему боевому подчинённому, прокурору области о близком пропавшем солдате, то этот сигнал был принят на вооружение. Весь табор знал о том, что избили какого-то цыгана. Они говорили об этом  самим адъютантам. И  барон и его свита нисколечко не расстроились  из-за того, что это всем стало известно. Во-первых непонятно кто и кого избил. Все было туманно. Не было никаких улик. А во-вторых, опасность для них состояла не в этом. А в том,что они могли попасться какому-нибудь участковому милиционеру определенного селения из-за воровства кур. Да и не это было страшно. Воровали то не они сами, а люди из табора.  А они были преданы своему барону, как ручка лезвию цыганского ножа. Да и поймать то цыган было не так легко. Милиция всегда расследует всё уже после всего случившегося. Сторожа должны следить в колхозах. На них падает вся вина. А вот если случайный прохожий оказался бы  на цыганском совете и услышал бы  неположенное, то в этом случае все стало бы намного сложнее. А в случае с самозванным  цыганским бароном, в прошлом предателем Родины Яковым Шерстневым было бы ещё сложнее. Та престарелая цыганка из соображения безопасности не сказала, что это именно их адъютанты избили человека. Она просто намекнула своим таборным, что в каком-то таборе два месяца назад  поблизости был избит до полусмерти какой-то человек. Их рома. С тех самых пор ростовская милиция следила за Будулаем, с самой больницы.  У руководства больницы они узнали, что в ней лежал больной с потерей памяти. Узнали и его имя. Но это была  не обычная милиция. Не от УВД. Этим делом занимались следователи прокуратуры города. И они знали адрес, где на данный момент проживал Будулай. И с тех самых пор главный адъютант получал информацию из этой прокуратуры о всех действиях и операциях следственной группы и передавал барону. Там был свой человек. За деньги он докладывал все необходимое. Итак, к дому уже покойного  деда Василия утром подъехал милицейский УАЗик. Приехал  следователь областной прокуратуры. Он вошёл в дом и сообщил Будулаю:
---  Вы сейчас в относительной безопасности. Нам их не удалось поймать. Они не пришли вчера на встречу, как вы знаете. Они где-то затаились. Выезд из города перекрыт. Мы постоянно будем рядом. Но вы все же  пока постарайтесь не выходить из дома далеко....
Барон и адъютанты не состояли на учёте в милиции. И поэтому их искать было очень затруднительно. Милиции не были известны их внешние данные. Им известны были лишь номер их машины. Вторая машина им не была известна. Однако фотографию барона знали другие органы. Но в данном случае прокуратура отреагировала на просьбу генерала Стрепетова найти лишь каких то нехороших цыган, которые избили другого цыгана. Им надо было найти потерпевшего. Они его нашли ещё в начале зимы прошлого года. Но им нужно было найти тех преступников, которые судя по его травмам, собирались убить его. Никакого военного преступника они не искали. И поэтому они естественно не ориентировались на данные человека по имени Шерстнев Яков Александрович. Его искала совсем другая эпархия. А он умело вот уже сколько лет от нее скрывался. Итак, все это время, с начала лета, когда Будулай появился на рынке, в поле зрения местных сыскарей прокуратуры была лишь белая "Волга" марки Газ- М-21. И лишь двое-трое цыган во главе того грузного барыги. Остальные адъютанты и сам барон выходили очень редко из своего укрытия. Барон был абсолютно вне поля зрения  следователей. В городе он никогда открыто не появлялся вместе со своими адъютантами. Генерал Стрепетов давно уже знал, что Будулай жив и здоров. Про память он не знал. Но ему нужно было, чтобы была поймана и наказана вся эта преступная банда. Контора, то есть прокуратура Ростова надеялась схватить их всех на встрече, которую назначили Будулаю, но она провалилась. Барон и его банда ушли, спрятались где-то в городе. На них работал кто-то в конторе. Начальник опергруппы подозревал всех в своей группе. Это мог быть любой из следаков группы. С того дня как случился провал, он стал думать над всем этим усиленно; изучал досье каждого из них. Он приглядывался к своим подчинённым, разговаривал с каждым из них в форме мягкого допроса. Дни шли, а ничего не менялось....
В середине августа председатель колхоза хутора Вербное Ермаков Тимофей Ильич, предложил, как своему старому боевому товарищу и бывшему комдиву, генералу Стрепетову большой презент из своего колхозного синего винограда.  Семь  пятилитровых бочек вина  золотовского красностопа! В обмен на двух дончаков: вороного трехлетнего рысака  и рыжую пятилетнюю кобылу. На "Волге" вместе с грузовиком с вином Тимофей Ильич приехал в  "конезавод имени Буденного",  да не один, а со своим зоотехником  и той самой Клавдией Пухляковой, которая всю свою сознательную жизнь, ещё с войны,  работала на ферме, бригадиром над птичницами. А птичниц было всего две.  Однако порой несмотря на свой фактический статус, эта с виду скромная и покладистая женщина верховодила не только в птичнике , но и над всеми в колхозе, в том числе и самим председателем колхоза. Бывали такие рабочие будни, когда она из совершенной тихой и глухонемой мыши превращалась в некоего  колхозного крикливого депутата, который способен был проесть  всю плешь своему руководству в течении дня, а то и недели. Если бы в такие моменты ее видел какой-то приезжий гость, то он подумал бы, что она занимает пост не ниже заместителя. Недолюбливал ее Тимофей Ильич за едкий язык, но одновременно и уважал. И ценил. За ее прямоту, честность. А приехала она с ним не просто так, не случайно. Когда директор, председатель и зоотехник сделали все дела с вином и дончаками, она слёзно проговорила:
--- Слышала я от Тимофея Ильича, что вы Михаил Федорович, знаете, где он находится. Наш бывший кузнец. Будулай.
-- Слез мне ещё бабских не хватало. А вы кем же ему будете? --- спросил он ее с любопытством....
Стрепетов видя ее не очень хорошее состояние, пригласил их всех проехать от конюшни в контору. Он сел на свой "Виллис", а гости в свою бежевую "Волгу". В своем кабинете он предложил ей выпить воды из графина.
--- Так кем же вы ему будете? --- вновь спросил ее Стрепетов в присутствии остальных.
--- В сущности... никем.
Клавдия сидя напротив директорского стола, вся сжалась в этот момент. Она не глядела на собеседника. Стрепетов внимательно посмотрев на женщину, оценил про себя всю ситуацию.
---  Жив и здоров Будулай. Там, в Ростове следят за теми преступниками, что убивали его. Тамошняя местная прокуратура проводит операцию по их поимке. Пока безуспешно. Жду от них звонка каждый день....
Клавдия по пути оттуда  вновь не совладав с собой, расплакалась. Она ведь слышала от Тимофея Ильича, что он потерял память. Через неделю, в середине августа Стрепетову  позвонили. Бандиты во главе с тем лысым бароном были схвачены.