Ночной словарь

День стирает свои мелки. Золото в глазах тускнеет, становится серебром подземных вод.
Тогда они просыпаются.

Таракан на кухне чертит маршрут не по плитке, а по её швам — карту разломов.
Мышь за стеной слушает не тишину,а её обратную сторону: гул вентиляции, мерный пульс трубы.
Бессонница тянет за ниточки фонарей,стягивая город в один тугой, тёмный узел.

Тьма — не дыра в пространстве. Это его глубина. Среда, где обитает форма.

Здесь учатся ходить смыслы, днём прячущиеся в углах. Те самые,
что стучат по стеклу невнятным зудом.Мысль, которой не дали звука,
сползает по вентиляционной шахте сознания,находит выход в колодце сна,
чтобы напиться из лужи— той самой, где плавает перевёрнутый Млечный Путь.

Полночь — не перерыв. Это цех. Там разбирают дневные конструкции на части,
а из обрезков пайеток и сколов эмали варят новое,сырое вещество.

А свет в окне напротив — он жёлтый. Цвет старой зубной боли.
Он не зовёт и не спасает.Он просто есть — пятно на холсте ночи.
Он для своих.Для тех, кто чертит карту реальности не на плоскости, а в толще,
где третья координата— это не высота, а плотность прожитого.

Твари выходят не за добычей. Им нужно пространство, где можно быть просто массой,
тенью,движением. Они выходят — дышать тем же воздухом, которым дышит пустота.

Потом — не шорох. Скорее, осадка. Тихая, как сдвиг континента под одеялом.
Не откровение.Не голос. Это — Брехт.
Он уже давно здесь,в углу комнаты, раздвинул бархатный занавес тьмы
и показывает вам рукой,лишённой театральности:
«Смотрите.Темнота — это просто материал. Чёрный войлок.
А ваши монстры— смета на постановку. Ваш страх — единственный режиссёр».

Иллюминация гаснет. Остаётся чёрное. И это — не цвет отсутствия.
Это— цвет истины, когда с неё сняли грим.

Темнота прекрасна не тайной, которую хранит, а откровением, которое позволяет.
Она не скрывает остов вещей— она снимает с них кожуру дневного света.
В ней видишь не мрак,а собственное свечение: тепловой след пролетающей мошки,
слабое биение провода под напряжением,призрачный контур собственных костей,
проступающий сквозь плоть— словно карта не колонии, а суверенной земли,
территории,которая днём носит твоё имя, а ночью просто есть.

Это и есть ночь:
Сцена,на которой нет пьесы. Только актёры, забывшие свои роли, смотрят друг на друга.
Зеркало,которое отражает не лицо, а его геологию.
И в нём— твой силуэт, освобождённый от необходимости кем-то казаться.
Которого днём,при всём свете, ты избегаешь узнать.