Слово

За то, что я шеи лебяжьей не смог обнимать,
Не смог удержать в золотых перстнях твои руки,
До воронов я должен в шатре полубархатном спать,
И слышать в земле лишь копытные дикие стуки.

Дружина готова шеломом из Дона испить,
Копьё преломить там, где край от полей половецких,
И слабнет бесовских детей поганая прыть,
Но нет мне слов для тебя, кроме лепетов детских.

О, что за обязанность быть все время влюбленным?
Как мог я подумать, что возможно её соблюсти?
Уже возвратились в стан хоругвь и бунчук червлёный,
Олегово гнездо смутно, тревожно спит.

Ещё желчь от зорь не вещала кровавый свет,
Ещё кони туч не тебенюют снега простора,
У шлемоблешущего тура ни сна, ни тревоги нет,
Взыграли Дон и Донец друг с другом споря.

Где Киев с церквями? Где нов мой широкий двор,
Пиры для князей и бояр кособрюхих?
Здесь будет пожар. Пожар этот будет скор.
Там, где палаты будет пастбище коней остроухих.

О, святая заповедь быть всё время влюбленным!
По силам ли нам смертным её соблюсти?
В голой степи стрелы выросли клёнами,
Олегово гнездо смутно тревожно спит.

Века где Троянские, твоя тропа, о Троян?
Острым пухом летят вниз жестокие стрелы,
Чёрным саваном покрывая гнезда Олегова стан,
Рассыпая на саван жемчуг крупный и белый.

Как мог я тогда слёз твоих не унять?
Отчего моё слово с тобою вздымалось мякиной?
И спит тихим сном в поле русская рать,
И птичьи крыла в шелка одевают дружину.

Вороны умолки, и в поле завяли цветы.
Рассвет воспевают прекрасные певчие птицы.
Из окна да с рекою одиноко обмолвилась ты.
И жизнь белым гоголем в небе широком мчится.