Мимикрия

Знают только крыши о земле, и выше,
О холсте афиши, что связал хомут.
Страсти и фетиши, Боги или риши
Крики не услышат. Или не поймут.
На листе бумажном, взмахом карандашным
Мир сменился дважды, всюду дым и чад.
Крышам это важно: дань смертям и жаждам,
Знают всё о каждом. Знают и молчат.

Знают только свечи, мёртвое не лечат,
И не помнят плечи чистый взмах крыла.
Треск противоречий, бусы из картечи,
Вечный чёт и нечет битого стекла.
Время всё моложе, из осколков ложе,
И рябят до дрожи отблески огня.
В алебастре кожи, вечное стреножит
И ничто не сможет полюбить меня.

Знает только скверна отзвуки инферно,
Грохот револьверный, логику крюка,
Боль быстра, как серна, радость эфемерна,
Горечь непомерна. Горечь велика.
Злой декабрь струпы, лошадиным крупом,
Одевал в тулупы сотен ножевых.
Звонким переступом, ржавые шурупы
Отличают трупы от еще живых.

Знают только доски, как застыли в воске
Крики, отголоски и засохший хлеб.
Звёздные полоски, капли, труповозки,
Стылый и неброский одинокий склеп.
Холодом сарая, хаосом раздрая
Полутьма сырая сгинула в огне.
В глубине, у края, на задворках рая
Сотни умирают, и живут во мне.

Только знают двери, как скребутся звери,
В высохшей гербере, мёртвые, как я.
Боже, мизерере, бьётся в полусфере
Сердце филактерий, полное гнилья.
Где-то лязг трамвайный, резко и фатально
Выбил из регтайма зарево планет.
Вира или майна в настоящем - тайна,
Прошлое -  случайно, будущего -  нет.

Знают лишь кошмары, как дыханье жара
Тенью сухопарой падает на грудь
Укатились шаром всполохи пожара
Разраслись даммары. Давят. Не вздохнуть.
Снёс зарядом дроби чьи-то жизни обе,
Свет луны в сугробе, белый, как стекло.
Холод покоробил, круг закончен. Роббер.
Между белых рёбер притаилось зло.

Знает только ряса, с траурным окрасом,
Как скривить гримасу радостных вестей
Или как, с запасом, может, где-то к часу,
Покрываться мясом, срезанным с костей.,
В огранённых лужах, под петлёй потуже
Убивает стужа праздники зари.
Через рёв белужий, через залпы ружей
Просится наружу что-то изнутри.

Только знают стены, глыбы и дольмены,
Ветер перемены в песнях старожил
Как цедили пену порванные вены,
Как плести катрены из скользящих жил.
Старая больница. Коконом из ситца
Чёрная лакрица в глубине зрачка.
Мне, наверно, снится, мята и корица,
Я меняю лица мёртвых до щелчка.

Только знают страхи, книги, альмонахи,
Стопы амфибрахий, рифмами дробя,
Как скрипели плахи, как ничтожны взмахи,
Как кускам, во прахе, собирать себя.
Мрак переферии. Первые, вторые
Тайну апории мне не побороть.
Голод, эйфорию, бездну, эмпирию,
Маску мимикрии, врезанную в плоть.

Тенью, персонажем, флёром и купажем,
Над сырым кливажем тьмой из-за плеча,
Выцветшим пейзажем в полумраке сглажен
Лязг замочных скважин на ребре ключа...

Только знают крыши, как среди трёхстиший
Холод, черно-рыжий, рубит пополам.
Грязно и бесстыже, всё темнее, ближе,
Ночью мною движет страсть к чужим телам.