Письма Светлане части 6-7

Ещё один звонок.
Кто там столь настойчив?
Надев футболку белую,
К двери; я подхожу.
Щелчок замка.
Отворил немного.
Глаза раскрылись.
Открыл дверь во всю.

И тонким лезвием сердце подрезается,
Как в ступке, разнося в груди пыльцу.
Я чувствую как внутри зудом всё чихает.
-Привет.
Света стоит, в руках держа сумку.

-Привет.
-Я хотела извиниться.
И я тогда не знала, что он хотел сказать.
Конечно, она чувствует вину.
-Можно мне войти?
Я обождал несколько.
-Зачем?
Она вниз посмотрела, губы поджав.

Конечно, это в женской природе:
Один не может — пара других есть.
Одни всегда общаются —
"Друзья" всегда готовы.
И глупа; та, что в чистосердечье верит.

Света молчала, но тело мне ответило.
Здесь вдруг моё волнение ушло.
Как я могу любить,
Использовал кого?
Здесь и я вниз посмотрел.

-Прости меня, я была, как дура.
Давай это обсудим?
Но что здесь обсуждать.
Дело ведь сделано,
И это — удобный случай.
Но...
Я так хочу
Её ближе прижать.

Света, будто проникнулась очами.
А я пристыдился, как себя тут выдал.
Она вперёд ропотный шаг свершает.
Жаждет удержать,
"Исправиться" в глазах моих.

Что я молчу?
Но что здесь говорить.
Смотря в глаза, делает шаг второй.
-Прости меня...
Прости...
Всё тише.
Веки мои расслаблялись каждым вдохом.

Она аккуратно гладит рукой шею.
Пальцы холодные...
Но я не отступаю.
Пересохло в горле.
Разум мой немеет.
Она невзрачно смотрит,
Губы открыв слегка.

Я руки приподнял, уже воображая,
Как о моё предплечье опрётся её стан.
Подъезд холодный.
Теплое дыхание.
Хочу губную кровь
Прилить её устам.

Касаюсь её плеч, будто горячей глины,
Что под ладонь мою
Подстроится в момент.
Она утягивает.
Не отпускает.
И не слышит.
И всё же
Остановиться нужно мне.

-Света.
-Да?
Не моргнув, внимает.
И здесь...
Я на секунду замолчал.
Оно всё тут, передо мной...
Зачем?
Сердце, не оправдывай,
И не зови,
Хоть не виню тебя.

Глаза закрыв, убрал с плеча я руку,
И сделав шаг назад,
Вздохнул, на неё глядя.
Света стоит,
Чуть голову склонив, не понимая,
Почему закрыл лицо рукой я вдруг.

-Ты должна знать, что происходило.
И ненавидь меня всем естеством.
Я не оправдываюсь,
И здесь нет уловки.
Я обманул тебя, дабы отомстить.

Лицо Светы, по мере моего рассказа,
Из обожания в непониманье перешло.
Она отступила,
Её грудь поднимается.
В слезах — оскорбление,
В горле душит желанье быть со мной.

-Егор...
Когда прознал про моего отца,
В тайне шантажировал,
Пытаясь заработать.
Света меня слышит,
Но помнит лишь одно —
"Света, прости,
Я обманул тебя".

Каждое слово звучало оскорблением.
Света скрестила руки, не перебивая.
Её обида о честность запиналась.
Но знаю, не сможет
И не должна прощать вообще.

Местами сомневался, не подыграют ли,
Но эта девушка...
Она слезу проронит,
Не очерствела в жизни,
Что мильоны гробит.
Запнулся:
-Света...
Молчу, хоть нужно говорить.

Раньше, смеясь, не чаяла души,
Сейчас души не чаит по-другому.
Она высматривала в каждом слове
Попытку оправдать.
Но не смогла найти.

Придя, она ко мне зайти хотела.
Сейчас с правдой идти не хочет никуда.
Словно заказчик, за ожидание платит
Гулом молчания подавленного сердца.

Я кончил.
Она стояла в тишине.
И, шмыгнув, вытирает свои слёзы.
Я отвернулся.
Ударила бы — понял.
Я запах мокрой кожи
Чувствую даже здесь.

Затем, площадку перейдя,
Она от ожиданий уходит чёрным ходом.
Ступеньки, узрев рядом многое,
Её проводят,
Сажу души взымая.

7.

Воскресеный день.
Девять часов утра.
Калитка скрипнула.
Шаги по гравию.
Тучи отражаются в златы;х куполах.
Зрители мои — на граните памяти.

Водка в руках.
Я не принёс цветов.
В белой толстовке я шёл среди участков,
Я видел цвета красных гвоздик и прочего,
Я видел: где рюмки,
Где подстрижена трава.

Холод пробрал по шее,
Выдохнув, я съёжился.
Я подхожу к участку, что зарос совсем.
Не сняв цепочку, стою,
Оглядев его.
Лавка, тропинка — всё в траве.

Как будет это, лежать вон там?
Пришёл я в мир один, один уйду.
Гляжу на портрет,
Где лишь: "Глянцев И. А."
И больше ничего.
Изображенья нет тут.

Как будет это, лежать вон там?
Коль знал бы он, как завершает жизнь,
О чём наврал бы?
От чего бы оправдывался?
Я промолчал.
-Ты виноват...
Но виноват не ты.

Бутылки крышку отвинтил.
Я огляделся на поколений камни.
-Наверно, вы довольны.
Бутылку наклоняя,
Хлестаю воду, плеская, вниз.

На почву льётся,
Прибивая листья,
Немного брызгая на кроссовок мой.
Я вылил часть.
Закрываю, подойдя к забору.
-Цена этой вашей идилии.

Я бросил бутылку на мокрую почву.
"Глянцев И. А."
-Кого я обвиняю?
Нахмурился, вспомнив что было дома...
-Ты многого тоже не выбирал.

Воздух предгрозовой
Распухнет в моих бронхах.
Почесал нос.
Дрожит диафрагма.
-Как ты не одумался..?
Но знал,
Что он не мог.
Потому и пил,
Бессильный, подавленный.

Гром перебил.
Нужно собираться.
Но я стою.
"Глянцев И. А."
Что-то в этом есть,
Корь меланхолии,
Что просит сдаться.
-Ты не справился, папа...
Я промолчал, поднимая грудь.
-Но не сдамся я.

Вытер о кофту руки.
Для чего я жил?
Мне двадцать один,
Чего я добиваюсь?
"Глянцев И. А."
Я не хочу молчать, как ты.
Гром повторился.
Я жить хочу,
Сейчас.

И развернувшись, я пошагал по гравию.
Одни приходим, уходим мы одни,
Но жить...
Разве так жизни наши и отличны?
Я оглянулся на поколенья рядом.

Руки в карманы заложив, закрыв калитку,
Я шёл на остановку
Разрушенным асфальтом.
Голубая краска слезет,
Вверху — ростки маленькие.
Я на деревянную скамейку приземлился.

Зачем я ей соврал, на первом месте?
Ещё пытливее, что ж не соврал потом?
Просто не мог.
Сдаюсь.
Оно не делает мне чести,
Но...
И здесь, как в любом фильме,
Дождь начался.

Прекрасно, и как услышу я автобус?
Я встал
И, выглянув, облокочусь на стену.
Возможно,
За это я на себя и злюсь,
Мне начинать ведь с неизведанного.

Даль застилалась шалью
Из решета небес,
Будто закрыв от меня весь мир.
-Он знал немного и этим жил.
Я знаю, что было...
И что теперь?

Хлеща по крыше, плеская по асфальту,
Дождик глушил, приглашая лицезреть.
Сонное, тягучее было состояние
И думать, даже нечестно, было лень.

Люди не пьют, когда любимы,
Люди любимы могут быть, когда и пьют.
Я усмехнулся.
-Я сам ведь был таким.
Ещё вчера гнобил любовь свою.

Что не создаст из отцов тиранов?
Усталость?
Может.
Незрелость?
Ещё как.
Откуда тогда оно не берётся?
Дождик глушил.
Нахмурившись, я заморгал.
-Нравы ли поучают нас
Иль мы создаём всё это?

Я выдохнул.
Асфальта запах сырой
Мне слёзы Светы вчера напомнил.
-Её нравы, добродетель держат её,
Пока другие...
Даже я,
Ломаются.

Отчего так?
В чём же мы отличны?
Дождик шипел, об асфальт встречаясь.
И теплый воздух среди холодных капель
Меня присесть уже пленил.

-Но мы различны, хоть одинаково живём.
Не так и схожи,
Но одна основа.
Возможно,
Отсюда люди и не могут.
Ведь как им мочь,
Ничтожны коль старания?

А говорить, что "не хотят", увы, паршиво.
Разве отец мой не любил меня?
Хоть отчасти?
Той частью отца,
Каковую тяжесть и бремя заглушили?

Что же Света не стала, как Егор?
А я, как отец мой, не стал?
И здесь я замолчал объёмно.
-Ко мне эти не применимы нравы.

Я рос другим, я жил другим.
И всё же на кого-то я похож.
Я провёл по челюсти.
-Возможно, оттого
Люди так защищают иль воплощают
Идеи одни?

Автобус едет.
Фары режут ливень.
Прошипели двери.
-Что может стать...
Иначе?
Подбежав, встаю на ступени,
И поднимаюсь,
Курткой накрывшись.

Проезд подорожал.
Но всё же оплатил.
Сел.
Автобус тронулся.
В мысли ввязалась Света.
В горле давит ком,
Но поступил я верно.
А почему?
Зачем я изменился?

Она...
Влюбился я в неё.
Но, значит, я мог, в целом, любить.
Но любил до этого я отчего?
Возможно, оно накопилось?

Кочка.
В салоне на сиденьях подскочили.
Как всё могло бы быть,
Было б коль иначе?
Мог бы,
Романтика, конечно,
Я с ней быть счастлив?
Ещё кочка.
Можно ли счастья, в целом,
Сыскать в нравах таких?

На "КАРТЕ МАРШРУТА"
Отразился глянцево.
Жёлтые, красные, синие линии...
А из каких событий был выезжан я?
Но, может, я просто преувеличиваю.

Поворот.
Рукой сиденья поручень схватил —
Несколько уж потеряло мягкий матерьял.
Чей-то благой труд,
Так часто забываемый.
"ПРЕДПРИЯТИЕ: ОАО ДВИЖЕНИЕ".

Остановились.
Топая, кто-то вышел.
Водитель, прожав по кнопкам,
Зевнул, протря глаза.
Слежу за каплями,
Как сливаются воедино.
Но гляну в его зеркало —
Маршрутки зал.

26.09.25-07.10.25.