Где мороз рисует свои линии

Кулон, называемый «Зимний лес»... Он возникает в истории Лалика как редкая, почти аномальная вспышка северного света.  Художник почти никогда не обращался к холодному времени года: его мир — это цветы, стебли, вода, движение роста. Но около 1898 года он создаёт маленькое отклонение от обычного пути — зимний пейзаж, прозрачный и чистый, словно дыхание морозного утра. В опалесцентном стекле рождается ледяная гладь, слабый голубой свет, словно прозрачная поверхность замёрзшего озера; по краю — ветви, вычерченные эмалью, и тяжёлая золотая линия оправы, напоминающая кору дерева.
Этот кулон принадлежит к тем редким вариациям, в которых Лалик всё-таки допускает зиму в своё воображаемое пространство. Известно, что несколько версий подвески были созданы мастером ранний период, а один из вариантов хранится в собрании музея Гюльбенкяна. Материальная формула одновременно проста и неожиданна: стекло, дающее мерцание инея, эмаль, покрывшая мохнатые лапы елей сияющим снегом, и золото, удерживающее композицию, как рама удерживает старинный зимний этюд. Иногда встречается жемчужная подвеска — капля воды, замёрзшая в морозном воздухе.
«Зимний лес» Лалика сохраняет намёк на ботаническую точность, но остаётся прежде всего поэтическим знаком — высокий ствол, отсвет ветки, тень на льду. Художник не стремится передать сюжет; он ловит настроение мгновения, когда природа не цветёт, а замирает, когда всё видимое словно становится прозрачным, как стекло в его руках. Благодаря этому кулон не выглядит исключением из «цветочного» мира Лалика — он становится его противоположной стороной, мягким напоминанием о тех циклах, которые неизбежно следуют после буйства жизни: о хрупком покое, о дыхании зимы, о тишине между двумя цветениями.
Можно сказать, что Лалик избегал темы зимы в своём творчестве. Работ, связанных с зимним временем года, у него немного — и неизбежно возникает вопрос — почему? Рене почти не писал о себе напрямую, поэтому размышлять о «сезонах его души» немного сложно, но, всё же допустимо, опираясь на те прелестные произведения, которые он создал. И, хотя окончательного ответа мы не получим, сформировать более-менее убедительный психологический образ мастера возможно.
Первое, что всегда бросается в глаза при созерцании его изделий — это глубокая связь с идеей жизненности, движения, роста. Лалик видел красоту там, где что-то распускалось, цвело, изгибалось, переливалось — поэтому он так легко вписывался в эстетику ар-нуво. Его линии всегда текучи, органичны, полны движения. Зима же — время, когда рост и движение замирают, линии не плетутся, а прерываются, затихают — и это прямо противоречит внутренней логике его стиля.
Второе — любовь Лалика к теме женщины-природы, и это вовсе не богиня холода, не ледяная красавица, а туманная, лунная, цветущая, оплетённая листвой и травами, колышимыми порывами тёплого ветра. И потому естественно, что художник тянулся к весне, лету, ранней осени — к временам чувственного раскрытия.
Третье — Лалик обожал свет — преломляющийся, подсвечивающий, тёплый, янтарный, молочный. Его стекло — это туман, волна, пыльца, роса, солнечный свет — но не «ледяное, жёсткое» стекло.
Кроме того, ар-нуво в целом избегал тем смерти, неподвижности, увядания. Декаданс — да, он был рядом, но Лалик принадлежал к «линейному», не к «упадочному» крылу стиля, создавая миры, где люди и цветы «живут и дышат». А зима для него была слишком близка к неподвижности, к замиранию, к тому состоянию, которое почти соприкасается со смертью.
И наконец — сугубо художественный фактор, на первый взгляд банальный, но решающий. Зимние сюжеты действительно с трудом вписывались в «драгоценный» язык украшений.  Белое на белом, холодное на холодном, отсутствие контраста — это сложно сделать выразительным в масштабе броши или гребня.
Лалик работал в материале, где цвет — это свет, и отсутствие цветовой палитры могло казаться ему слишком ограничивающим, хотя он и предпочитал нежные, мягкие пастельные тона.
У мастера действительно немало украшений с холодной палитрой, но вот темы зимы, как таковой, почти нет. Он мог использовать ледяной голубой, молочный белый, морозные переливы стекла — но при этом неизменно оставался в мире растущего, цветущего, живущего. Рене ощущал в холодной гамме её особую поэзию, но не принимал зиму как сюжет, потому что сюжет связан с циклом, с движением природы, а зимний цикл — это остановка. Маэстро ощущал в холодной палитре её тонкую поэзию, но обходил зиму как художественную тему, ведь она несла не движение, а тихое замирание.