Сто столетий

Дворы, лай Бобиков и Жучек,
Идёшь домой есть борщ, пить чай.
Потом что?
Телек, бабу жучить,
Затем: «Люд, всё, не докучай».

Уснёте.
Утро в сером дыме.
Угрюмый ты, как вертухай.
Бабёха с сисями тугими,
Попень, ночнушка, чёрный чай.

Пробьётся слабосильный лучик,
За ноябрями – декабри.
Дворы, лай Бобиков и Жучек,
Автобус номер двадцать три.

Холодный цех, треск в зоне сварки.
«Привет». «Здоро́во». «Как дела?»
В обед – паёк и две цигарки,
Есть новость: «Тёща померла».

А чья? Володьки Чудакова.
Старуха? Семьдесят один.
Звал Чудаков её – корова.
Она ему: «Ты мне, как сын».

Закончится в четыре смена.
Опять дворы, собачий лай.
Жена: «Как борщ?»
Ты ей: «Отменно».
В окне дымы, посад, сарай.

Ну а потом что? Телек снова.
В нём мало правды, много зла.
Ты скажешь: «Тёща Чудакова
Скоропостижно померла».

Есть новости ещё? Да нету.
И слава богу, что их нет.
Людмила: «Сяду на диету.
А что такое, Вить, минет?»

И снова утро в сером дыме,
Лай Бобиков и Жучек лай,
Берёзки с ветками нагими,
Крик Люды: «Вить, не опоздай».

Успеет он на двадцать третий.
Цех, приварить хомут с торца...
Всё это длится сто столетий.
Одно и то же — без конца.