Тютчев - Рубцов 4

  С годами, перечитывая Н. Рубцова, испытываешь стойкое ощущение, что ты перечитываешь классику. Не подражательную, не заимствованную, а первозданную, что от нашего современника. Открываешь томик стихотворений «Подорожники» и ловишь себя на чувстве, что классическая русская поэзия никогда уже не мыслима без шедевров «Душа хранит», «Сосен шум», «Прощальная песня», «Скачет ли свадьба…», «Русский огонёк», «Ночь на родине» и десятков других. Они гармонично в памяти нашей вливаются в золотое ожерелье таких стихотворений, как «Лесная дорожка» А. Майкова, «Эти бедные селенья…» Ф. Тютчева, «Утро» И. Никитина, «Огонёк» Л. Апухтина, «Чудная картина» А. Фета и десятков и десятков других. Причём, мы почти не найдём у Николая Рубцова строчек, которые бы прямо указывали на родство с теми или иными стихотворениями поэтов-классиков! Кроме тех, конечно, примеров, когда поэт прямо выводит своё творение из конкретного шедевра, как, скажем, из «Журавлей» К. Жемчужникова. Да, это прекрасные опыты своеобразной «реанимации», воскрешения стихотворений, бережного перенесения их в день сегодняшний. Но чаще всего классическая поступь рубцовской поэзии исходит от духовного, внутреннего единства с русским классическим наследием. Она не в конкретике – она в одном Пути с Пушкиным и Лермонтовым, Тютчевым и Фетом, Блоком и Есениным. Она – в следовании их нравственным заветам, во всеобъемлющей связи их поэзии с любовью к Родине и любовью Родины к ним.
  Можем ли мы без колебаний так сказать о творчестве Е. Евтушенко или А. Вознесенского, допустим? Нет, не сможем. Не обнаружим в их творчестве такой мощной соединяющей с классикой кровеносной системы.
  Поэтому, как ни странно, перечитывая стихотворения Н. Рубцова, мы так часто и волнующе слышим гул чего-то нам знакомого, до боли и радости знакомого. И нам непременно хочется разгадать источник пленительного эха. Это хорошо, это объяснимо. Это говорит общая природа русской поэзии. Пусть будет так, хотя без субъективного притягивания тех или иных строф классики к тем или иным строчкам поэзии Н. Рубцова совсем-то никак не обойтись. Пусть только не будет в таком сшивании общего узора мертвящего, искусственного, равнодушного отношения.

  Но обратимся к следующему стихотворению Ф. Тютчева:

Святая ночь на небосклон взошла,
И день отрадный, день любезный,
Как золотой покров она свила,
Покров, накинутый над бездной.
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию тёмной.

На самого себя покинут –
УпразднЕн ум и мысль осиротела –
В душе своей, как в бездне погружён,
И нет извне опоры, ни предела…
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь всё светлое, живое…
И в чуждом, неразгаданном, ночном
Он узнаёт наследье родовое.

  Кажется, начало его никак не предвещает того, что мы обретаем к концу стихотворения: «Святая ночь на небосклон взошла…». Святая! И «день отрадный, день любезный»… И покров его расшит золотом… Однако ночь открывает нам бездну Космоса, с его «пропастию тёмной». И вот мы видим человека, потерянного перед ней, «бездомного», «немощного и голого», утратившего привычную опору. Ум робеет и гаснет перед «неразгаданным», а душа наполняется холодом всемирной ночи. Щемящее, отчаянное одиночество перед развернувшейся перед глазами картиной, перед её чуждостью человеку и «зелёной и душистой» Земле. Холодное угадывание в ней «наследья родового»… Так и хочется изменить – рокового! А что, вполне по-тютчевски.

  «Ночное ощущение» Николая Рубцова необыкновенно близко по мироощущению этому стихотворению Тютчева:

Когда стою во мгле,
Душе покоя нет, –
И омуты страшней,
И резче дух болотный,
Миры глядят с небес,
Свой излучая свет,
Свой открывая лик,
Прекрасный, но холодный.

И горная передо мной
Вдруг возникает цепь,
Как сумрачная цепь
Загадок и вопросов, –
С тревогою в душе,
С раздумьем на лице,
Я чуток, как поэт,
Бессилен, как философ.

Вот коростеля крик
Послышался опять…
Зачем стою во мгле?
Зачем не сплю в постели?
Скорее спать!
Ночами надо спать!
Настойчиво кричат
Об этом коростели…

  Родимые пятна шедевра Тютчева прочитываются совершенно легко. Хотя при всей содержательной схожести, перекличке стихотворения одновременно настроенчески разнятся. Сиротство человека перед космосом, бездной ночи захватывает лирического героя Тютчева всего, без остатка - переживание покинутости на грани растворения в «миротоворящей бездне». У Рубцова земное смягчает взгляд вверх, утишает «загадки и вопросы». Звуки земли, её запахи, картины не дают повода для окончательного отчуждения от земного перед «прекрасным, но холодным» ликом звёзд.
(продолжение следует)