Эрот и его приключения 18

18+

Мой друг, чьё имя не для дамских ушек,
Но чья отвага — всем примером стать,
Устав от скуки шёлковых подушек,
Решил однажды просто погулять.

Хозяин спал, уставши от обеда,
А мой герой, по имени... Эрот,
(Пусть будет так, чтоб избеть конфуза)
Сбежал из плена бархатных порток.

Его судьба вела дорогой шаткой,
Где первым встретилась ему
Вдова-купчиха, была очень сладкой,
Похожая на спелую хурму.

Её альков, как лавочка с товаром —
Перины, кружево, атлас,
И он вошёл туда с гусарским жаром,
Исполнить данный ей наказ.

Пещерка там была гостеприимна,
Просторна, глубока, тепла.
«Входите, сударь, не стесняйтесь!» — чинно
Она радушно позвала.

Три раза он входил и выходил,
Как в дом родной, без лишних слов,
Пока хозяйку сном не утомил,
И сам прилег, тем был готов.

Но скучно стало нашему герою
В перинах мягких почивать.
«Прощай, приют! Я за другой судьбою!» —
И снова он пустился в путь-кровать.

И вот — актриса, дева молодая,
Чей нрав — огонь, а взор — кинжал.
Её обитель, тесная, сырая,
Была как старый театральный зал.

Там грот её был узок и извилист,
Как тайный ход, кулисы сцен.
«О, сколько чувств! Какая экспрессивность!» —
Воскликнул мой Эрот, попавши в плен.

Она его сжимала и крутила,
Как будто в драме роковой.
То леденила, то огнём палила,
Теряя от восторга свой покой.

Он был то Гамлет, то Отелло страстный,
Играл все роли, что лишь знал.
Но понял — этот мир, хоть и прекрасный,
Для долгой жизни слишком мал.

Устав от драм, от криков «Браво, бис!»,
Он на рассвете вновь бежал,
Искать, где ждёт его простой каприз,
Который он ещё не покорял.

Устав от слёз, трагических признаний,
И от актрисинных приятных фраз
Наш голубь жаждал новых испытаний
Желая снова ощутить экстаз

Судьба-злодейка, та ещё шутница,
Его забросила в тот пансион,
Где строгая мадам, швейцарка-птица,
Держала дев в узде со всех сторон.

Была у ней племянница-француженка,
Мадемуазель по имени Жанетт.
Её обитель — малая жемчужинка,
Хранящая свой девственный секрет.

Пещерка там была совсем невинна,
Как нераскрывшийся бутон,
И пахла, словно в поле тмин, иль крин,
Издав при встрече тихий стон.

«Monsieur, куда вы? Здесь же всё так узко!» —
Пролепетал стыдливый голосок. —
«Я не привыкла к натиску такому,
Мне страшен ваш решительный клинок!»

Но наш Эрот был рыцарем галантным,
Не генералом на войне.
Он действовал учтиво, деликатно,
Был аккуратен с девицей вдвойне.

Он не ломился, не терзал преграды,
А нежно, ласково вошёл,
И за труды свои обрёл награды —
Нектар, что слаще, чем камзол

Из бархата... Он научил малютку
Всем таинствам любовной кутерьмы.
Но утром, лишь на малую минутку
Забывшись, был застигнут взором тьмы.

Сама мадам, швейцарская горгулья,
Вошла, чтоб разбудить Жанетт.
Увидев гостя, крикнула: «Караул! я
Таких проказ не видела сто лет!»

И с криком, хвать метлу, что у камина
Стояла в качестве поста,
Она погнала нашего детину
Из этого запретного места!

Едва успел он ноги унести,
Сверкая в утренних лучах.
«Прощай, Жанетт! Увы, но нам не по пути!» —
Шепнул он, исчезая впопыхах.

Едва укрывшись от метлы швейцарки,
Что жаждала его поколотить,
Наш друг попал в усадебные парки,
Где барыня изволила гостить.

Вдова, лет сорока, была в том  самом соке,
Что красотой могла ещё пленять,
Читала том о чувственном пороке,
Ленясь гуляющих собак гонять.

Её обитель, зрелая, большая,
Была как барский, пышный дом.
Она, зевая, гостя принимала:
«Входите, сударь, будьте как при нём,

При муже... Он, увы, в земле холодной,
А я скучаю по ночам.
Ваш вид решительный и благородный
Пришёлся по моим густым местам».

Её пещера — зала для приёмов,
Просторная, с камином и ковром.
Без лишних слов, без трепетных изломов
Она впустила гостя в тёплый дом.

Эрот, привыкший к узости и тайне,
Сперва немного растерялся там.
Просторы эти, в утреннем сияньи,
Казались чужды огненным страстям.

Он в левый угол сунется — там эхо,
Он в правый — ветер лишь гудит.
«Эх, — думал он, — вот это мне потеха!
Здесь целый полк солдат сумею разместить!

Но я один!» — и, вот  собравшись с силой,
Он начал службу исправлять.
Искал он точку, что хозяйке милой
Могла бы радости подать.

Он бился в стенки, словно маятник в часах,
Искал уюта островок.
И барыня, забыв про скорбь и ах,
Вдруг прошептала: «Милый мой, дружок!

Нашла, нашла! Вот здесь постой немного,
Не торопись, не егози...
Ах, как давно уж эта вот дорога
Не знала столь приятныя стези!»

Он службу нёс до самого обеда,
Устав, как после ратных дел.
Но барыне нужна была беседа,
И он остаться повелел.

Увы, наш друг — не мастер разговоров,
Ему милей безмолвный труд.
И, утомившись от пустых укоров,
Он ночью вновь покинул тот приют.
sw
Не знаю как — сквозь сон иль пьяный бред —
Наш друг попал в иной, чудесный век.
Где нет карет, а лишь железный грохот,
И девы шлют свой громкий хохот.

И первая, кто встретилась ему —
Студентка-модница, уму
Непостижимая. Вся в джинсах рваных,
Как будто после битв неравных.

Её обитель — комната в общаге,
Где книги вперемешку на бумаге
С коробками от пиццы и от суши.
«Входи, — сказала, — только уши
Прикрой, сейчас я музыку включу!»
И грохнул бит, подобный палачу.

Её пещерка... как бы описать?
Ухожена, но с пирсингом, видать.
С колечком маленьким, блестящим и холодным.
«Ой, что это?» — спросил Эрот свободный. —
«Украшенье, — молвила она, —
Чтоб жизнь моя не так была скучна!»

Он приступил к работе, но с опаской,
Боясь кольцо задеть своей каской.
Оно мешало, холодом кололо,
И вся романтика его смолола!
Он бился лбом о сталь, как о забор,
И потерял свой рыцарский задор.

«Ты что такой несовременный, дед?» —
Спросила дева, выключив свой свет
От телефона. — «Нет в тебе огня!»
И отвернулась, в ленту соцсетя.

Эрот вздохнул, обиды не тая,
И понял — эта гавань не его.
Где нежность, где души игра?
Сбежал, пока не началось кино.

Наш друг бежал, куда глаза глядят,
И очутился в месте, где стоят:
Всё в зеркалах, железо и канаты,
В лосинах девы, как солдаты.

Одна из них, фитнес-богиня прямо,
Что приседала с весом килограмма
Так в сто... его заметила и властно
Сказала: «Вижу, выглядишь прекрасно!

Проверим твою силу и металл!»
И за собой в обитель позвала.
Её пещера — мышцы и гранит,
Натренирована, упруга, как магнит.

Ни капли жира, ни намёка лени,
Всё выжато, подтянуто до фени.
«Ну, начинай!» — скомандовала строго, —
«Давай, работай! Времени немного!»

Эрот вошёл. И был он тут же сжат,
Как будто бы в тиски попал солдат.
Стальные мышцы, бёдра, как капканы,
Сжимали плоть его без всякой драмы.

Он пыжился, он бился, он потел,
Но сдвинуть эту крепость не сумел.
Она ж кричала: «Слабо! Давай снова!
Ты что же, не мужик? Ну, где твоя основа?»

Он вырвался, едва переведя дух,
Как из-под пресса вылетевший пух.
И понял: здесь любовь — тяжёлый спорт,
А он хотел на тихий, мирный порт.

Прокляв и штанги, и вкусный протеин,
Он снова в путь отправился один.

И вот, устав от странностей и моды,
От пирсинга и фитнес-тренировок,
Он встретил ту, что вне любой погоды
Была проста, без хитрых оговорок.

Обычная девчонка, может, Катя,
Что шла домой с пакетами в руках.
Не в мини-юбке, в простеньком халате
Его встречала на своих дверях.

Её пещерка не была парадной,
Не знала фитнеса, колец стальных.
Была обычной, тёплой и отрадной,
Как дом, в котором ты на миг затих.

И он вошёл. И не было преграды,
Ни тесноты, ни гулкой пустоты.
Лишь нежность, что дороже всей награды,
И чувство дивной, мирной теплоты.

Он понял вдруг, в конце своих скитаний,
Пройдя актрис, студенток и вдовиц,
Что суть не в форме, не в числе признаний,
Не в красоте напудренных лиц.

[Эпилог]

Мораль сей басни, друг мой, такова:
Хоть мир велик и полон разных гротов,
От самых пышных до сухих словно дрова,
Искать в них нужно не одних восторгов.

Не важен вид, убранство и размер,
Не важен пирсинг, мышцы иль морщины.
Лишь та обитель — лучший из манер,
Где чувствуешь себя ты наконец мужчиной!

Где есть уют, где нет нужды пыхтеть,
Где просто хорошо и гармонично.
И где тебе всегда захочется пропеть:
«Ах, здесь я дома! Как всё симпатично!»