Обзор осеннего тура Ирины Валериной

Тексты в моей подборке — разные по тону и настроению, но объединяет их главное: тонкая работа с образами и глубина подтекста, превращающая частное переживание в универсальный опыт.

Техническая ремарка: порядок расположения не говорит ровным счётом ни о чём, здесь нет первых и последних мест, здесь есть только хорошие стихи.

___________

Дмитрий Мальянц Хоронили клоуна http://stihi.ru/2021/10/15/1753

За оградой кованой,
Между хлипких сосен,
Хоронили клоуна,
Что похож на осень.

Смехом в сердце раненый,
Безупречно рыжий,
Плыли в лужах рваные,
Старые афиши.
Башмаки не чищены,
Оловянный крестик,
Выл в тоске кладбищенской
Цирковой оркестрик.

Жизнь то Брайль, то клинопись,
Но рублей по двести,
На венок все скинулись,
Даже шпрехшталмейстер.

Дрессировщик, фокусник,
Два униформиста,
Растворялись в осени
Мраморные листья.

И лилась холодная
По стаканам водка.
В этом мире клоуном
Стало меньше, вот как.

Расходились парами,
Вечер, холод дикий,
Деревянный памятник,
Тощие гвоздики.

Небом нецелованный,
В парике и гриме
Хоронили клоуна,
Да забыли имя.


Это стихотворение похоже на притчу, горькую и правдивую.
Первое прочтение, конечно, вызывает волну жалости: одинокий, безымянный артист, забытый всеми... Но потом приходит иное, куда более сильное чувство. Это не история забвения, а история абсолютного слияния человека с его ролью. Вспоминаются мифы о богах, навсегда воплотившихся в стихиях, или восточная идея просветления, когда ученик забывает свое имя, чтобы стать учением.
И вот мы подходим к главному. «Забыли имя». Человека не стало, и с ним ушла его личная история, остался только образ. Но не в этом ли высшая степень призвания — не просто вжиться в образ, а стать самим архетипом?

Что ж… «The Show Must Go On»!

Хотелось бы отметить несколько находок автора:

«Смехом в сердце раненый». Какая точная и страшная метафора для судьбы артиста! Смех — его оружие и дар, но именно он становится раной, внутренней трагедией, которую никто не видит.
«Жизнь то Брайль, то клинопись». Это гениально. Вся сложность и порой нечитаемость нашего пути уложена в одну строку. Мы все вслепую пытаемся прочесть свою судьбу, которая написана на непонятном языке.

Спасибо автору за эту тонкую, глубокую и очень человечную работу.


________

Александр Спарбер Копатель http://stihi.ru/2013/03/11/8208

Здесь, под камнями, странные жуки,
и муравьи, и плоские мокрицы…
Но ты попробуй дальше  углубиться
железным продолжением руки –
и погружаясь вниз, все время вниз,
почувствуешь - в угрюмой глине тоже
заключена неведомая жизнь,
та, что наружу выбраться не может.
Копай все  глубже…Ты теперь один
внутри земли – и обнаружишь вскоре:
под плотным слоем черных юрских глин
колышется невидимое море;
в нём  копятся не мрамор, не слюда,
не артефакты чуждой нам эпохи –
с поверхности стекаются сюда
все наши ахи, выдохи и вздохи.
Когда невмоготу им станет там,
когда число пополнится на треть их –
из-под земли извергнется фонтан –
фонтан освобождённых междометий;
пойдёт наверх весёлая вода,
тяжелая вода - и вот тогда ты
узришь итоги своего труда,
устало опираясь на лопату.

Это стихотворение затягивает с первых строк, как воронка.

Возникает стойкое ощущение археологических раскопок — но не внешних, а внутренних. Это путешествие вглубь себя, в коллективное бессознательное, в пласты памяти и боли, которые мы привыкли закапывать.

Итог этого «труда» — не истощение, а просветленное утомление («устало опираясь на лопату») и встреча с «весёлой», но «тяжелой водой». Вода жизни, пробившаяся сквозь толщу вытеснения, в самом деле может быть тяжёлой — потому что она насыщена правдой.
Что ж, хорошая поэзия — всегда отчасти психотерапия.


_________

Александр Крупинин Всю ночь шёл дождь http://stihi.ru/2025/08/15/4707

Всю ночь шел дождь, сверкали зеркала
бескрайних луж. Лягушачий король
приветствовал тебя в своих владеньях.
Твоя кобыла медленно брела
по пустошам глухим. Хихикал тролль,
встречая двести пятый день рожденья.

Пел Одихмантий, старый фантазёр
на дереве, известном как ольха.
У храма восемнадцатого века
до Рождества Христова жгли костер.
Там приносили в жертву петуха.
Он черен был и жутко кукарекал.

Пейзажей однотипных череда
так надоела. Плачет пустельга,
как будто жизнь потерянную кличет.
На этом свете скучно, господа
без тёплого ржаного пирога,
без нежных дам, без жареных лисичек.

Мой император, нам ли унывать!
Дождю подставив красное лицо,
на ослике плетусь я за тобою.
Мы, говорят, подохли? Наплевать.
Глянь, за спиною войско мертвецов
построилось. Оно готово к бою.

Под знаменем двугорбого орла
вот скачет маршал Коц без головы,
готов ввязаться в битву с прежним пылом
и захватить  два брошеных села.
Хотя мертвы, мы все давно мертвы,
и ты, и я, и ослик, и кобыла.


Читая, я ловила себя на мысли, что это похоже на старую, потертую на углах гравюру, которую вдруг оживили. Возникает причудливая смесь «Дон Кихота» и какой-то сюрреалистичной картины Босха. И эти бескрайние лужи, плачущая пустельга, однотипные пейзажи... Уныние. Это состояние знакомо многим из нас, когда мир кажется выцветшим и потерявшим вкус.

Но затем приходит нечто иное — не радость, нет, а странное окаменелое упорство, стоическое принятие. Мы все мертвы, мир кончен, но... «нам ли унывать!». И неизбежная ассоциация с той самой библейской долиной сухих костей, которые в тексте Крупинина встают в строй по инерции собственного упрямства. Это шествие не живых, но и не упокоившихся — призраков былых идей и долга.

Ну, и «под знаменем двугорбого орла» — шикарная находка.

Рекомендую к медленному, вдумчивому прочтению.

________

Сергей Чернов Даль http://stihi.ru/2021/10/12/2542

судьба у него такая
со взглядом поверх и вдаль,
поэтому не играет,
сгорает на сцене даль.

жалеет меня и лира,
ведёт посидеть на луг,
где нет ни войны, ни мира,
а есть погруженье в звук

его перелётной речи,
в подвижный его кадык,
в его (и мои) увечья,
и я, вслед за ним, на миг

замру от любви и скорби
по всем на земле шутам,
по их королям и лордам,
по ним, по себе, по нам.


Хорошее, негромкое, глубокое. Не знаю, нужно ли здесь что-либо уточнять и раскрывать. Оно говорит о вещах, которые мы все чувствуем, но редко находим для них такие точные и простые слова. Это стихотворение — удивительный случай, когда точный портрет конкретного человека вырастает до общего размышления о природе таланта.

_______

Светлана Тимашева Вырок http://stihi.ru/2025/09/15/5478

Сколько ни копайся в себе, хоть могилу вырой,
только вдохновения нет, как нет.
Это апокалипсис для души, это вырок —
это, как запятым отрезать хвосты комет.

Где найти слова — красота-то какая, эво! —
из какого выудить языка?
Оспиной луна на темнеющем небе слева —
справа огненно-рыжей гривой трясёт закат.

И стоишь, как идол, столбом красноярским молча,
тишину окраины пьёшь до дна...
Побежит созвездие гончих за стаей волчьей,
только не догнать её, не догнать её, не догнать.

Возникает ощущение тотального ступора. Это не та возвышенная тоска, о которой пишут романтики, а конкретное, физиологическое состояние «столба красноярского» — оцепенения, когда душа, образно говоря, «взыграла и отсохла». Чувствуешь полную творческую импотенцию, когда мир вокруг полон невероятной красоты («оспой луна», «огненно-рыжей гривой»), а внутри — пустота, и нет инструмента, чтобы это выразить.

Мал человек, но порой успевает отразить мгновение. Автору, на мой взгляд, удалось.

Образные находки хороши.

 «...это как запятым отрезать хвосты комет». Многослойное сравнение. Тут одновременно и абсурдность попыток, и ощущение нелепого вандализма по отношению к чему-то грандиозному.

«Оспиной луна... / ...огненно-рыжей гривой трясёт закат». Контрастный, болезненный образ небес, рисуется нечто буйное, дикое, яростно-красивое.

Ну, и не только это, стихотворение образно щедрое.


_______


Геннадий Акимов Античный блюз http://stihi.ru/2016/06/06/3689

Искривленная память, изогнутые дерева,
лодка беспомощна, если разбито кормило,
если время — натянутым луком, то радуга-тетива
все века и пространства напрочь соединила,
так пути нас обоих в незаданной точке сошлись,
без предчувствий, в обычной закусочной у дороги —
"пару бургеров и холодное пиво, плиз" —
где Буковски с Сократом ведут, не спеша, диалоги.

Предыдущим вечером я задержался в гостях,
удостоился аудиенции у осколка эпохи:
хромоногий титан, переделкинский патриарх...
Сам не свой, в темноте, на последнем вздохе,
я, блуждая в трех соснах, в колючую чащу залез,
проклиная портвейн, комаров и праматерь Гею,
напролом продирался сквозь сумрачный лес,
выйдя наутро чумазым лешим к хайвэю
прямиком из Москвы в USA — что за причудливый трип? —
закипали мозги, упустив безнадежно вожжи...
Паренек в кафешке, выслушав сбивчивый хрип,
дружелюбно кивнул и назвался: "Вёрджил".
Отряхнув облегченно с кроссовок реальности прах,
мы носились по треку судеб на летучих колёсах,
пламенели в психоделических снах и цветах,
вырывались из лап серобудничного колосса —
от бродвейского глянца, манерных пижонов рож,
к царству вакханок неистовых, как говорил Гораций, —
автостопом на Вудсток — с неба тяжелый дождь
и пурпурный туман в качестве декораций.
Таяли в тучах фантомно постылые дни и дела,
многотиражки, доклады, взносы, высшая школа,
дева, которая безуспешно меня ждала
на проспекте имени Ленинского комсомола,
недописанные шедевры, незащищенный диплом,
патрули, охотящиеся на неформалов.
Налетевшие гарпии громко кричали о том,
что лето любви истекает, что этого мало...

это я или нет до сих пор волоку свой груз,
пару бессмертий спустя, измочаленный, ждущий коды?
Долгий гекзаметр, суровый античный блюз,
годы и мулы, детка, пустынные мулы-годы.
В эпилоге, который я никогда не прочту,
обозначатся нити сюжета и замысел прояснится:
мы проспали момент, когда свиньи сожрали мечту,
но в приснившейся жизни смели все табу и границы.
Черный омут времён, ржавый скрежет гигантской клешни,
где хипня и гебня барахтаются вперемешку...

Вёрджил сбрасывает рюкзак, произносит: "Ну вот, пришли."
И старик Аид отворяет свою ночлежку.

Возникает стойкое ощущение постмодернистского «Одиссея», где герой, наш современник, путешествует не по морям, а по хайвэям и лабиринтам собственной памяти. Это похоже на старую плёнку, на которую записали всё подряд: закусочную у дороги, Переделкино, Вудсток, проспект Ленинского комсомола... И всё это — с одним проводником, Вёрджилом, который здесь не римский классик и тем более не проводник по кругам ада, а такой же запутавшийся попутчик в мире, давно вошедшем с ума.
Если у Данте Ад был наказанием за грехи, то здесь Ад — это диагноз поколения, которое проспало свой шанс и теперь бредёт к «ночлежке Аида», волоча за собой всё несбывшееся. «Ну вот, пришли». Путешествие окончено. Чистилища не будет.

Путь через ад оказывается не искуплением, а констатацией того, что мы уже давно в нём и живём, просто не решались в этом признаться.

_______

Елена Тютина-Уварова Мария http://stihi.ru/2025/09/19/2827

Тревожен город, пахнущий мацой,
но звёзды стали ласковей и гуще.
Ты девочка, ты с ангельском лицом,
ещё не знаешь смерти вездесущей.
 
Отпугивая свечкой полумглу,
её шаги и злые отголоски,
ты, сидя на соломенном полу,
неслышно лепишь куколку из воска.
 
Сыночка лепишь. Сказки наизусть
поёт ему придуманное эхо,
ещё не повернуло время в грусть,
ещё оно полно тепла и смеха.
 
Благая тишина вокруг. Глядишь
на маленькое слепленное тело.
Скажи тебе сейчас, что эту тишь
однажды оборвут остервенело,
 
ты не поверишь горькой ворожбе,
не закричишь от горя и обиды,
не чувствуя, что маетно уже
земле от Вифлеема до Халкиды.
 
Не нужно знать тебе, что будет вой,
что будет боль, и от неё не деться,
пока в ладонях мальчик восковой,
и ты его качаешь, как младенца.

В потенциале каждое материнство — это, в миниатюре, путь Богородицы. Это готовность принять в свои ладони хрупкую жизнь, качать её, оберегать и, в конечном счёте, отпустить навстречу миру, который может оказаться жестоким. И да, мы лепим своих детей по образу и подобию своему, и дети, вырастая, получаются разными — но воск намерения даётся каждому: вера, надежда и любовь.

________

Татьяна Вебер память живёт http://stihi.ru/2016/02/18/6276

А память живёт внутри — то птичкой, то мячиком,
то солнечным зайчиком,
то золотистым карасиком, пойманным на удочку осенью,
портфелями, что под окнами школы бросили,

/«Можно поцеловать тебя в губы?»
Зачем он спрашивал.../

любовной трясучкой... "Нирваной"... гранжевым
бурым пятнышком,  лампами,
с загребущими ярыми лапами,
которые выскабливают до донышка
плоскодонку, пребывающую в душевной коме,
а после — плыви судёнышко...
Плыви и помни.

Об этом стихотворении не буду много говорить. Прочтение вызывает физическое чувство неловкости — будто перелистываешь чужие старые письма, и от них пахнет то конфетами, то умирающими духами, то больничным коридором. Какая-то странная смесь ностальгической нежности и почти тошнотворной тревоги. Чувствуется, как под тонким слоем светлых воспоминаний клокочет тёмное, болезненное, ослеплённое ярым светом тех самых «ламп». В итоге остаётся ощущение хрупкости и незащищённости — будто держишь в руках что-то ценное и ранимое, понимая, что это уже никогда не будет целым.


_______

Лина Маго обожжённые метели болят... http://stihi.ru/2025/10/23/3340

обожжённые метели болят,
и лекарства нет — вот беда,
а прожиточный положен в рублях,
но кому-то начисляют в годах.

получил — верни проценты, дружок,
что имеешь ты — всё взаймы,
и болит, болит метельный ожог
глубоко под ложечкой у зимы.

бледный серп замахом сводит с ума.
косят ниже, он высоко.
снял одёжку — и обувку снимай,
босяку положено босиком.

налетят гурьбой ветра-голыши,
и безногим станет босой.
эй, убогий, а давай-ка спляши,
ты же соль земли, пищевая соль.

растворённый в чёрном зелье кармин
наказное завтра сулит,
мол, подходит время землю кормить
да капусту на зиму засолить.

Такой вот безыскусный круговорот человечьей соли в природе. Жёсткий текст. Райских кущ не то что не выстраивает, но даже не обещает. Образный ряд богат — но и он не украшает, а лишь резкой чертой подводит итоги под главным смыслом.


___________

В конечном счёте, все представленные в моей подборке стихи — попытка понять, как остаться человеком в мире, который часто бывает несправедливым, а порой и невыносимым. Как найти в себе силы творить, любить и просто жить, когда «кажется, что свиньи сожрали мечту». Всё просто: чтобы удержаться на планете, несущейся в неизвестность, нужно продолжать идти. Зачастую сам этот путь — уже победа.

Спасибо поэтам, которые находят слова, когда нам кажется, что сказать уже нечего.


Шорт Ирины Валериной

Дмитрий Мальянц Хоронили клоуна http://stihi.ru/2021/10/15/1753
Александр Спарбер Копатель http://stihi.ru/2013/03/11/8208
Александр Крупинин Всю ночь шёл дождь http://stihi.ru/2025/08/15/4707
Сергей Чернов Даль http://stihi.ru/2021/10/12/2542
Светлана Тимашева Вырок http://stihi.ru/2025/09/15/5478
Геннадий Акимов Античный блюз http://stihi.ru/2016/06/06/3689
Елена Тютина-Уварова Мария http://stihi.ru/2025/09/19/2827
Татьяна Вебер память живёт http://stihi.ru/2016/02/18/6276
Лина Маго обожжённые метели болят... http://stihi.ru/2025/10/23/3340

Ирина Валерина о себе
Поэт и писатель. Умею в нелинейное мышление и самоиронию. Написать могу  практически всё, кроме скучного. В своих книгах люблю миксовать  несовместимые, на первый взгляд, жанры: мистику, социальную фантастику, янг эдалт, магический реализм, мифологическое фэнтези и любовные романы.

Роман «Хрустальные Звёзды» победил в конкурсе «МИФ.Today» от «Эксмо» и был издан в 2019 году. Рассказы и повести публиковались в журналах «Фанданго», «Дальний  Восток», «Фантастическая среда». Стихи неоднократно издавались в  антологиях, а также авторских сборниках, переводились и печатались в  «Havik», «Connecticut River Review» и других аглоязычных журналах. 

Несколько лет входила в состав редакторской группы альманаха «45 параллель». Пять лет в жюри международных поэтических конкурсов прокачали моё долготерпение на максимум, но не отразились на чувстве юмора.

Пишу о странном, волшебном и очень человеческом.