Эрзац юмора

Когда рассвет был вызовом на бой,
Когда закат давал лишь передышку,
А каждый день – изломанной тропой,
Нам жизнь писала горестную книжку,

Нам юмор был желанным светлым кругом,
Но был не блажь, не праздное веселье,
Не просто так - товарищем и близким другом,
А горьких трав спасительным был зельем.

Он был рождён из самой гущи тяжких бед,
Из темноты, где луч искали очень зорко.
Из несуразицы минувших душных лет
Лепилась юмора шикарная подборка.

Был юмор острым, словно лезвие ножа.
Завесу мрака, что навек сердца сковала,
Словами прорывал он, честью дорожа,
И правдой души нежно согревал он.

Прошли лихие времена, сменились вехи.
Пришла наваристая дармовая сытость.
Хлеб мягок стал, и для пустой потехи
Нам подают с изысками избитость.

Искусство стало гладким, без изъяна,
Без острия углов, тревог и боли.
Одни гримасы в зеркале обмана,
Где пошлость - в рационе каждой роли.

И в этой глади, в тишине комфорта
Наш юмор стал убогого покроя.
Он приобрёл окрас дрянного сорта
И мутный вид эстрадного отстоя.

Он деградирует до пошлой фразы,
А зал ревёт, и публике не стыдно
За метастазы нравственной проказы,
Что прогрессируют в эфир ехидно.

И шутки – словно скудный рацион,
Не будят мысли, не тревожат душу.
В них слов фальшивых целый легион
Взрывной волной врывается нам в уши.

Смех как фастфуд - стал ярко бездуховен.
А поколеньям новым вовсе невдомёк:
Внутри он пуст и гладко отшлифован,
Как пластиковый выцветший цветок.

Толпа привыкла к лёгкости пустой,
Не требуя ни капли размышлений,
Чтоб хохот был безудержный, шальной,
Для примитивных, пошлых ощущений.

Так где же тот, из бед рождённый смех,
Что согревал в морозные метели,
Что был один, но сразу же для всех?
Что поднимал с разобранной постели?

Он растворился в сытости безликой,
Остался лишь эрзац, подделка, тень.
Измазал всех он приторной мастикой,
Умело наводя тень на плетень.

Но я храню тот дедовский завет,
Он - как маяк, как истинный стандарт,
Тот горький смех давно минувших лет.
Где в шутке - ум, и мужество, и art.

И верю я, что в грозный час лихих годин,
Душа опять отыщет юмора родник,
Чтобы среди безжизненных заброшенных руин
Вновь оживить для шуток истинный язык.

Язык, что лечит, а не души разлагает,
Что вновь родится, чистый и простой,
Что словно ключ, замки сердец вскрывает,
Наполнив мир звенящей добротой.