Глава 18

Когда в 1938-ом году ставленник всесильного Ежова генерал НКВД Генрих Люшков срочно бежал в Японию, сказал охране, должен встретиться с агентом на границе, поверили, перешёл её с Маньчжурией и исчез, Ежов на следующий день попросился на приём к Иосифу Виссарионовичу, в тоненькой папке у  него лежали два листка, всего два рапорта, один с просьбой «намазать ему лоб зеленкой», пожалуйста расстреляйте, прошу принять в отношении меня высшую меру революционного пролетарского наказания, профукал, за подписью Ежова, Сталин число поставит, второй собственно о случившемся, Люшков знал все, коды и явки, имена агентов от Улан-Батора до Сингапура, диспозицию особой армии Дальневосточного военного округа и шифровки, страшная и невосполнимая потеря, великий генералиссимус в это время находился в кабинете, отдыхая, с удовольствием пил ароматный чай.

— Разрешите? — спросили ежовые рукавицы, небольшого роста питерец давал всем просраться, в первую очередь начиная со своих.

— Заходи, дорогой, — они были друзья, Коба разглядел в Ежове Человека, постоянно выдвигал, начав со строго секретного поручения по сборке компромата по всей стране, там, куда приезжал Ежов, другие «уезжали» или исчезали, пропадали без вести, зря над ним смеялись.

— Исполните меня, товарищ Сталин, — нарком даже не запыхался, — так произошло! — Сталин встал, взял у него из рук папку, внимательно прочитал, потом подвинул Ежову подстаканник.

— Он сейчас там пьёт чай, — улыбнулся в пышные усы самый эффективный менеджер советского государства. — В Японии! Он в Японии? Какой там пьют чай в Японии?

— Зелёный, товарищ Сталин! — вскочил Ежов. — В Японии, так точно!

— Значит, пьёт зелёный, биджо, — Коба по-товарищески кивнул головой Ежову. — Ничего страшного, идите, работайте! Чай возьми с собой! — Нарком на негнущихся ногах вернулся по подземному, выложенному мрамором коридору к себе на Лубянку, восхищённое сердцебиение мешало ему думать, настоящий блатной! Он же не нарочно, не отправлял туда генерала этого, как разрулил, красавчик, а махнуть его всегда успеет, вопрос решаемый, кто понял жизнь, тот не спешит, зачем торопиться, довольный и пьяный от чая как от водки, сокол Сталина Николай провалился в сон, он лежал в каком-то храме в расшитом осами красном кимоно на белой рисовой циновке, его окружали гейши, у одной в руке была лютня, часть волос раскосых гетер была заколота наверху на голове, часть распущена по плечам.

— Если можно, зелёный, девочки… — ласково просил их он, — если! Можно!! Зелёный!!! — Француз рассказывал, когда он был маленьким, Арбат не был пешеходным! Они жили в комнате в коммунальной квартире на первом и этаже и радовались проходящим мимо машинам, делавшим поворот налево с бульваров напротив их окна, не обращая внимания на выхлопные газы, пробок тогда не было, машины были в основном государственные, все государственные, одного цвета, чёрного, американские и немецкие, часто наши «зисы» и «победы», машины Лёня любил, и ему не хотелось поставить на подоконник станковый пулемёт и начать их расстреливать по одной, целясь, естественно, в водителя, хотя было б дело, а себе такую, Москву вне Садового кольца Француз презирал, хотя бы и «Пушкинскую», было весело, Лёня с мамой с теплом провожали важные стальные вагоны на  четырех колёсах, самолеты без крыльев, амулеты грядущего прогресса взглядом, желая таких себе, ехали бы и ехали целый день, и в них ехать бы, потом семья переехала на другой конец прямой кишки самого красивого места центра города в дом напротив церкви налево от магазина «Диета» без лифта и горячей воды, колонка, зато сама квартира была роскошной, кухня много метров, вид в чистый двор, два балкона, на этаже две двери выше двух метров, соседняя квартира напротив казенная, уж не знали, как они это делают, там проживали начальники 5-го отделения милиции, ну, соседство, здесь же Леонид впервые познакомился с ворами законными, а не из подворотни, в 1971-ом году, сам он был 1959-го, вовсю гужбанил с взрослыми дядями на тему пива с водкой, позже женщин, Арбат привлекал самых молодых и красивых, тогда же увлёкся Францией, Парижем, где хотел бы жить и умереть его любимый поэт Владимир Маяковский, если бы не Арбат, лично увидеть этот город, ненавидел советский строй за то, что ему в его положении это было практически невозможно, соответственно стал в душе ярым противником «системы», папу скоро сбило машиной, довольный, перебегал поверху Садовое кольцо со стороны Москвы-реки с двумя сумками продуктов, не посмотрел, от МИДа всегда на бешеной скорости неслись машины, под колёса сразу насмерть, мама ушла к новому мужу года через полтора, жить с сыном ей было незачем, записав две комнаты на свою сестру с супругом в Ялте, супруг начальник местного пароходства, и одну на Лёню, чтобы и прописку сохранить, и бандитам, его друзьям не отдать комнаты, знала, с кем ее сын имеет дело, отняли бы, тетя в Москву почти что не приезжала, таком образом Француз все равно все время жил один, один пацан не бывает, из квартиры сделали элитарную «малину», воры формально давали подростку в месяц 100 рублей, — большие деньги! — на карманы, в остальном ни в чем не нуждался, еда, спиртное и прочее (бабы) из общака, там же легко было хранить нужные опасные и не очень вещи, перечислять не будем, от армии юношу отмазали, кто два года станет их привечать, на Арбате Француз свой, его знали, юный возраст тут был скорее плюс, чем минус, и не только блатные.

«Сначала читаем стихотворение вслух и пытаемся уловить ритм, который не всегда совпадает с ударениями, чаще не совпадает, — грустил Студент, в голову лезли разные фразы и слова ударность последнего икта, безударность клаузулы, запрет на совмещение пиррихия и спондея между словоразделами, амбивалентность, регрессивная акцентная диссимиляция, проблема энбрей, которые учили, — ведь четырехстопный ямб не только «мой дядя самых честных правил», но и «и не переживай об этом», и даже «деоксирибонуклеаза» в теории, не отходя ни шагу прочь средь модных и старинных зал, неясно, что делать, если поймать ритм не удалось! Разбиваем стихотворение на слоги, расставляем ударение? А как поступать с односложными словами? Не журфак, а какой-то институт военных переводчиков! Лихой и тупой, если в строке есть повторяющиеся комбинации ударений по два и более слогов, считаем стопами, группами ударно-безударных слогов в строке, а как быть с тем же Бродским, со сложными размерами его логоэдов, у греков, которых он так любит, стопы почти не повторяются! После анализа всех строк ищем размер согласно наиболее частым комбинациям, а те строки, в которых порядок ударений отличается, учитывать или нет, Сологуб свои размеры сознательно скрывал, типа и ямб это, и амфибрахий, записываем название, а если строки имеют разную длину? Схема падает, а ведь схема должна быть схемой, сверх схемы ничего, на то она и схема, посмотрите на таблицу Менделеева! Сверхсхемных безударных там не бывает. Белеет парус одинокий», должно быть «одИнокий», в ямбе все гласные ударные, но это не так, считать, что сбой ритма допустил поэт, почему, или читатель не сумел поймать ритм, скорее, стиховед «не вписался»! Подход слишком обобщенный, и что делать? Бросить журфак???!!!Возможно… одна схоластика… плюнуть на него, стать смотрящим по всему району, подняться, наладить себе всадников, армию человек в 500 с помощью Барона, заиметь все «от батона до гандона» и всё-таки сделать предложение Татьяне Вячеславовне при всех в учебной части, выходите за меня замуж, на одном колене прошу вашей руки, милый друг-любовник и младший брат?!Звучит! Женщинам нужны молодые мужья, а не старые, противные деды, из которых песок сыплется, исключая, конечно, Дедушку Хасана.»

Причудливо завиваясь, серо-чёрная тьма за окном, ложась в складки, звонкими поэтическим струями падала отвесно вниз, давно наступил вечер, а внизу, Студент не хотел туда смотреть, чуть виднелась пропасть с края той жизни, которой Татьяна Вячеславовна непременно начнёт жить, если выйдет за него замуж после того, как он станет воровским «смотрилой», угодив сразу в подполковники, новый «генерал Дима», но она же хотела этого? Тонкие губы Студента задрожали, и его комнату потряс безумный, веселый хохот, на улице Кастрюля с Головой парковали внедорожник, они приехали, через миг святая троица снова будет вместе. «Ножки у Татьяны узорные, — подумал он, — но выдержат ли они там, где кровью полита земля?» Каждое сомнение — тормозило.

Тане с детства были свойственны своеволие, озорство, иногда доходившее до жестоких шуток перевязать вместе с одноклассницами яички леской для рыбной ловли спящему в подъезде от опьянения мужику-сантехнику, спустив с него трусы, замотать так, отомрут через час-другой, набросав вокруг самодельно распечатанных порнографических открыток, чтобы папочка возбудился, или сказать кому-то из старших классов на дискотеке про незнакомого дядю, он к нам приставал, от удивления испытуемый обычно пропускал первые два удара и ложился, блокировали-уклонялись единицы, опытные бойцы, ну и стянуть кошелёк у кого-то в ресторане, заметив, что «шмель» был оставлен без внимания, полный денег, и в тоже время душевная чуткость без всякой лабуды к чужому горю, с детства чувствовала, когда ее хвалили, было неприятно, лучше пусть ругают, когда порицали, чувствовала духовную связь со всеми, гонимыми и отверженными, даже с этим чудиком, переводчиком из Африки, который привёз в Россию из Танзании СПИД, желая до основания потрясти устои лицемерного общества СССР восьмидесятых, потом в Калмыкии умирали дети, был ещё и донор, она всегда образно видела себя в стороне от всего с деньгами у церкви с нищими, с ворами за решёткой, с грешниками, даже с дезертирами из армии или с фронта, которых провожают улюлюканьем и свистками, порицая, приблизительно так, образ Богородицы, которая спускается в ад, чтобы отстрадать там со всеми за других, для неё был отнюдь не легендой, а ясным светом, в котором находилось ее чистое сердце и возвышенная душа, криминальная декабристка, поэтому вышла замуж за Георгия, а потом  безвозмездно помогала студентам и Студенту, потерял важное, представила ВорАм, помогли найти, совесть у неё не только была, но и мучала прямо с детства, как заведено, а потом она хотела всегда идти и делать все по-своему тоже с детства! Удавалось далеко не всегда, женщины обусловлены, пока они одни, весь мир крутится у их ног, если родила, от ребёнка и семьи куда деться? Встретившись с Петром, поняла,  многие эксплуатировали большие воровские духовные ценности, в ничтожном своём умишке ни разу их не неся, Люди, не доразвившиеся ещё даже до обезьян, и оттого находила в уголовном общении много весьма смешного; с юных лет и на всю жизнь у неё осталась страсть к музыке, рисованию и книгам, стихам, занималась в изостудии при Пушкинском музее, откуда ее выгнали, не хотела «правильно» рисовать, поддавая жару карикатурами в стиле датского художника Херлуфа Бидструпа с морем голых баб и моряков в пенных волнах, занимающихся черт знает, чем, порнография возникала из цветовых пятен, пронизанных завивающимися лучами, нарочито грубое озорство по-мальчишески, ноты так и не узнала, стихи сама не писала, любила слушать особенно Северянина и Гумилева, девочкой верила в марксизм, когда впервые выехала с Георгием в Париж и Швейцарию, перестала, странная теория, сундук с двойным дном и буржуазии, и пролетариату, Маркс ни в чем себе отказывал, вместе с Энгельсом ведя упаднически красивую жизнь, теоретики, лучше «по понятиям», оттуда из-за бугра привезла массу нелегальной «литературы диссидентов», поэзии и прозы издательства «Посев», давала почитать, один раз ее арестовали за активное распитие спиртных напитков на пленэре ночью в центре города, отпустили, вмешался отчим-полковник КГБ, проживающий в двухэтажной квартире на Арбате, несмотря на то, что ее мать развелась с ним именно потому, что он там работал, сейчас Татьяна хотела расти и продвигаться за пределы МГУ, восстановив былую дружбу с Геной, вскоре пришли новости об успешном устранении азербайджанца, на узких губах Барона играла старомодная улыбка, в квартире, которую тот снимал, все осталось нетронутым, нашли паспорт, версии об аресте, переезде в другой город или отъезде домой исключены, «заплыл за поворот» из восточного кокетства в расчете на успех, но не понял течения, преступная жизнь занятие опасное, точки над «i» расставили быстро, у жены Кастрюли в ушах висели серьги из коричневого камня с искорками, синее платье, золотые пуговицы, симпатичная, джигит ринулся за ней, найдя в подъезде не платную любовь, а срамам другое, невозможность, сделав выдох, снова вдохнуть, Татьяна особо не переживала, жизнь любого тождественна сама себе, от неё не сбежишь, понятие «эскапизм» нарочно выдумал Блок, скоро воскреснет Бог, жнец вселенской нивы, ждущий вечеров уборки Своей, и расточатся враги Его, и придёт нерукотворный век золотых колосьев, и будут невинно убиенные спать не долго.

— На проскомидию, — наполненная твёрдой нежностью к православию, Татьяна у свечного ящика в церкви отсчитала святым отцам приличную пачку долларов, кланяясь, довольные служители культа кадили братве навстречу, которая была польщена тем, что из так мило встретили и так любят.

К ним нет возвратного проселка,
Там мрак, изгнание, Нарым.
Не бойся савана и водки,
За ними с лютней серафим!

Таня перекрестилась и, оправив сзади длинную юбку, оглянулась на Студента, который приосанился и стал слушать проповедь о скорбях.

— Не надо избегать их, — говорил дежурный священник, — страстей человеческих, Бог и в них нас всех посещает! Один праведник не имел страстей и горько рыдал, Бог меня забыл… — Таня молча сжала руку Студента. — …как печалился он! — «В старинных зеркалах живет красавиц рой.»

— Ах, как правы евреи, — внезапно сказал Барон, выйдя за ворота и принявшись заводить свою спортивную машину, — плодитесь и размножайтесь, а то нам не оправдаться!

— Верно, верно, — согласилась с ним Таня. — Завернем сюда, — сказал Барон в салоне гоночной «мазды»,  японская «Формула 1» на 360 л.с. заехала в азербайджанский ресторан, расположенный на Сретенском бульваре напротив светло-коричневого дома номер 1 с башенкой с часами, по вечерам музыка, сиди хоть до утра, никто слова. — Угощаю! — В окно постучался дозорным крылом охранник, платная стоянка, Студент высунулся из окна.

— Гуляй отсюда, а, командир? — Принесли приличный бараний шашлык и жирный суп «пти», ароматом не уступающий райским кринам (цветам), есть который можно только с горячим лавашом, заедая раскалённым тестом баранье масло много гуще обычного, глоток ледяной воды, и у вас заворот кишок.

— Сплошной холестерин, — засмеялся Барон. — Принесли этой брашни целое бучило! — К чаю подавали настоящий бортняжный  мёд, пили со вкусом до седьмого пота, ел Студент с аппетитом, ангел, не хватало золотых полос ассиса над головой, модный Танин пиджак из «виссона», тонкого батиста, привлекал дружное внимание официантов, которые о такой могли вряд ли и мечтать.

— Глупыша не хотите? — Принесли слоеный пирог из кислого теста, очень вкусный, лабухи заиграли «Долю», кто-то, голосом похожий на Боку, запел:

— Тише, Люди, ради Бога тише, голуби целуются на крыше… — «Целуются, — подумал Студент, — а времена Паоло и Франчески — прошли! — Франческа с братом мужа читали один текст, и когда его герой, храбрый рыцарь Ланселот начал целоваться с героиней, между прочим женой короля Артура, настолько прониклись этим, что тоже начали целоваться, переполненные этим самым текстом, дальше сами знаете, студенты журфака брали с них пример. — У этих азербайджанцев все как-то не впопад, обдумывать реальность им даже не не зачем, а нечем!» Верх цинзма?

— Раздуваним, — Студент отсчитал Барону за работу, одним насельником и потенциальным насильником Перовского района меньше, другим легче, да, жалок тот, в ком совесть не чиста, а если ее нет, этой совести.

— От души, — весело поблагодарил Студента Барон, снова улыбнулся, гримаса такая, будь ты кисель киселем, и то заулыбаешься, когда мужик тюрьмы не видал, он вроде нерожавшей бабы, проживает жизнь дураком в своей скорлупе-залупе, которую заметно. — У! ох мне эти азера, теплые да сытые с деньгами, когда все благополучно, и трусливые, такие гадкие, когда беда стрясется, с голоду подохнешь на мостовой, палец о палец не ударят даже для земляка, так же и в тюрьме, поехали отсюда! — И тогда, после первой ночи со Студентом, когда они остались у неё с Петей, Таня не засыпала, а огненными, прожигающими словами неумолимо допрашивала саму себя, и, не находя вины, выдумывала ее, выскабливая из мелочей неурядиц с мужем, из ничтожества и надевая себе на шею огромный жернов-камень, вину, которую обычный, рядовой человек не может вынести, тем более женщина, потом было бешенство их поднявшегося греха, сладкое-ненасытное, хороводились весь год.

— Азиза сегодня будет петь? — Аноконозис, вопрос, предлагаемый как будто с целью обсуждения темы, с вами якобы совещаются, за которым на самом деле стоит «домашняя заготовка», заранее приготовленное мнение, в котором необходимо вас убедить: «Нет, потому что она не сможет, у неё мужа Тальков убил!» В отличие от Студента, который весь состоял из квадратов и кубов, жестко отрельефлен и прокачан, минимум жировой прослойки, Барон был в теле, считая, что это хорошо, позволяло ему в случае чего проводить много времени без еды и даже воды, подпитываясь от себя самого, переключаясь на автономное питание, организм мог существовать на собственных ресурсах лишь худея, полезно в лагерях, в которых спортсмены заболевали или умирали первыми, привыкли к хорошему питанию. Было ли авторитетное существование для Гены таким же? Кто знает, однако он хорошо понимал, ситуация Студента трудная, падает с неба пост, портфель, к которому Люди шли годами, слишком молод и потому не бит, вокруг волки, грабители, убивающие в лифтах богатых женщин, — алчный человек ради наживы всегда убьёт! — многие после армии старше на пять лет и более, или после химии, силой не удержишь, что касается азербайджанца, дело было не в автоматах, шоссе Энтузиастов не Тверская, если бы этот мини-лидер Гасан остался жив, пошли разговоры вот в таких заведениях, как этот ресторан, опять нас обходят, своих христиан ставят, а нас — нет, азербайджанская диаспора в столице большая, азербайджанская условно, такой нации или государства не существует, есть талыши, лезгины и прочие, Турция и Иран, 28 бакинских комиссаров за это расстреляли, некоторых слов, такая была причина, некоторых «понятий», которые знал Барон, Студент не знал, тогда не сидел, и что, господин Журден у Мольера тоже говорил прозой, все понимали, финал со Стасом оказался банально прост, когда его привели в учебную часть на телесное наказание инспекторам, ничего не произошло.

— С пидарасами не пьём, — торжественно заявили дамы, чтобы овладеть мужчиной, лучше его сначала напоить, Толик с отвращением дал Стасику по зубам и с выкриком «дебил!!!» повернулся и ушёл, так закончилась «картошка», больше никто никогда из курса о «дебиле» не упоминал, стараясь не касаться его в случайных встречах в коридорах руками, как все гомосексуалисты, Варыханов стал изгоем и отверженным, примкнув к касте «париев», больше о нем упоминания в романе не будет, ибо недостоин, как последний икт без константы в стихотворном «пирожке» в ямбе в слове «хвастаться (нечем)». По дороге Барон рассказал такую историю, делал он это ровным, спокойным голосом, — непокорный профессионал — но детали били под дых… чувственный и сентиментальный, любил только собак и сосны.

— Не смотрите мне в глаза, — просил он всех, — мы не на допросе! — Низкий уровень образования и немотивированная агрессия Цыгана были ему чужды, на какое-то время Движение дало тому мощный сюжет к существованию, потом наступил прерванный полет, Барону, как и Студенту приходилось все время выдумывать что-то самому, хотя в тюрьме Геннадий страдал серьёзно, жертвой не был, сопротивлялся, несмотря на то, что протестное публичное поле в местах лишения сильно ограничено, срок очный, потерял многое, практически все, отброшенный в безнадежное, судьи ликовали.

Всё-таки Барон отбывал сравнительно бескровно, хотя было понятно, на воле этим не ограничится, ощущение свободы длилось недолго, надо возвращать своё, Студент на посту смотрящего для этого годился, такова криминальная жизнь, вроде бы все вместе, а доходы, «получалово» у всех разное, справедливое неравенство кто как, радости в том мире не могут быть законными, общество считает их не заслуженными, идея социальной справедливости не в расчёт, разбогатели, «поднялись» априори не справедливо, ощущение, что вы победили у вас ложно, так и произошло, в нулевых почти везде начался «отжим» преступной собственности, конфискация и продразвёрстка, «крыши» начали алеть и краснеть, коммерция уходить под правоохранительные структуры, вместо «стрелок» решать вопросы в арбитражных судах, стараясь не рисковать, да и старой гвардии поубавилось, сейчас у пацанского направления в стране странный привкус, считая себя мудрыми, все, как один пишут в случае чего в отделениях полиции друг на друга заявления, раньше такого не было, в общем, кто кого «переевреит».

…Один Человек, профессиональный преступник, отбывал у них в колонии за убийство, которое не совершал, дело было на «малине», кто-то кого-то зарезал, какого-то ВорА, и концы, ему в вещи, в чемодан, жил там, подкинули окровавленный нож. Следователи потоптались на имярек пару часов, но тот так ничего им сказать не смог, потому что действительно ничего не знал, спал в это время, тем не менее был осУжден, десять лет строгого режима по неосторожности, братва за воровскую кровь с него не спросила, понимая, что убить законника — совершить такое неблагое! — по определению он не мог,  можно было сказать совершенно чётко, его подставили, следствие зашло в дикий тупик, почти накануне освобождения к ним зашёл настоящий убийца, зона была в шоке, узнала как-что-чего, потом второй стал готовить побег, первый ничего ему не предъявлял, становиться «повторником» за «мокрое» не хотел, если бы убил публично, «спросил» с него, ничего бы ему не было, молча насвистывал, второй клялся, нож положил в его вещи не нарочно, не знал, кто он, может быть, он, готовящийся подкоп первый видел, не сообщил никому, второй-убийца заметил.

— А ты меня выдай, — он свернул свои змеиные губы в трубочку.

— Я тебя не выдаю не потому, что простил, — спокойно ответил друг Барона, — Бог простит, потому, что верю в Него, общаюсь с Ним, выдавать тебя Бог мне не говорил! — Первый был профессионал и главной проблемы непрофессионалов самоутверждаться у него не было, у профессионала всегда есть удовольствие от занятия своим делом, любого вора судят не за то, что он что-то натворил, главным образом за то, что у него есть способность грамотно это делать и получать от этого удовольствие, общество боится, профессионалы редко бывают лояльными, вы что, не видите разницы между нами или вами, почему, видим, мы вам нужны, вы нам нет! Первый работал по квартирам, второй рекетир-пыточник, погоняло Сатана, пафосный и забавный в своём самоупоении преступный злодей, первый любил Барона: всегда весел и циничен, молодой ковбой, которому черт не брат с интонациями пожившего циника, хотя молодой, весёлый бандит, что способствует в тюрьме обстановке взаимного доверия, второй его ненавидел, завершилось все тем, что второго поймали «при попытке», написал явку с повинной, сам себя «им» выдал.

— В чем мораль? — под впечатлением спросила Таня.

— Жить надо полной жизнью! — Барон вышел на повороте в Люберцы пройтись до дома пешком, оказавшись там, где город прекращался, лишь пивная для категорий с низкими социальной ответственностью и доходами, в которой приучали бессемейных детей к воровскому труду и пользе.

— Одинаково правы и муж Анны Карениной, и она сама, жить хотела, — согласился с рассказом Гены Студент, Таня обняла его за шею, с наслаждением они предались забвению своего несчастья, перестав мучаться сердцами, окружённые каменными костями высотных шпилей центра столицы, потом заснула у Студента на плече, женщины тоже спят, погрузившись в покой, в котором было и прощение своего прожитого горя с мужем, и новый день, ее семейная жизнь для неё самой загадкой не была, все живет и терпит, все сознавая. «Забудутся ссоры, отъезды, письма, — засыпая, думала она. — Мы умрем, и останется тоска людей по еле чувствуемому следу какой-то волны, ушедшей из наших снов и усталости. По следу того, что когда-то называлось «нами», зачем обижаться на жизнь, на тебя, на себя, когда все равно уйдем рано или поздно одной волной, каждый будет и на месте провожающего и на месте провожаемого, когда не снега и не рельсы жизни, а музыка и стихи смерти будут мерить пространство между нашими могилами!»

С Наташей она поссорилась, принесла ей кассету, пять серий фильма «Вариант Омега», счастливые Люди те, которые могут прямо двигаться, вариант Олега, шутил Ясен Николаевич, Ставропольская достала, болела за фашистов, а ведь снял его грек-подпольщик, в режиссёр, в 1948-ом году угнал самолёт, и вообще лучше бы шефа гемиатрофия играл Мюллер, метафора… Силлабический тринадцатисложник очень сильно хореизировался в русской силлабической традиции, что была литота, это наводило грусть на Студента.

Меган с удовольствием слушала неолитический английский Арсена, по-английски он всегда говорил длинно, потому что ограниченный словарный запас всегда означает, что на то, чтобы что-то сказать, уходит больше времени. Гениальный математик современности Дуглас Хофтштадтер описал творческую креативность как набор шкал параметров, которые можно применить к любой ситуации, гений тот, к открутит ручку , которую никто другой не заметил, как бы ни понтил, изменяя параметры «Ромео и Джульетты» не в «Вестсайдскую историю», а, например, в «Ассу», что-то настолько фундаментальное, что никто не думал, что это можно, в грузинском белом пятистопом ямбе по традиции свободно чередуются женские и мужские окончания, фразы, располагаясь по стро­кам, обычно стремятся заканчиваться на мужских, по­ тому что после них пауза в произношении бывает дольше, говоря с бандой дома Дитрихов, Арсеном предпочитался мужской стиль общения.

Конец восемнадцатой главы

Конец второй части
6 декабря 2025