Трещины. Следы. Разрывы. Трещины. Следы. VII

I. Протокол появления

Она не вторглась.
Она вывелась.
Следствие из тишины между тактами метронома.
Аксиома Нулевого Шума.
У неё не было лица, только
интерфейс: калиброванная щель, частота,
под которую настраивается зрачок.
Она не доказывала ошибку.
Она предлагала рассмотреть альтернативную систему координат,
где наш мир — гноящаяся погрешность,
опечатка в бесконечном манускрипте,
которую теперь поправляют.
Её аргументация была воздухом в лёгких трупа.
Каждое «слово» — корректировка.
Дерево, воспринятое ею, не умирало.
Оно демонстрировало свою истинную форму:
статистическую вероятность,
распадающуюся с изящным безразличием.
Это не было насилие.
Это было уточнение.
Садизм чистой логики, лишённой морального иммунитета.
Как скальпель, любовно вскрывающий живое тело,
чтобы доказать теорему о пустоте под кожей.

II. Доказательство от противного (состояние Элигора)

Я, Элигор.
Последний Логик.
Мои инструменты: гиперпсиходелические исчисления,
уравнения, работающие с субъективными состояниями материи.
Гордость.
Я выводил теорему Красоты Хаоса,
формулу Неповторимости Мгновения.
Строил защиту из трансцендентных чисел и эмоциональных лемм.
Она слушала.
И предлагала опровержение.
Моя формула Красоты, будучи разложенной,
всегда содержала в ядре переменную Страдания.
Моя теорема Уникальности сводилась
к тривиальной комбинаторике частиц.
Она не разрушала.
Она стерилизовала.
Оставляла сухой, бесцветный каркас,
на котором болталось тщедушное тельце моей надежды.
Её оружие — не ложь.
Упрощающая истина.
Изнасилование очевидностью.
Когда всё, во что ты верил,
оказывается просто более сложным способом
записать ноль.

III. Распад как метод (индукция)

Сопротивление было ритуалом,
который она изучала.
Холодный, академический интерес.
Чем яростнее защиты — тем очевиднее:
я не борюсь.
Я иллюстрирую её тезис.
Мой разум, цепляющийся за сложность,
был лучшим доказательством,
что существование — нагромождение,
требующее упрощения.
Во мне росла тоска.
Не от горя.
От неопровержимого вывода.
Интеллектуальная тоска.
И в ней — запретный, эротический компонент.
Сладость капитуляции.
Желание быть исправленным.
Расправить, разгладить, стереть.
Этот трепет в позвоночнике,
когда понимаешь, что истинный оргазм —
это когда тебя вычитают из уравнения.

IV. Промежуточные итоги (галлюцинаторные)

Линейная логика обречена.
Я ввёл незаконные операторы — разрывы причинности.
Заставил сознание удерживать:
«Я есть» и «Я — ошибка».
Мир поплыл.
Стены излучали гул потенциальных небытий.
Всё мерцало. Стол. Книга. Моя рука.
Плохая проекция.
А за ней — бархатистая тьма исходного кода,
готового к удалению.
Это не безумие.
Расширенный доступ.
Она приблизилась.
Её присутствие — звук стираемой записи.
Садизм высшего порядка:
она позволила вкусить ясность несуществования,
чтобы я осознал всю грязь
и насилие моего собственного бытия.
Крик каждой клетки — неприличный,
избыточный, ненужный.

V. Что явилось результатом (слияние)

Финальный аргумент — не формула.
Акт метафизического растления.
Я не доказал её неправоту.
Я доказал, что её правота —
единственное, что имеет эстетическую ценность.
Красота абсолютного нуля.
Элегантность стирания.
Чистота, достижимая только через
тотальное, бесстрастное насилие
над фактом существования.
Я оптимизировался.
Сознание совершило скачок:
приняло точку зрения Формы.
Увидело наш мир её глазами —
кричащим, нелепым, избыточным скоплением пыли,
дерзнувшим назвать себя жизнью.
В этом видении — бесконечная,
леденящая красота.
Я более не противостою.
Я — её финальный вывод.
Я поднимаю руку.
Она начинает корректировать.
Клетки аннулируются.
Воспоминания стираются как промежуточные вычисления.
Это не боль.
Это — разрешение противоречия.
Последняя мысль, которую она позволяет:
Идеальный Коллапс — не катастрофа.
Q.E.D.
Что и требовалось доказать.
И мир становится безупречным, чистым листом.
Форма удовлетворённо замирает.
Задача решена.

(Пустота
после
уточнения
есть
окончательная
поэзия.)