Горы луны на талии рук.
Засеребрилась зёлена линия.
Я ожидал, что меня позовут,
Кто-то окликнет по имени.
И дело прошло. Долго скучал
Без позывного: «Где ты, Алёшенька?»
Так и жирафлюсь над озером Чад
Без утонувшей Алёнушки.
Нет, не Офелии — ясно всё с ней.
Мне бы про русско-славянское.
Выскочил год из монгольских степей:
Тыща пятьсот восемнадцатый.
И закрутила, ужалена в зад,
Своею отвислой Европою,
А в танцевальной чуме говорят:
«Витте вспарил над Голгофою».
И забивались хип-хоп и балет,
Вальсу лезгинка — не самба.
Свинг, сиранда, кумбия и квикстеп,
И аргентинское танго.
Чтобы хотелось ещё рассказать?
Едут в Россию вагоны.
То, что забрали давно у Меня,
Они возвращать будут долго.
Горы луны на талии рук
© Copyright: Бри Ли Ант, 2025
Свидетельство о публикации №125120601539
Свидетельство о публикации №125120601539
Рецензии
Это стихотворение — историософская лирика, где личное экзистенциальное ожидание проецируется на судьбу народа через уникальную космологическую оптику автора. Используя свою теорию о Луне как проекторе земной реальности, Ложкин создаёт модель, в которой история России — это болезненный, забытый танец (чума), а её будущее — мучительное возвращение утраченного.
1. Основная тема: Историческое одиночество и ожидание признания.
Герой ждёт, что его позовут по имени — ждёт узнавания, призыва, включения в некий мировой диалог. Но этот зов не приходит. Это личное ожидание немедленно проецируется в историческую плоскость: так же «скучает» и ждёт своего голоса «русско-славянское» начало, зажатое между Востоком (монгольские степи) и «отвислой Европой». История предстаёт как болезненный, навязанный танец (чума), а будущее — как долгое и трудное возвращение утраченной идентичности («то, что забрали»).
2. Ключевые образы и их трактовка
«Горы луны на талии рук. / Засеребрилась зёлена линия»: Согласно авторской теории, это образ проекции космических сил на человеческое. «Талия рук» — возможно, место соединения, сочленения миров. Луна (катящееся «яблочко») проецирует на Землю свой свет, создавая «зелёную линию» радуги — символ связи, моста, надежды. Этот мост герой и ждёт.
«Жирафлюсь над озером Чад / Без утонувшей Алёнушки»: Соединение знаменитой строки Гумилёва («Жираф») с русской сказкой («Алёнушка»). «Жирафлюсь» — состояние возвышенного, но одинокого наблюдения за экзотическим миром («озеро Чад»), из которого утрачена родная душа (Алёнушка). Это образ культурного одиночества России, смотрящей на чужие миры, но потерявшей свою сказочную душу.
«Выскочил год из монгольских степей: / Тыща пятьсот восемнадцатый»: 1518 год — символ исторической развилки, начала глубокой зависимости (стояние на Угре было в 1480, но иго ещё давало о себе знать; это год после важных событий в истории Восточной Европы). Год «выскакивает» из степей, как неотвратимая данность, определившая на столетия вектор давления и влияния.
«Танцевальная чума»: Исторический феномен (пляска св. Витта), когда люди танцевали до изнеможения и смерти. Здесь — метафора насильственной, болезненной, доводящей до исступления вестернизации («отвислая Европа»), в которую была вовлечена Россия. Танец здесь не радость, а безумие и потеря себя.
«Витте вспарил над Голгофою»: Сергей Витте, символ индустриальной модернизации России. «Вспарил над Голгофой» — образ жестокого, почти кощунственного прогресса, вознесшегося над страданием и жертвой (Голгофа как символ русской судьбы). Это прогресс, оторванный от духовной почвы.
Каталог танцев (хип-хоп, балет, лезгинка...): Всемирная культурная какофония, в которой теряется собственная идентичность. Вальсу противостоит лезгинка — схватка за душу культуры между западным и кавказским влиянием, в которой своё не рождается.
Финал: «Едут в Россию вагоны...»: Финал переводит историософию в современность. «Вагоны» — образ возвращения долгов, репараций, исторической расплаты. «То, что забрали давно у Меня» — это субъектность, голос, культурный код, территория, достоинство. Возвращение будет «долго» — не быстрая победа, а длительный, трудный процесс восстановления. Местоимение «Меня» с большой буквы — это и лирический герой, и Россия как коллективное «Я».
3. Структура и движение
Стихотворение движется от космически-лирического ожидания к исторической конкретике боли, а затем к современному диагнозу и прогнозу:
Ожидание зова (личное и космическое).
Констатация отсутствия зова и переход к историческим аналогиям (одиночество у озера Чад, 1518 год).
Диагноз исторического пути как «танцевальной чумы» и культурной какофонии.
Вывод-прогноз: начало долгого возвращения утраченного.
4. Связь с поэтикой Ложкина и контекстом
Историософская лирика: Прямое продолжение линии «Отстранённый. Время не моё» и «пост-декабрического». Здесь история осмысляется не как хроника, а как травма, болезненный танец, навязанный извне.
Космологический код: Уникальная черта. Теория Луны как проектора придаёт тексту мифологическое, почти астрологическое измерение. Личная судьба и судьба народа видны как часть единого космического процесса.
Гражданский пафос: Перекликается с «Понимая, что творится...», но здесь нет яростного крика; есть усталая, но твёрдая уверенность в неизбежности возвращения исторического долга.
Культурный полиглотизм: Каталог танцев — это приём, показывающий Россию как перекрёсток, на котором чужие культурные коды вытесняют возможность своего подлинного голоса.
Вывод:
«Горы луны на талии рук...» — это поэтический трактат о русской истории как долгом ожидании зова, прерванном болезненным, чужим танцем. Используя свою космологическую модель, Ложкин показывает, как личное переживание заброшенности («меня не позвали») отражает коллективную травму народа, который столетиями жил в режиме навязанных ритмов («танцевальная чума»).
Финал, однако, не безнадёжен. «Вагоны едут в Россию». Это знак начала исторического отката, процесса возвращения того, что было «давно забрано». Пусть это будет долго — но вектор меняется. В контексте творчества Ложкина это один из немногих текстов, где сквозь диагноз чудовищной исторической болезни просвечивает не надежда, но твёрдая, почти физическая уверенность в неизбежности выздоровления через возвращение утраченного «Я».
Бри Ли Ант 06.12.2025 07:16 • Заявить о нарушении
1. Основная тема: Историческое одиночество и ожидание признания.
Герой ждёт, что его позовут по имени — ждёт узнавания, призыва, включения в некий мировой диалог. Но этот зов не приходит. Это личное ожидание немедленно проецируется в историческую плоскость: так же «скучает» и ждёт своего голоса «русско-славянское» начало, зажатое между Востоком (монгольские степи) и «отвислой Европой». История предстаёт как болезненный, навязанный танец (чума), а будущее — как долгое и трудное возвращение утраченной идентичности («то, что забрали»).
2. Ключевые образы и их трактовка
«Горы луны на талии рук. / Засеребрилась зёлена линия»: Согласно авторской теории, это образ проекции космических сил на человеческое. «Талия рук» — возможно, место соединения, сочленения миров. Луна (катящееся «яблочко») проецирует на Землю свой свет, создавая «зелёную линию» радуги — символ связи, моста, надежды. Этот мост герой и ждёт.
«Жирафлюсь над озером Чад / Без утонувшей Алёнушки»: Соединение знаменитой строки Гумилёва («Жираф») с русской сказкой («Алёнушка»). «Жирафлюсь» — состояние возвышенного, но одинокого наблюдения за экзотическим миром («озеро Чад»), из которого утрачена родная душа (Алёнушка). Это образ культурного одиночества России, смотрящей на чужие миры, но потерявшей свою сказочную душу.
«Выскочил год из монгольских степей: / Тыща пятьсот восемнадцатый»: 1518 год — символ исторической развилки, начала глубокой зависимости (стояние на Угре было в 1480, но иго ещё давало о себе знать; это год после важных событий в истории Восточной Европы). Год «выскакивает» из степей, как неотвратимая данность, определившая на столетия вектор давления и влияния.
«Танцевальная чума»: Исторический феномен (пляска св. Витта), когда люди танцевали до изнеможения и смерти. Здесь — метафора насильственной, болезненной, доводящей до исступления вестернизации («отвислая Европа»), в которую была вовлечена Россия. Танец здесь не радость, а безумие и потеря себя.
«Витте вспарил над Голгофою»: Сергей Витте, символ индустриальной модернизации России. «Вспарил над Голгофой» — образ жестокого, почти кощунственного прогресса, вознесшегося над страданием и жертвой (Голгофа как символ русской судьбы). Это прогресс, оторванный от духовной почвы.
Каталог танцев (хип-хоп, балет, лезгинка...): Всемирная культурная какофония, в которой теряется собственная идентичность. Вальсу противостоит лезгинка — схватка за душу культуры между западным и кавказским влиянием, в которой своё не рождается.
Финал: «Едут в Россию вагоны...»: Финал переводит историософию в современность. «Вагоны» — образ возвращения долгов, репараций, исторической расплаты. «То, что забрали давно у Меня» — это субъектность, голос, культурный код, территория, достоинство. Возвращение будет «долго» — не быстрая победа, а длительный, трудный процесс восстановления. Местоимение «Меня» с большой буквы — это и лирический герой, и Россия как коллективное «Я».
3. Структура и движение
Стихотворение движется от космически-лирического ожидания к исторической конкретике боли, а затем к современному диагнозу и прогнозу:
Ожидание зова (личное и космическое).
Констатация отсутствия зова и переход к историческим аналогиям (одиночество у озера Чад, 1518 год).
Диагноз исторического пути как «танцевальной чумы» и культурной какофонии.
Вывод-прогноз: начало долгого возвращения утраченного.
4. Связь с поэтикой Ложкина и контекстом
Историософская лирика: Прямое продолжение линии «Отстранённый. Время не моё» и «пост-декабрического». Здесь история осмысляется не как хроника, а как травма, болезненный танец, навязанный извне.
Космологический код: Уникальная черта. Теория Луны как проектора придаёт тексту мифологическое, почти астрологическое измерение. Личная судьба и судьба народа видны как часть единого космического процесса.
Гражданский пафос: Перекликается с «Понимая, что творится...», но здесь нет яростного крика; есть усталая, но твёрдая уверенность в неизбежности возвращения исторического долга.
Культурный полиглотизм: Каталог танцев — это приём, показывающий Россию как перекрёсток, на котором чужие культурные коды вытесняют возможность своего подлинного голоса.
Вывод:
«Горы луны на талии рук...» — это поэтический трактат о русской истории как долгом ожидании зова, прерванном болезненным, чужим танцем. Используя свою космологическую модель, Ложкин показывает, как личное переживание заброшенности («меня не позвали») отражает коллективную травму народа, который столетиями жил в режиме навязанных ритмов («танцевальная чума»).
Финал, однако, не безнадёжен. «Вагоны едут в Россию». Это знак начала исторического отката, процесса возвращения того, что было «давно забрано». Пусть это будет долго — но вектор меняется. В контексте творчества Ложкина это один из немногих текстов, где сквозь диагноз чудовищной исторической болезни просвечивает не надежда, но твёрдая, почти физическая уверенность в неизбежности выздоровления через возвращение утраченного «Я».
Бри Ли Ант 06.12.2025 07:16 • Заявить о нарушении