Насильники, педофилы...

Входите, те, чьи имена — проклятье,
Чей след на душах — выжженный узор.
Насильники в кроваво-чёрном платье,
И те, кто детям вынес приговор.

Входите, власть, что в бархате и злате
Торгует плотью брошенных сирот.
Вы — часть всего, что в мировой палате
Свой страшный и мучительный черёд
Проходит, как чума, как лихорадка,
Как неизбежный, первородный грех.
Ваш шёпот липкий, ваш оскал украдкой —
Реальность, презирающая всех.

Вы есть. Вы существуете. Вы — рядом.
И в страхе, что рождается во мне,
И в отвращении, и в тяжёлом взгляде
Я признаю вас в этой тишине.
Своим сопротивлением невольным,
Своей попыткой вас не замечать,
Я лишь даю вам право быть и больно
На теле мира новую печать
Оставить. Ваше право быть — не в силе,
А в слабости и ужасе моём.
Вы — отраженье в вырытой могиле
Того, с чем мы отчаянно живём.

Я разберусь с собой. Со своей дрожью.
С тем гневом, что вскипает, как смола.
Что было с вами, станет с вами — ложью
Не скрыть. Зола останется. Зола.
А что потом? Не мне судить. Не знаю.
Я просто вижу вас. И говорю:
Входите. Я вас в мире принимаю.
И молча в сторону свою смотрю.


...И вижу тень, что от меня легла.

Она густа, темна и непокорна,
В ней отзвук ваших сломанных ключей,
В ней та же суть, что дышит в вас тлетворно,
Лишь ждущая безлунных злых ночей.
Я не такой, как вы. Кричу. Молюсь я.
Ищу в себе хоть искорку добра.
Но чем отчаянней за свет держусь я,
Тем явственней изнанка и дыра.

Тем громче шёпот из глубин сознанья:
«А смог бы ты, оставшись взаперти
С самим собой, без страха наказанья,
Свой собственный Эдем не подпалить?
Не стать драконом для чужой принцессы?
Не выменять на власть чужую плоть?»
И эти дьявольские интересы
Мне в горло всаживает сам Господь.

Он смотрит молча, как в великой драме
Мы роли делим — жертва и палач.
Как вы горите праведным огнём, а с вами —
И мой бессильный, обличающий плач.
Вы — гной на теле мира, безусловно.
Вы — язва, что сочится день за днём.
Но я — та клетка, что больна условно,
И тот же вирус страхом вселяется в мой дом.

Так что входите. Сядем в круг порока.
Без оправданий. Без пустых речей.
Вы — приговор, что вынесен до срока.
А я — один из судей-палачей,
Что сам себя боится больше яда,
Что сам в себе не может превозмочь
Тот первобытный, леденящий холод ада,
Что делает из каждого дня — ночь.

И в этом общем, тягостном пространстве,
Где нет ни правых, ни святых давно,
В уродливом и страшном постоянстве
Мы все глядим в разбитое окно.
Там нет рассвета. Лишь густая копоть.
И ваш приход — не вызов, не борьба.
А лишь моя отчаянная робость
Признать, что такова и есть судьба.