Моя дорогая Рега сборка

«Моя дорогая Рега…»

( О страстной любви Давида Бен-Гуриона)

1

Он величайший был политик,
Создал еврейскую страну,
Бен-Гурион, как нужный «винтик»,
Себе поставил цель одну.

И он добился своей цели,
Он первым стал в стране Премьер,
Тем самым доказал на деле,
Что можно брать с него пример.

О нём всё время так и пишут,
Что он – политикой живёт,
И в этом плане, как бы «лижут»,
Что остальная жизнь – не в счёт.

Давид, как многие мужчины,
Естественно имел жену,
Но в ней заложены «все мины»,
Что подрывают всю судьбу.

Она – взбалмошна и капризна,
Но всё равно ему верна;
Разлуки частые – та призма,
Терпеть она всю жизнь должна.

Тому есть также подтвержденье,
Уже и в наши времена,
Старик терпел к ней уваженье;
Мужчине ж  женщина нужна.

Ведь он же одержим идеей,
Её же надо воплотить,
Он по Европе в этих целях,
Всё чаще должен колесить.

В том связка писем – подтвержденье,
Попавшая в аукцион,
Не вызвавшая возраженье,
Что был мужик, Бен-Гурион.

К студентке молодой, Регине,
Клапгольц – фамилия её,
На ней он «подорвался мине,
Испил заветное зельё».

Ничто ему не было чуждо,
Помимо Поли, как жены,
Ему и женщин было нужно,
Тем боле – юные они.

Конечно, все об этом знали,
Но слишком уважаем слыл,
Об этом просто не писали,
Он, как герой по жизни плыл.

2

Писал подруге отовсюду,
Где вынужден в то время быть,
Афин, Берлина: «Скоро буду,
Хочу я без тебя хоть выть»!

Об этом так красноречиво,
Все пожелтевшие листы,
Настолько говорят правдиво
О личной жизни, как «мосты».

Листы бумаги с штемпелями
Гостиниц европейских стран;
Бывало он между часами
Различных совещаний зван.

Был зван всем сердцем и душою,
Лишь телеграмму отстучать,
Пленён девицей молодою,
Чтоб только о себе дать знать.

Не только даже километры
Их разделяли в эти дни,
Но и «годов приличных ветры»:
Разнились в двадцать лет они.

Уже в то время он был назван
Для окруженья Стариком,
Организатором прекрасным,
Непримиримым вожаком.

В делах, в решеньях слыл жестоким,
Почти диктаторская власть,
Но ум и воля столь глубоки,
Любую разбивал напасть.
В конечном счёте, он – создатель
Еврейской, собственной страны,
Но в письмах Дэвид, как старатель,
Он нежен для мужской весны.

Все вместе собранные письма,
Как исторический роман,
Как жизнь свою чрез эту призму,
Сейчас он преподносит нам.

Он нам до сих пор неизвестный,
На личность проливает свет,
Мужчина жизни интересной,
Его вторые сорок лет.

Регина родилася в Польше,
Но революция в Октябре,
Семью погнала уже дальше,
Где всё спокойно «во дворе».

Такою оказалась Вена,
В ней Рега и её сестра,
Заложниками стали плена,
Их сионистского нутра.

Тогда идеи сионизма
В Европе набирали мощь,
Как и идеи коммунизма,
И было в том кому помочь.

Как члены юного движенья,
Узнав, что в Цюрихе – Конгресс,
Прониклись чувственным решеньем;
И – небывалый интерес.

Они направились в Швейцарию,
С восторгом зрителями стать,
Вот там «и спели свою арию»,
Себя влюблёнными назвать.

Там состоялось их знакомство,
Которое переросло в роман,
Но сразу были неудобства,
В лице её «душевных ран».

Домой вернувшися с восторгом,
От Конгресса, от всего,
Не мучилась с собою торгом,
Уже влюбилась и в него.

Связаться ли была попытка
В теченье следующих лет.
Три года длилась её пытка,
Но не был послан ей привет.

Тогда она решилась первой
Послать письмо и пригласить,
Как делу общему их верной,
Её здесь в Вене посетить.

Он принял предложенье Реги,
Настал сближения момент,
«Купаться им в любовной неге»,
Не нужен лишний сантимент.

С тех пор и возникают письма
И телеграммы заодно,
Те самые, где в них, как в призме,
Слова и смысл трубят одно.

В любовь, в неугасимый пламень,
Что светит счастьем много лет,
Душа не оказалась камень,
Дополнила его портрет.

«Смириться трудно мне с тем фактом,
Что я – в  Европе много раз,
Но каждый раз другим я трактом,
Минуя, Рега, дом я ваш.

Ах, как хочу с тобой быть вместе,
Ах, как же ты мне дорога,
В одном с тобою, Рега, месте,
Жить хорошо, коль ты б могла.

Как знать мне было бы приятно,
Что рядом девочка живёт,
Меж нами всё уже понятно,
Она тебя всё время ждёт.

Чудесно было б окунуться
В твою желанную «среду»,
С тобой любовью захлебнуться,
Когда домой к тебе приду.

Мне сознавать всегда приятно,
Что после яростных трудов,
Где в спорах многим непонятно,
И наломать лишь могут дров.

Спокойно отдохнуть с любимой,
Забыть на время обо всём,
С тобою жизнью мне щадимой,
Конечно же, лишь нам вдвоём».
 
3

Как раз на этот же период
Пришёлся напряжённый труд,
Когда уже был ясен вывод:
Созданья партии – «маршрут».

Маршрут иль путь её созданья,
Рабочей партии «МАПАЙ»,
Себя подвергнул истязанью,
Напряженьем – через край.

Глава Еврейского агенства,
Он – лидер партии страны,
Он добивается единства,
Включившись в стадию борьбы.

Его врагом был Жаботинский,
В путях создания страны,
Отмёл, как ревизионистский,
Негодный в целом для борьбы.

Всё чаще едет он в Европу,
Туда зовёт и новый чин,
На новую вступает тро;пу,
Он в руководстве – господин.

Он шлёт ей письма из Варшавы.
И Прага, Лондон, Цюрих, Берн,
Его «военные заставы»,
Ему мешает «местный дёрн».

«По горло занят я газетой,
Она, как неприступный порт,
Она, как «песнь ещё не спета», 
Её назвали мы «Дас Ворт».

Сегодня провели собранье,
На нём дан яростный ответ,
Призывам к бойне поддержанью,
Пролитью крови дали – нет.

Собрание прошло успешно,
На нём – две тыщи человек,
На нём мне было очень лестно,
Услышать мнение всех тех;

Кто против ревизионизма,
Ему объявлена война,
Он – разновидность бандитизма,
И в нашем деле столь вредна».

Но, в то же время, беспокойством
Охвачен за её судьбу,
За полным жизни обустройством
И за дальнейшую борьбу.

В Германии, в связи с приходом
Нацистской власти по стране,
Евреям, просто, как народу,
Предложено всем жить извне.

«По всей Европе жить опасно,
Всем сердцем рвусь скорей к тебе,
Тебе должно быть это ясно,
Погряз в партийной я борьбе.

Никак не удаётся в Вену,
Живу в тревоге и в любви,
С досады лезть мне хоть на стену,
У бога ль выпросить мольбы?

Ты сможешь завершить учёбу?
Фашизм и в Австрию придёт,
Евреям «дарит» свою злобу,
Потом он всех нас перебьёт.

Как было бы для нас чудесно,
Тебя мне видеть на земле,
Живут евреи повсеместно,
Без страха, вместе и в «тепле».

Подобных писем очень много,
В них даже просьбы есть его,
Для адресата дорогого,
С заботой даже от чего.

Он просит выслать ему книгу,
Где прославляется нацизм,
Чтобы «понять о нём интригу»
И национал-социализм.

«Похоже Австрия на грани,
В ней скоро грянет «новый строй»,
Она придатком скоро станет,
Езжай-ка, Рега, к нам, Домой».

В другом письме он просит встречи:
«Прошу найти пансионат,
Чтоб наши были день и вечер,
Чтоб нам забыть весь этот ад».

Недели две мы будем вместе,
Давно хочу тебе сказать:
Давно в моём ты сердце месте,
Тебе хочу я доказать.

Но береги ты эту тайну,
Никто не должен это знать,
Всё для меня столь важно, крайне,
Чтоб не могли меня поймать».

4

Роман закончился внезапно;
И в тридцать пятом ей году,
Диплом врача, вполне понятно,
За всю успешную страду;

Вручают, как специалисту;
Раздумья были не долги;,
Она «привет даёт фашисту»,
Скорее унеся «мозги».

К нему стремится в Палестину,
Как он того всегда хотел;
Его там встретив половину,
Но пыл её не охладел.

Он был в то время за границей,
Полина ей открыла дверь,
Знакомство вдруг с его «Царицей»,
Она могла быть им, как дщерь.

Но Поля знала о романе,
Не стала поднимать скандал,
Она смирилась с этим в тайне,
Чтоб только он не пострадал.

Их разговор за чашкой чая
Известен только им двоим,
Но Поля Регу привечая,
Прощает Реге их интим.

Они простились, как подруги,
Ей фото Поля дарит вслед,
Где он и Поля, как супруги,
У моря Мёртвого – портрет.

И надпись дарственная – чётка,
Стоит на фото (9.7.35.), как печать,
«Регине от Полины» -- строчка,
Наверно, чтобы не скучать.

Возможно, больше не общались,
Возможно, не было и встреч,
Возможно, они жизни «сдались»,
Об этом не «гуляла» речь.

Последнее письмо Давида,
Из выставленных на торги,
В нём чётко даже дата (1938) видна,
Что продолжать роман могли.

В нём предлагает он Регине
На встречу в Цюрих «прикатить»,
Он верен был своей богине,
Не мог интим с ней прекратить.

Но вот «взорвался» мир событьем,
Прошло ещё с десяток лет,
И мир пополнился открытьем:
Страна «явилась» вновь на свет.

Он первым объявил об этом,
Он Декларацию зачитал,
Израиль не обласкан светом,
Но его Старик создал.

В последующи(е) четверть века
Премьер-министром был страны,
Он чин Большого человека
Вобрал в себя со стороны.

С трудом жила страна все годы.
Не признавал арабский мир,
Тяжёлые ей стали роды,
Но Гурион был в ней кумир.

Неумолимо катит время,
Прошло ещё с десяток лет,
И он почил, снеся всё бремя,
Но не пропал авторитет.

5

А как Клапгольц, его Регина?
Поняв, что жизнь с ним не связать,
Пока не «засосала тина»,
Решила мужа подыскать.

За Авраама Диаманта
Она уж замужем давно,
Ни в ком не занимать таланта,
Она же врач там заодно.

Сто лет отпущено ей богом;
До самой смерти всё храня,
Любовь, наполненную соком,
Гордилась в тайне им не зря.

В какой-то мере сопричастна
К созданию своей страны,
Даря вождю частицу счастья,
По ходу всей его борьбы.

Она всё бережно хранила,
И письма, фото, пару книг,
Как знак – она его любила,
Хотя и длилось это – «миг».

А может жизнь светилась счастьем,
А может вовсе и не миг,
Она ж была, как его частью,
Он с нею всех вершин достиг.

Цена комплекта документов,
На старте, так под тысяч сто,
Не надо лишних сантиментов,
Бесценный сей пакет, зато.

Кто выставил всё на продажу,
Понять не стоит и труда,
Не «удостоились» пропажи!
А вот потом, «пойдут» куда?

Наследников семьи Регины,
Конечно, дело их семьи.
Они должны быть все даримы
Музею «местной старины».

Вполне достоин он музея,
Как Ленин, Фридрих, иль Де-Голь,
На это средств лишь не жалея,
Должны учесть в истории роль.

Политик, вождь, в нём ум и смелость,
И он мужчина, наконец,
В нём жизнь во всех аспектах пелась,
Страна его – его венец.

О нём не так уж много мнений,
Вот пару женских слов о нём:
«Он был, конечно, словно гений,
А речь – разила всех огнём.

Хотя и роста небольшого,
И внешность тоже не ярка,
Но обаянием любого
Заткнёт всегда наверняка.

И от того для многих женщин
Он настоящий был кумир,
Как он любил, сейчас всё меньше,
Чтоб столько петь для Реги лир».

А вот и мнение другое,
Познавшей жизнь во всей «красе»:
«Я думаю, что здесь простое –
С женой в интиме, вообще.

Из биографии известно,
Что большую их жизни часть,
Они прожили не совместно,
Здесь не совпала жизни «масть».

Он разъезжал по всей Европе,
И был он в этом одинок,
С женою не в «интимной ноте»,
Прошла вся молодость не впрок.

Бывает, что интим «не сладок»,
Он «слаще» был на стороне,
Отсюда он на женщин падок,
Особенно в другой стране.

Под старость лишь вошло всё в норму,
Когда он стал главой страны,
Дела, здоровье «влили корму»,
Устал от « женской он войны».

Не менее все интересны
А также мнения мужчин,
Позиции их все известны,
Но вот одна из всех причин.

«В его любви с девицей Регой,
Романтики не нахожу,
Она была объята негой,
Я даже больше Вам скажу.

Поскольку молод был мужчина,
«Шатался по; свету; один,
Естественно, в том вся причина,
Он сексуально был раним.

Восторг от слов его красивых.
Сводил всех юных «баб» с ума,
Попалось парочку «счастливых»,
В постель ложил их без труда.

Вот, если он влюбился в Регу,
И жить он без неё не мог,
Тогда «пристать к другому брегу»,
С женою развестись – твой долг.

А то, что не развёлся с Полей,
Конечно, для него, как лесть,
Возможно той же самой долей
Других он «награждал» за честь».

Последнее сказалось правдой,
Как минимум любовниц двух,
Он наделил себя наградой,
И дочь его впитала дух.

Март 2016  Марк Штремт.