Писатель пЕрежЕваний

Писатель переживаний раздувает огонь у камина.
Он долго шествовал по миру, огибая вьюгу,
и, юрко зарулив в село, где-то тебе под юбку,
он норковый снимет чулок, под жопу кинет чурку.

Эту же чурку он бросал в огонь и воду, крести.
Галдели песни, которым мы вторили вместе.
И, если честно, то стал так тосклив от протестов,
что на огромный небосвод свой свесил болт железный.

Вернёмся к лесу, точней — его окраине,
где домик стоит маленький,
и люди душой карлики, как будто жили в сталинке,
и ****или их маменьки,
а папа на работе или типа по грибы.
Ну не сказочка, а быль — не забудь считать прибыль.

Сюда я иностранец, я — Гулливер. Нашёл своих,
нашёл сестёр и братьев меньших — таких любимых и родных,
худых, смешных и молодых.
Объятья — как удар под дых; вертеть бы крепко,
сжав всех их.

Я просто псих.
Не так люблю — не так живу и говорю.
Не то я делал, что хочу, и оттого за всё плачу,
но щас всё чаще плачу, скорблю по неудаче,
хотя другие бачут и в хаосе уют.

Меня зато прочтут — я всё отдам за это.
И пусть всё будет трудно, как только может быть.
Я всё преодолею, я склонен в это верить.
Без капельки сомнения вам меня не убить.

Ведь я живу в своём же мире — он существует для меня.
Я здесь творю, а вы — смотрите.
Какая драма личная,
технично неприличная.
Вчера ругалась с птичками — они поют не так,
устроили бардак.

У нас всё лучше всех: мы смотрим лишь вперёд
и верим лишь в успех.
Подальше быть от всех, как бы внутри укрыться,
и только лишь писать о том, как поют птицы,
о том, как они любят своих родных детей,
о том, как птицы кормят ослабленных мышей,
и как по лесу скачет кабанчик в камыши.

Писатель очень хочет побыть один — в тиши.

Не-нет, чел, это всё не нужно для того, чтоб быть счастливым.
Давай наполнимся росой, что поутру стекает с неба,
и будем вместе — где бы ни был
и где бы все же лучше б был.

Чтоб хоть кого-то я любил — ещё один мне дайте шанс.
Я не прошу об этом вас.
Переживу, пережевал за ухо.