Повесть Лунное ожерелье - 3 Вторая глава

Глава 2.   Последствие кораблекрушения.

После того как яхта от сильной волны легла на бок, команду охватил ужас. Механик, ведомый опытом, кричал команде, чтобы отстегнули карабины: пучина не должна была затянуть их вместе с яхтой, которая в этот момент, перевернувшись, запрокидывала своё днище вверх. Вся команда оказалась под перевернувшейся яхтой, на несколько метров в пучине океана. Под водой всё казалось замедленным: каждое движение давалось с трудом от холода и сопротивления воды. Кок Николай Михайлович, держа матроса Михаила за плечо, пытался жестами показать ему дорогу наверх, к спасительному воздуху. Руки, обмотанные ремнями, искали по светящимся щупальцам водяных брызг застёжки, ногти царапались о пластик, воздух в лёгких был на вес золота. Внутри перевёрнутого корпуса гул моря превращался в тяжёлое эхо; действия команды были направлены только на то, чтобы выбраться на поверхность. Матрос Артём, захлёбываясь, наполовину потерял сознание. Механик схватил его за руку, отстегнул второй страховочный линь с пояса и с силой потянул на себя. Он тянул его в сторону и вверх, где через щели виднелась полоска света: там, где днище выходило из воды, был узкий просвет, за которым — поверхность и бурлящий океан. Словно по команде, каждый бросил всё лишнее и устремился наверх, вырываясь из непроглядной тьмы и забвения. Холод жгуче врезался в лёгкие, но один за другим они всплывали и, захлёбываясь, наполняли лёгкие свежим воздухом вперемешку с брызгами солёной воды, приходили в себя. Над головой — скошенная линия неба и перевёрнутый мачтовый лес, оторвавшийся от корпуса; спасательные фонари, работавшие автономно, подпитываясь солнечным светом, отражались в воде, как глаза морских чудовищ. Команда ухватилась за выпуклое днище, цепляясь за рёбра и выступы, стараясь не соскользнуть обратно. На вывернутой части яхты образовалась небольшая площадка, достаточная, чтобы устроиться полукругом и следить друг за другом, чтобы никто ненароком не соскользнул обратно в океанскую пучину по скользкой поверхности днища, на которой они нашли спасение. Все были травмированы: у кого-то порезы на лице, на руках и спине. Матрос Михаил дрожал так, что у него стучали зубы — то ли от холодной воды, то ли от нервного срыва; он всё-таки был не так опытен, как кок Николай Михайлович и механик Остап Степанович, которые пережили немало морских походов и приключений. Механик молча вынул из кармана складной нож, проверил газовый фонарь и передал его коку — нужно было осмотреться и понять, сколько воздуха ещё осталось под корпусом; от этого напрямую зависела плавучесть уже затопленного судна. Вдалеке они увидели нагромождение камней, похожее на берег острова. Они примостились на вывернутом днище, глотая солёный воздух, радуясь, как дети. Волны продолжали швырять корпус затопленного судна, но виднеющиеся на горизонте камни и скалистое возвышение давали им надежду на спасение. «Нужно потерпеть ещё немного, — громко прокричал осипшим голосом механик. — Рядом земля!»
Ветер, в очередной раз усилив свои порывы, погнал перевёрнутую яхту «Арабелла» прямо на громоздившиеся впереди камни и скалы, которые грядой простирались вдоль предполагаемого острова. «Если мы будем двигаться с такой скоростью на скалы, наше судно разнесёт в щепки вместе с нами!» ; прокричал кок Николай Михайлович. Матрос Михаил еле дышал, трясся от холода, а может быть, от нервного переутомления и переживания; его поддерживал механик, одной рукой держа за спасательный жилет, а другой ; за выступ днища яхты. До столкновения с камнями оставалось буквально двадцать минут. Механик Остап Степанович, как самый опытный мореплаватель, взял командование в свои руки и прокричал: «Как только окажемся в двадцати метрах от скал, прыгайте в догонявшую нас волну и старайтесь грести по диагонали к берегу!»
Остап Степанович старался сдержать панику среди команды, понимая, что суета и незнание, как себя вести в экстремальных ситуациях, неминуемо приведут к гибели. Он ещё раз коротко повторил команду, замер на борту и, как только волна подхватила перевёрнутую яхту, и они оказались на пике подъёма, скомандовал: «Вперёд! Прыгайте по моей команде!» 
Волна, как огромная живая рука, подбросила их — и они прыгнули. Холодная вода мгновенно сжала грудь, уши наполнились свистом ветра и плеском; доски, ковёр, какие-то деревянные куски носились рядом, ударяясь о камни. Михаила, слабеющего и обессиленного, едва удерживал спасательный жилет на поверхности воды; его рука, державшая механика за пояс, выскользнула, но рядом оказался кок Николай Михайлович, схватил его за одежду и оттащил подальше от ломающих всё на своём пути волн. Остап Степанович грёб по диагонали, как учил команду, выбирая между валом и обломками разрушенной яхты, и тянул за собой заострённую балку — импровизированный плот, к которому цеплялись остальные.
Последовал ещё один сильный удар волны, и «Арабелла» со стоном разбилась о скалы, будто торпеда врезалась в атакуемый корабль неприятеля. Когда волна отступила, четверо мужчин, бормоча и кашляя, выбрались на узкую полоску каменной гряды. Камни рвали кожу на ладонях и коленях, холод пронизывал до костей, но спасение было рядом: под перевёрнутой яхтой, отброшенной от скалы на прибрежную полосу, в секции корпуса образовалась ниша. «Временное укрытие от ветра и непогоды», — подсознательно подумал механик, увлекая товарищей за собой. Он первым добрался до неё, перевернул кусок обшивки, закрывавший вход, и помог Михаилу и остальным забраться в нишу. «Надо согреться и перевязать ногу, да и ребят осмотреть, нет ли переломов», — подумал он. Он нащупал в кармане мятую сигнальную ракетницу — та чудом уцелела — и, пока руки ещё не сильно дрожали, поднял её над проёмом и выстрелил в истерзанный непогодой горизонт, чтобы сориентироваться на местности. В небе вспыхнуло красное пятно. Все начали всматриваться, стремясь понять, где они находятся, и пришли к общему мнению, что это остров. На острове, казалось, никто не жил: только камни и скалы и редкие заросли кустарника, но где-то вдали, над самыми гребнями скал, клубился тонкий столб дыма — знак, который мог означать, что кто-то зажёг огонь. Они забились в нишу под обшивкой, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. Морская вода капала с борта «Арабеллы», и на губах у всех ощущалась солёная горечь. Остап Степанович, осматривая товарищей, кратко и чётко сказал: «Сначала перевяжем раны, потом пойдём вверх по склону к дыму. Нужно узнать, кто разжёг костёр в такую непогоду». Никто не возразил. Ветер по-прежнему дул с неимоверной силой, будто потешаясь над ними, но под обломками их бывшего судна им уже ничего не грозило; беспокоило лишь одно — кто зажёг огонь на скале: друзья или враги?
Сумрачность неспокойного, непогожего дня быстро перетекла в ночь, которая окутала и без того мрачное побережье. Ветер всё так же хлестал солёными брызгами с моря, не переставая и злорадствуя уже вторые сутки подряд. Потерпеть крушение ; это значит перенести нервное и физическое потрясение, от которого команда яхты «Арабелла» только спустя несколько часов начала отходить. Тела были в царапинах, руки изодраны в кровь. Слава Богу, обошлось без переломов и вывихов. Воды и пищи не было, и слабость от пережитого, от нечеловеческих физических нагрузок и голода одолевала их, подчиняя меланхолии, унынию и тоске. К полуночи ветер начал ослабевать. Команда, отдохнув и перебинтовав раны чем попало, в основном своими рубашками, которые и так были разорваны, чувствовала нехватку воздуха под перевёрнутым днищем, и все решили выйти наружу из своего убежища. Они кое-как выползли из него и сели полукругом у перевёрнутого корпуса — временного укрытия от ураганного ветра, расположившись с подветренной стороны. Тёмное ребро яхты было как надгробие: знакомое, но беспомощное. Матрос Артём с повязанным платком на лбу пытливо ощупал карманы — уцелевшие вещи были испорчены водой: коробок спичек, мокрый и уже никому не нужный, несколько размокших таблеток из спасательного набора, кусок бинта, который уже пошёл в ход как повязка. Солнечный палубный фонарь «Арабеллы», чудом не потухший, лежал в песке и давал слабое жёлтое пятно, которое казалось светом надежды. Такие фонари оснащены солнечной панелью, которая в течение дня улавливает солнечную энергию и преобразует её в электричество. Затем электроэнергия сохраняется в перезаряжаемых батареях внутри фонаря. С наступлением темноты накопленная энергия используется для освещения светодиодов. Запах смолы, водорослей и ржавчины проникал в ноздри; на губах оставалась горечь соли, металла и крови. Кок Николай Михайлович нашёл рядом с поверженной яхтой две бутылки воды в пластиковых ёмкостях, но её там было катастрофически мало: бутылки передали по кругу, и каждый сделал по несколько глотков, утолив на время жажду. Глаза, воспалённые от брызг и бессонницы, смотрели на море и на лесную кромку вдали, где между ветвями наверху мелькало свечение; вероятнее всего, от костра, который с вечера пылал в этом месте. Свет был далёким, но он становился центром разговоров и коротких, смутных планов на утро: как туда забраться и посмотреть воочию, что же всё-таки там происходит. Механик Остап Степанович голосом, не терпящим отлагательств, приказал: «Сегодня попробуем зажечь огонь — жечь всё, что даст тепло. Завтра Артём идёт по берегу на восток, может что найдёт из вещей с яхты, Николай Михайлович — вглубь, искать пресную воду и укрытие. Я постараюсь забраться на вершину скалы, где горит огонь, и всё там разведать, а Михаил из-за своей слабости остаётся здесь, будет поддерживать огонь, если мы его сегодня разведём, и ловить рыбу для нашего пропитания». Его голос дрожал, но в нём слышалась решимость — та самая, от которой зависело, кто из них удержится на плаву и сохранит внутреннюю волю, не растратив последние силы на пустые надежды. Они собрали немного сухого плавника и обрезки парусины, чтобы развести костёр. У кока, самого запасливого человека на яхте, нашлись спички, заранее завёрнутые в полиэтиленовую плёнку и бережно хранившиеся на его поясе. Сушняк и куски парусины горели тускло: костёр разжигали два часа, прежде чем он более или менее разгорелся, и перевёрнутый корпус яхты наполнился дымом, который выходил в зияющую дыру в корпусе. Сидя возле еле тлеющего костра, они грели измождённые руки; тепло действовало на них почти как лекарство: лица немного прояснились, речи стали более связными. Матрос Михаил тихо заговорил: «Остап Степанович, я восстановился, полон сил, не хочу оставаться здесь и быть обузой для всех». «Миша, нам всё равно придётся оставить здесь человека, и ты, как самый слабый в данный момент, займёшься поддержанием костра и ловлей рыбы. Этим ты неимоверно выручишь нас, за что мы будем тебе безмерно благодарны», — ответил капитан. Успокоив Михаила, механик дал указание поспать немного. Ночь тянулась медленно. Каждый час один из них поднимался и смотрел в проём, в темноту, вслушиваясь в чудовищный шёпот прибоя, в шорохи, которые могли оказаться опасными. Ум снова поднимал старые образы: яркий салон «Арабеллы», смех на палубе, розовое океанское утро. Но эти картины всё чаще разбивались о жёсткую реальность: холод, голод, содранные до крови ноги и ладони; наваливалось ощущение, что каждая минута теперь может стать решающей. Когда первые светлые полосы рассвета начали брезжить на горизонте, капитан встал и попросил внимательно его выслушать. Он сказал тихо, но так, чтобы все услышали: «Мы живы. И это самое главное. Попробуем сохранить силы и заняться делом, которое будет способствовать нашему спасению. Под лежачий камень вода не течёт. Действуем по утверждённому вчера плану: я поднимаюсь наверх, Николай Михайлович идёт вглубь острова, Артём идёт по прибрежной полосе острова на восток, а Михаил остаётся за хозяйством». Все, не сговариваясь, встали и каждый пошёл по заранее определённому маршруту. Солнце ещё не успело подняться высоко, но воздух уже был наполнен теплом, исходящим от утреннего светила. Утренняя тишина нарушалась лишь шелестом листвы под ногами и отдалённым криком чаек. Каждый знал свою задачу; каждый был готов к трудностям. Впереди ждали неизведанные тропы — возможно, опасности, но также надежда на успех и вера в то, что их усилия не пропадут даром. В такие моменты человек, движимый общей целью, чувствует себя частью чего-то большего, чем своё «я», и готов к самопожертвованию. Михаил, оставшись один на берегу, немедленно принялся за поручение механика — собирать сухие дрова; их здесь было в изобилии. Ему ещё предстояло соорудить острогу, и пока он собирал хворост на ночной костёр, в голове перебирал варианты из фильмов и книг о путешественниках: что можно использовать в качестве острого наконечника для палки, чтобы, как гарпуном, ловить большую рыбу. После сбора нужного количества дров Михаил вернулся к своим мыслям о гарпуне, словно это была не просто его обязанность, а проверка собственной изобретательности. Он выбрал молодую упругую ветку — примерно два метра, сравнительно прямую; на тонкие сучья не обращал внимания, они пригодятся как оперение. Рядом он обнаружил металлический кусок. «Скорее всего, от корпуса яхты «Арабеллы», — подумал он. Сердце сжалось от удачи: ничего лучше и не придумаешь. Он обрезал ножом обломок ветки, снял с неё кору и подвернувшейся под руку проволокой привязал найденный железный кусок к концу палки, предварительно заострив: он положил его на большой валун и долго бил булыжником, делая края тонкими. Для надёжности он вытянул из кармана ремешок от рюкзака и ещё раз закрепил наконечник. Полоску согнул, чтобы получилась небольшая скоба, и притянул ею наконечник к древку. Михаил туго намотал ремешок, а затем поджёг край — синтетика оплавилась и прихватила узел, как клей. Чтобы рыба не соскальзывала, сделал зазубрину на пластине. На конце древка он закрепил длинную верёвку ; найденный линь среди обломков; им он планировал доставать рыбу после удачного броска, и чтобы не потерять острогу. Ветер приносил запах соли, рыбы и чего-то ещё — возможно, горелого масла, которое при крушении яхты растеклось в округе. Михаил подбросил дров в костёр, положив большие куски сушняка, чтобы они горели дольше. В голове вертелись сцены из фильмов о том, как бросают гарпун: резкий бросок, металлический шлепок по воде, всплеск и тяжесть на конце верёвки. Но теперь это было не кино — тут всё зависело от его умения сделать всё быстро и точно. Когда огонь разгорелся и запах дыма смешался с солёным воздухом, Михаил сделал последний осмотр остроге, в уме похвалив себя за сообразительность. Он провёл небольшой тест: метнул острогу в проплывавшую под водой рыбу с расстояния двух метров, но промахнулся. Негромкий всплеск его импровизированного приспособления для ловли рыбы и то, как оно легко входило в воду, придал ему надежду, что у него всё получится.
Тем временем матрос Артём двигался по берегу острова в восточном направлении. Солнце разогревало его молодое, разгорячённое тело, быстрая ходьба также этому способствовала. Он шёл, помогая себе палкой, вырезанной из дерева, растущего у моря, и осматривался по сторонам. Его главная задача — пройти как можно дальше по прибрежной полосе в поисках всякого рода предметов, выброшенных на остров после кораблекрушения, и по ходу движения наблюдать за горизонтом: вдруг появится какой-нибудь корабль. Пройдя милю вдоль берега, Артём нашёл палубный ящик, в котором когда-то на яхте «Арабелла» хранились запасные спасательные жилеты и рабочая одежда. Открыв его и увидев, что ящик полон, он обрадовался: «Будет чем прикрыться в прохладные и ненастные ночи». Он подумал, как кстати он его нашёл, ведь все они были почти голые, в изорванной одежде. Артём, опасаясь, что ящик смоет прибрежной волной, начал оттаскивать его подальше от берега.
Занимаясь делом, он краем глаза заметил движение у самой кромки моря — примерно в пятидесяти шагах. Бросив ящик, Артём выпрямился и пошёл в ту сторону. По мере приближения, внимательно приглядываясь, он понял: перед ним стоял человек небольшого роста с поднятой палкой, издававший истошные, пугающие крики. Его тело и кудрявые волосы были синего цвета. Артём удивлённо подумал: «Может, мне это мерещится?» Он ущипнул себя за руку, но видение не исчезло. Подойдя ближе, он увидел, что синева тела стоящего перед ним человечка была искусственной — скорее всего, это краска или глина. Доказательством тому были ноги стоявшего перед ним человека: от щиколоток и до пят они были естественного человеческого цвета, но сильно испачканы грязью. Из-за прибрежных кустов выглядывали ещё несколько таких же людей с такой же окраской. И вдруг в его сторону полетели палки, похожие на копья: на концах палок были привязаны острые каменные наконечники. Копья втыкались в песок у его ног — было очевидно, что ими целятся мимо, чтобы напугать. Артём остановился: страх за жизнь сковал его движения. У него мелькнула мысль броситься бежать, но любопытство пересилило страх: он отбросил свою палку и, подняв руки, показал тем самым, что не представляет угрозы для них. Его руки дрожали, но он держал их поднятыми. На мгновение всё замерло: крики прекратились, только море шуршало прибрежной волной, ударяясь о песок, да где-то вдали кричали чайки. Один из маленьких человечков, окрашенных в синий цвет, медленно приблизился к нему. В глазах этого человека Артём вдруг ощутил не столько враждебность, сколько усталость и какую-то отрешённость. Тот не бросил палку, а держал её, не направляя на него заострённым концом. «Человек?» — проговорил Артём, прижимая обе ладони к груди. «Я не представляю для вас опасности». В ответ послышался необычный, искажённый голос; кто-то из толпы односложно и протяжно повторил: «Человек… Человек…» Другие переглянулись, кто-то шепнул что-то на языке, понятном ему отдалённо, как давно услышанному в каких-то приключенческих фильмах. Угрожающий вид синих человечков постепенно начал сменяться более нейтральным: они стали обнюхивать воздух и, не решаясь подойти ближе, делали небольшие шаги к Артёму. Он медленно опустил руки и поманил их за собой, ведя к ящику, найденному на берегу. Подойдя к нему, он взял ящик за край и аккуратно приоткрыл крышку, чтобы все видели, что там. Внутри лежали спасательные жилеты, свёрнутые пуловеры, пара курток, и что-то ещё из тёплых вещей, пахнущее морем и машинным маслом. Слов не понадобилось — реакция была мгновенной. Окрашенные в синий цвет люди бросились к ящику, будто голодные собаки к куску хлеба: кто-то схватил жилет, кто-то вырывал из рук соплеменника кофту, а женщина, грубой, потрескавшейся рукой прижала к груди маленький красный шарф и заплакала голосом, больше похожим на стон. Они хватали всё с жадностью, но осторожно, как будто каждую вещь нужно было сначала ощупать и удостовериться, что это не обман. Один из стариков снял с пояса небольшую ёмкость — видно, из сушёной продолговатой тыквы, ; с жидкостью — и протянул её Артёму как знак благодарности. Артём сел на песок, открыл пробку из сухого мха: внутри ёмкости была мутная жидкость. Он снова закрыл ёмкость. Старик взял ёмкость обратно, сделал глоток, закрыл глаза и улыбнулся той же странной улыбкой, какую Михаил когда-то видел у моряков в портах, уставших после долгих рейсов и хлебавших ром. Артёму пришлось последовать его примеру и пригубить содержимое. Дыхание у него перехватило, словно от глотка спирта. Старик, угощавший его, добродушно рассмеялся. Один из группы подошёл ближе, бросил свою палку-копьё и, не произнеся ни слова, протянул Артёму руки ладонями вверх в знак мира. Его ладони были грубыми на вид и покрыты мозолями, но, когда Артём положил свои ладони на них, между ними возникло молчаливое соглашение: они — люди, оказавшиеся на одном берегу. Пока они обменивались осторожными знаками доверия, Артём заметил на шее одного из юношей металлическую пластину, к которой были прикреплены пучки человеческих волос. Сердце у него ёкнуло: «Неужели это скальпы?» В голове промелькнула тревога вперемешку с ужасом. Он не знал, как всё это понимать и что делать. За всей этой суматохой Артём не заметил, как день подходил к концу. Солнце, затуманенное облаками, опускалось к горизонту, и прохладный ветер усиливался. Синие человечки стали делить одежду в ящике, помогать детям одеваться и подбадривать друг друга жестами. Артём взял один из жилетов и, чувствуя, как в груди медленно возвращается спокойствие, подумал о том, что придётся решать дальше: идти вглубь острова с этими людьми или ждать помощи у воды. Но подошедший к нему человек, которого Артём первым заметил на побережье, грубо вырвал жилет у него из рук и крикнул что-то своим соплеменникам на непонятном для Артёма языке. Он опешил, но виду не подал, просто отошёл в сторону и начал наблюдать. На берегу, где ещё недавно царили дружелюбие и взаимопонимание, начала нарастать зловещая тревога, как будто в одночасье что-то переменилось в этих людях, обмазанных синей краской. И тут на Артёма набросилась толпа и связала его по рукам и ногам самодельными верёвками, которые он ранее видел замотанными у них на поясе. От неожиданности — хотя эти люди и уступали ему в силе — он не успел даже попытаться защититься или убежать. В голове вертелась одна мысль: «Как они ловко меня перехитрили, убаюкав мою бдительность своим хорошим отношением!» Пока Артём лежал на берегу, связанный верёвками, у него внезапно возникла докучливая мысль: «Как они меня будут перемещать к себе в лагерь? Нести, наверное, не смогут — на вид они были тщедушными, как подростки. А своим ходом я не смогу идти — ноги связаны». Эта неотвязная мысль вертелась у него в голове до тех пор, пока к нему не подошёл человек, похожий на вождя, с несколькими перьями за ухом. Он развязал ему ноги и жестом указал, что нужно подниматься и идти за ним. Люди из племени завязали верёвкой ему одну ногу внизу, у щиколотки, а другой конец держал сопровождающий его юноша с металлической пластиной на шее. Все гуськом начали подниматься по тропинке на возвышенность. Артём осматривался кругом, но ничего, кроме мелкого кустарника и гор впереди, не заметил. Тропинка, похожая на козью, петляя, вела в том направлении, где они вчера из своего укрытия у берега наблюдали большой костёр. Шли долго. Разговоров среди похитителей Артём не слышал, лишь выкрики старшего из них иногда нарушали тишину. Через два часа они поднялись на ровное плато на вершине горы, где стояли юрты из шкур. «Прямо как у якутов на пастбищах», — мимолётно промелькнула у него мысль. Он стал осматривать небольшое по количеству юрт поселение и находившихся там людей, окрашенных в синий цвет, невысокого роста. Впереди он заметил большое дерево с сильно разветвлённой кроной. Там же, спиной к стволу дерева, стояли кок Николай Михайлович и механик Остап Степанович. Они были не связаны, как он, но их вид показался Артёму удручающим. Его поставили рядом с ними. Вокруг стояли люди с копьями: они отличались от своих собратьев обилием перьев на голове и на набедренных повязках из шкур какого-то пятнистого животного. На шеях у каждого из них висели железные полоски с пучками волос. Остап Степанович шёпотом спросил у Артёма: «Где Михаил? Его захватили в плен или он сбежал?» Артём тоже шёпотом ответил: «После того как я ушёл по побережью в восточном направлении, я его больше не видел», ; и в подробностях рассказал свою историю о том, как его перехитрили и привели сюда связанным. Покрашенные в синий цвет люди ходили вокруг, будто не замечая их, лишь стражи с копьями настороженно смотрели за ними, окружив кольцом.
Конец 2 главы.