Здесь и там

Куплет 1
Он проснулся не от будильника ,а от тишины, что сгустилась, как студень в ушах,
От привычного гула, который вдруг смолк, оставив вакуум, в котором мысли — как осколки...

На подоконнике иней рисует карты чужих городов, где он не турист а гость со стволом,
А за окном— не его двор, а чужой распаханный дол, ставший братской могилой без крестов и без имени.

Он доброволец который подписывал бумаги не глядя, ведомый смутным трёпом справедливости и долга,
Верил что щит а не меч, что защита, а не агрессия, что его правда – безупречна и прочна, как броня...

Но правда в окопе — она пахнет бензином и кровью, страхом и мокрой портянкой,
Она в холодной каше из пакета, в потёртом прикладе, в письме, которое не может дописать третью неделю.

И этот новый год— не праздник, а просто очередная дата в отсчёте, чёрточка на стене,
Где он считает дни не до чего-то, а от того момента, когда мир раскололся на «до» и «после», на «здесь» и «там».(Здесь и там).

Там где за него поднимут тост, в тепле, где пахнет ёлкой и мандаринами,
Где «война» — это слово из новостей, которое можно выключить кнопкой на пульте.

И их тост— это ритуал, просто перед друг другом, показухи ради...
А твой тост— глоток тёплой воды из фляги, чтобы горло не першило от пороховой гари...

Припев:
А в ответ— лишь свист ветра в колючке, да чавканье грязи под ногами,
Ты не символ, не легенда, не строчки в газете жирными шрифтами.

Ты— проводник. Ты — мост меж тем миром, абстрактным, из телеэкрана,
И этим— конкретным, где смерть — это не метафора, а статистика в рапорте.

Ты булавка на карте, где сходятся вектора чьих-то решений.
И тишина за твоей спиной, которую ты, якобы, держишь, — она куплена не орденами, а этой пустотой внутри,

Что растёт с каждым днём, заполняя пространство, где раньше были простые мысли: О доме... И о ней...

Куплет 2:
Они кричат «герой» или «проклятый», рисуя тебя на стенах своих нарративов,
Но ты-то знаешь себя лишь как парня, который боится темноты в подвале разбитого дома,

Птицы в небе не летят на юг а рыскают, чтобы найти тебя, и убить снова и снова.
А ты мечтаешь не о славе, а о том, чтобы горячая вода из душа лилась дольше трёх минут!

И в сотый раз пересматриваешь видео в телефоне, где смеётся твой ребёнок,
И ловишь себя на мысли, что уже не помнишь точного запаха его волос.

Вот она— цена. Не в смерти. Не в этих «микро-потерях».
А в том, что нормальная жизнь становится не целью, а сказкой, в которую страшно поверить.

И молишься ты не богам и не иконам, а тому, чтобы сегодня ноги не замёрзли,
Чтобы связь поймалась на пять минут, чтобы «свои» не спутали с «чужими» в утреннем тумане.

Чтобы совесть, этот колючий комок, не развернулась в итоге укором,
Не прошептала бы: «А что, если зря?» — потому что это равносильно концу,
Равносильно падению в бездну, из которой уже не выбраться целым...

Ты держишься не за идею. Ты держишься за парня слева, который делится последней затяжкой.
За клятву, данную не стране, а вот этим конкретным пацанам - в этой холодной блиндажке...

И пусть снаряд шальной уже не «свистит», — в поэзии это красиво да, но это ложь.
Он— не свистит. Он — рвёт пространство. Он — молчалив, пока не коснётся земли.

И тогда — не взрыв, а вселенское «НЕТ!», воплощённое в огне и давлении.
И потом — опять тишина. Но уже не густая. А жидкая как суп.
В ней — стоны, и крики, и команды хриплые...

Финал:
Возвращайся.
Не героем. Не легендой.
А просто — живым.
Чтобы снова научиться спать не в одежде,
Чтобы дописать, то письмо...